Страница 11 из 26
— Захар, — представился он.
Мы обменялись церемонным рукопожатием.
За дело, за дело! — хлопотливо произнес Вайнгартен, потирая руки. — Тащи еще две рюмки…
— Слушайте, ребята, — сказал Малянов. — Я водку пить не буду.
— Вино пей, — согласился Вайнгартен. — Там у тебя еще две бутылки белого…
— Нет, я лучше коньяку. Захар, достаньте там, пожалуйста, в холодильнике, икру и масло… и вообще все, что там есть. Жрать хочется.
Малянов сходил в бар, взял коньяк и рюмки, показал язык креслу, в котором давеча сидел Игорь Петрович, и вернулся к столу. Стол ломился от яств. Наемся и напьюсь, подумал я с веселой яростью. Молодцы ребята, что приехали…
Но все получилось не так, как я думал. Едва мы выпили и я принялся с урчанием поедать гигантский бутерброд с икрой, как Вайнгартен совершенно трезвым голосом сказал:
— А теперь, отец, рассказывай, что с тобой произошло.
Малянов поперхнулся.
— Откуда ты взял?..
— Вот что, — сказал Вайнгартен, переставши сиять как масляный блин. — Нас здесь трое, и с каждым из нас кое-что произошло. Так что не стесняйся. Что тебе сказал этот рыжий?
— Вечеровский?
— Да нет, при чем здесь Вечеровский? К тебе явился маленький огненно-рыжий человечек в этаком удушливо-черном костюме. Что он тебе сказал?
Малянов откусил от бутерброда сколько в рот влезло и принялся жевать, не чувствуя вкуса. Все трое смотрели на него. Захар смотрел смущенно, робко улыбаясь, то и дело отводя взгляд. Вайнгартен бешено выкатывал глаза, готовясь заорать. А мальчишка, держа в руке обмусоленную шоколадную плитку, весь так и подался к Малянову, словно хотел в рот ему вскочить.
— Ребята, — сказал Малянов наконец. — Какие там рыжие? Никакие рыжие ко мне не приходили. У меня все было гораздо хуже.
— Ну, давай, давай, рассказывай, — нетерпеливо сказал Вайнгартен.
— Почему это я должен рассказывать? — возмутился Малянов. — Я из этого никакого секрета не делаю, но чего ты тут передо мной разыгрываешь? Сам рассказывай! Откуда, интересно, ты узнал, что со мной вообще что-то случилось?
— Вот расскажи, а потом и я тебе расскажу, — упорно сказал Вайнгартен. — И Захар расскажет.
— Вот вы и давайте оба и рассказывайте, — проговорил Малянов, нервно намазывая себе новый бутерброд. — Вас двое, а я один…
— Ты рассказывай, — приказал вдруг мальчик, ткнув в сторону Малянова пальцем.
— Тише, тише… — прошептал Захар, совсем застеснявшись.
Вайнгартен невесело хохотнул.
— Это ваш? — спросил Малянов Захара.
— Да вроде мой… — странно ответил Захар, отводя глаза.
— Его, его, — сказал Вайнгартен нетерпеливо. — Между прочим, это как раз часть его рассказа. Ну, Митька, давай… не ломайся…
Совсем они сбили Малянова с панталыку. Он отложил бутерброд и стал рассказывать. С самого начала, с телефонных звонков. Когда одну и ту же страшную историю рассказываешь второй раз на протяжении каких-нибудь двух часов, поневоле начинаешь обнаруживать в ней забавные стороны. Малянов и сам заметил, как разошелся. Вайнгартен то и дело всхохатывал, обнажая могучие желтоватые клыки, а Малянов прямо-таки целью жизни своей положил заставить засмеяться красавца Захара, но это ему так и не удалось — Захар только растерянно и почти жалобно улыбался. А когда Малянов дошел до самоубийства Снегового, стало и вообще не до смеха.
— Врешь! — хрипло выдохнул Вайнгартен.
Малянов дернул плечом.
— За что купил… — сказал он. — А дверь у него опечатана, можешь пойти посмотреть…
Некоторое время Вайнгартен молчал, постукивая по столу толстыми пальцами и подрагивая в такт щеками, а потом вдруг с шумом поднялся, ни на кого не глядя, протиснулся между Захаром и мальчиком и тяжело затопал вон. Было слышно, как чмокнул замок, в квартиру потянуло щами.
— Охо-хо-хо-хо… — уныло произнес Захар.
И сейчас же мальчик протянул ему обмусоленную шоколадку и потребовал:
— Откуси!
