Страница 15 из 34
Рэдрик поднялся, ступая босыми ногами, вернулся в прихожую, взял корзину и отнёс её в чулан. Потом он заглянул в спальню. Мартышка безмятежно дрыхла, сбитое одеяльце свесилось на пол, рубашонка задралась, и вся она была как на ладони маленький спящий зверёк. Рэдрик не удержался и погладил её по спине, покрытой тёплой золотистой шёрсткой, и в тысячный раз поразился, какая эта шёрстка шелковистая и длинная. Ему очень захотелось взять Мартышку на руки, но он побоялся её разбудить, да и грязен он был как чёрт, весь пропитан Зоной и смертью. Он вернулся на кухню, снова сел за стол и сказал:
— Налей чашечку кофе. Мыться потом пойду.
На столе лежала пачка вечерней корреспонденции: «Хармонтская газета», журнал «Атлет», журнал «Плейбой» — целая куча журналов подвалила, и толстенькие, в серой обложке «Доклады Международного института внеземных культур», выпуск 56. Рэдрик принял от Гуты кружку дымящегося кофе и потянул к себе «Доклады». Кривульки, значки какие-то, чертежи… На фотографиях знакомые предметы в странных ракурсах. Ещё одна посмертная статья Кирилла вышла: «Об одном неожиданном свойстве магнитных ловушек типа 77-б». Фамилия «Панов» обведена чёрной рамкой, внизу мелким шрифтом примечание: «Доктор Кирилл А. Панов, СССР, трагически погиб в процессе проведения эксперимента в апреле 19… года». Рэдрик отбросил журнал, обжигаясь хлебнул кофе и спросил:
— Заходил кто-нибудь?
— Гуталин заходил, — сказала Гута, чуточку помедлив. Она стояла у плиты и смотрела на него. — Пьяный был в стельку, я его выпроводила.
— А Мартышка как же?
— Не хотела, конечно, его отпускать. Реветь наладилась. Но я ей сказала, что дядя Гуталин плохо себя чувствует. А она мне так понимающе отвечает: «Опять насосался Гуталин!»
Рэдрик усмехнулся и сделал ещё глоток. Потом спросил:
— Соседи как?
И снова Гута чуть помедлила, прежде чем ответить.
— Да как всегда, — сказала она наконец.
— Ладно, не рассказывай.
— А! — сказала она, с отвращением махнув рукой. — Сегодня ночью стучится эта баба снизу. Глаза вот такие, пена так и брызжет. Чего это мы среди ночи пилим в ванной!..
— Зараза, — сказал Рэдрик сквозь зубы. — Слушай, может быть, уедем всё-таки? Купим где-нибудь дом на окраине, где никто не живёт, дачу какую-нибудь заброшенную…
— А Мартышка?
— Господи, — сказал Рэдрик. — Ну неужели мы вдвоём с тобой не сделаем, чтобы ей было хорошо?
Гута помотала головой.
— Она детишек любит. И они её любят. Они же не виноваты, что…
— Да, — проговорил Рэдрик. — Они, конечно, не виноваты.
— Что там говорить! — сказала Гута. — Тебе звонил кто-то. Себя не назвал. Я сказала, что ты на рыбалке.
Рэдрик поставил кружку и поднялся.
— Ладно, — сказал он. — Пойду всё-таки помоюсь. Куча дел ещё у меня.
Он заперся в ванной, бросил одежду в бак, а кастет, оставшиеся гайки, сигареты и прочую мелочь положил на полочку. Он долго крутился под горячим, как кипяток, душем, кряхтя, растирая тело варежкой из жёсткой губки, пока кожа не стала багровой, потом выключил душ, сел на край ванны и закурил. Урчала вода в трубах, Гута на кухне позвякивала посудой; запахло жареной рыбой, потом Гута постучала в дверь и просунула ему чистое бельё.
— Давай побыстрее, — приказала она. — Рыба остынет.
Она уже совсем отошла и снова принялась командовать. Усмехаясь, Рэдрик оделся, то есть натянул майку и трусы, и прямо в таком виде вернулся на кухню.
— Вот теперь и поесть можно, — сказал он, усаживаясь.
— Бельё в бак положил? — спросила Гута.
— Угу, — проговорил он с набитым ртом. — Хороша рыбка!
— Водой залил?
— Не-а… Виноват, сэр, больше не повторится, сэр… Да брось ты, успеешь, посиди! — он поймал её за руку и попытался посадить к себе на колени, но она вывернулась и села за стол напротив.
— Пренебрегаешь мужем, — сказал Рэдрик, снова набивая полный рот. — Брезгуешь, значит.
— Да какой ты сейчас муж, — сказала Гута. — Пустой мешок ты сейчас, а не муж. Тебя сначала набить надо.
— А вдруг? — сказал Рэдрик. — Бывают же на свете чудеса!