Захар покорно откусил и стал жевать. Хлопнула дверь, Вайнгартен, по-прежнему ни на кого не глядя, протиснулся на свое место и, плеснув себе в рюмку водки, хрипло буркнул:
— Дальше…
— Что — дальше? Дальше я пошел к Вечеровскому… Эти хмыри ушли, и я пошел… Вот только что вернулся.
— А рыжий? — спросил Вайнгартен нетерпеливо.
— Я же тебе говорю, ослиная твоя башка! Не было никаких рыжих!
Вайнгартен и Захар переглянулись.
— Ну, предположим, — сказал Вайнгартен. — А девица эта твоя… Лидочка… Она тебе никаких предложений не делала?
— Н-ну… как тебе сказать… — Малянов неловко ухмыльнулся. — То есть… если бы я по-настоящему захотел…
— Тьфу, болван! Да я не об этом!.. Ну, ладно. А следователь?
— Знаешь что, Валька, — сказал Малянов. — Я тебе все рассказал, как было. Иди к черту! Честное слово, третий допрос за день…
— Валя, — нерешительно вмешался Захар, — а может быть, тут действительно что-нибудь другое?
— Брось, отец! — Вайнгартен весь перекосился. — Как это — другое? У него работа, работать не дают… Как это — другое? И потом, мне же его назвали!..
— Кто это меня назвал? — спросил Малянов, предчувствуя новые неприятности.
— Писать хочу, — ясным голосом объявил мальчик.
Все уставились на него. А он оглядел всех по очереди, сполз с табурета и сказал Захару:
— Пойдем.
Захар виновато улыбнулся, сказал: «Ну, пойдем…», и они скрылись в сортире. Было слышно, как они гонят рассевшегося в унитазе Каляма.
— Кто это меня назвал? — сказал Малянов Вайнгартену. — Что еще за новости?
Вайнгартен, склонив голову, прислушался к тому, что происходит в сортире.
— Во Губарь влип! — произнес он с каким-то печальным удовлетворением.
— Вот влип так влип!
Что-то вязко повернулось в мозгу у Малянова.
— Губарь?
— Ну да. Захар. Знаешь, сколько веревочке не виться…
Малянов вспомнил.
— Он ракетчик?
— Кто? Захар? — Вайнгартен удивился. — Да нет, вряд ли… Хотя вообще-то он работает в каком-то ящике…
— Он не военный?
— Ну, знаешь ли, все ящики в той или иной…
— Я про Губаря спрашиваю.
— Да нет. Он — мастеровой, золотые руки. Блох мастерит с электронным управлением… Но беда не в этом. Беда в том, что он — человек, который бережно и обстоятельно относится к своим желаниям. Это его собственные слова. Причем заметь, отец, это истинная правда..
Мальчик снова появился в кухне и вскарабкался на табурет. Захар вошел следом. Малянов сказал ему:
— Захар, вы знаете, я забыл, а сейчас вот вспомнил… Ведь о вас Снеговой спрашивал…
И тут Малянов впервые в жизни увидел, как человек белеет прямо на глазах. То есть делается белым, буквально как бумага.
— Обо мне? — спросил Захар одними губами.
— Да вот… вчера вечером… — Малянов испугался. Такой реакции он все-таки не ожидал.
— Ты что, его знал? — спросил Вайнгартен Захара негромко.
Захар молча помотал головой, полез за сигаретой, высыпал полпачки на пол и принялся торопливо собирать просыпанное. Вайнгартен крякнул, пробормотал: «Это дело надо того, отцы…» — и принялся разливать. И тут мальчик сказал:
— Подумаешь! Это еще ничего не значит.
Малянов опять вздрогнул, а Захар распрямился и стал смотреть на сына с какой-то надеждой, что ли.
— Это просто случайность, — продолжал мальчик. — Вы телефонную книгу посмотрите, там этих Губарей штук восемь…»
11. «… Малянов знал с шестого класса. В седьмом они подружились и просидели до конца школы за одной партой. Вайнгартен не менялся с годами, он только увеличивался в размерах. Всегда он был веселый, толстый, плотоядный, всегда он что-то коллекционировал — то марки, то монеты, то почтовые штемпеля, то этикетки с бутылок. Один раз, уже ставши биологом, он даже затеял коллекционировать экскременты, потому что Женька Сидорцев привез ему из Антарктиды китовьи, а Саня Житнюк доставил из Пенджикента человеческие, но не простые, а окаменевшие, девятого века. Вечно он приставал к окружающим, требуя мелочь, — искал какие-то особенные медяки. И вечно он хватал чужие письма, клянчил конверты с печатями.