— Что-то я таких чудес от тебя ещё не видела. Выпьешь, может быть?
Рэдрик нерешительно поиграл вилкой.
— Н-нет, пожалуй, — проговорил он. Он взглянул на часы и поднялся. — Я сейчас пойду. Приготовь мне выходной костюм. По классу «А». Рубашечку там, галстук…
С наслаждением шлёпая чистыми босыми ногами по прохладному полу, он прошёл в чулан и запер дверь на щеколду. Потом он надел резиновый фартук, натянул резиновые перчатки до локтей и принялся выгружать на стол то, что было в мешке. Две «пустышки». Коробка с «булавками». Девять «батареек». Три «браслета». И один какой-то обруч — тоже вроде «браслета», но из белого металла, полегче и диаметром побольше, миллиметров на тридцать. Шестнадцать штук «чёрных брызг» в полиэтиленовом пакете. Две великолепной сохранности «губки» с кулак величиной. Три «зуды». Банка «газированной глины». В мешке ещё оставался тяжёлый фарфоровый контейнер, тщательно упакованный в стекловату, но Рэдрик не стал его трогать. Он достал сигареты и закурил, рассматривая добро, разложенное на столе.
Потом он выдвинул ящик, вынул листок бумаги, огрызок карандаша и счёты. Зажав сигарету в углу рта и щурясь от дыма, он писал цифру за цифрой, выстраивая всё в три столбика, а потом просуммировал первые два. Суммы получились внушительные. Он задавил окурок в пепельнице, осторожно открыл коробку и высыпал «булавки» на бумагу. В электрическом свете «булавки» отливали синевой и только изредка вдруг брызгали чистыми спектральными красками — жёлтым, красным, зелёным. Он взял одну «булавку» и осторожно, чтобы не уколоться, зажал между большим и указательным пальцами. Потом он выключил свет и подождал немного, привыкая к темноте. Но «булавка» молчала. Он отложил её в сторону, нашарил другую и тоже зажал между пальцами. Ничего. Он нажал посильнее, рискуя уколоться, и «булавка» заговорила: слабые красноватые вспышки пробежали по ней и вдруг сменились более редкими зелёными. Несколько секунд Рэдрик любовался этой странной игрой огоньков, которая, как он узнал из «Докладов», должна была что-то означать, может быть, что-то очень важное, очень значительное, а потом положил «булавку» отдельно от первой и взял новую…
Всего «булавок» оказалось семьдесят три, из них говорили двенадцать, остальные молчали. На самом деле они тоже должны были разговаривать, но для этого пальцев было мало, а нужна была специальная машина величиной со стол. Рэдрик снова зажёг свет и к уже написанным цифрам добавил ещё две. И только после этого он решился.
Он засунул обе руки в мешок и, затаив дыхание, извлёк и положил на стол мягкий свёрток. Некоторое время он смотрел на этот свёрток, задумчиво почёсывая подбородок тыльной стороной ладони. Потом всё-таки взял карандаш, повертел его в неуклюжих резиновых пальцах и снова отбросил. Достал ещё одну сигарету и, не отрывая глаз от свёртка, выкурил её всю.
— Кой чёрт! — сказал он громко, решительно взял свёрток и сунул его обратно в мешок. — И всё. И хватит.
Он быстро ссыпал «булавки» обратно в коробку и поднялся. Пора было идти. Наверное, с полчасика можно было ещё поспать, чтобы голова сделалась яснее, но, с другой стороны, гораздо полезней прийти на место пораньше и посмотреть, как и что. Он сбросил рукавицы, повесил фартук и, не выключив света, вышел из чулана.
Костюм уже был разложен на кровати, и Рэдрик принялся одеваться. Он завязывал галстук перед зеркалом, когда за его спиной тихонько скрипнули половицы, раздалось азартное сопение, и он сделал хмурое лицо, чтобы не рассмеяться.
— У! — крикнул вдруг рядом с ним тоненький голосок, и его схватили за ногу.
— Ах! — воскликнул Рэдрик, падая в обморок на кровать.
Мартышка, хохоча и взвизгивая, немедленно вскарабкалась на него. Его топтали, дёргали за волосы и окатывали потоками разных сведений. Соседский Вилли оторвал у куклы ногу. На третьем этаже завёлся котёнок, весь белый и с красными глазами, — наверное, не слушался маму и ходил в Зону. На ужин была каша с вареньем. Дядя Гуталин опять насосался и был больной, он даже плакал. Почему рыбы не тонут, если они в воде? Почему мама ночью не спала? Почему пальцев пять, а рук две, а нос один?.. Рэдрик осторожно обнимал тёплое существо, ползающее по нему, вглядывался в огромные, сплошь тёмные, без белков, глаза, прижимался щекой к пухлой, заросшей золотым шелковистым пушком щёчке и повторял: