Страница 11 из 13
— Вали отсюда, старый тролль!
Однако мужик цеплялся к нему еще пару раз, и Тиг еще пару раз обозвал его троллем и прогнал от себя. Мужик наконец ушел, но его мигом сменила отвратная баба, — такая уродина, что могла приходиться троллю сестрой: те же дряблые руки, избыток подбородков и на голове хрен знает что.
— Вали отсюда, старая ведьма! — закричал Тиг, не дожидаясь, когда и она попросит потанцевать с ней, и отвернулся, и заспешил танцующей походкой на другой край танцпола.
Однако старая ведьма еще трижды отыскивала Тига: один раз в самой середке танцпола, другой — в баре и наконец — в очереди к мужской уборной. Стоит он там, в чужие дела не лезет, и вдруг — здрасьте вам — кто-то ему шею сзади щекочет. Обернулся и увидел все ту же бабищу.
— Эй, малыш, — сказала она. — Потанцевать не желаешь?
— Это ты меня трогала? — спросил Тиг.
— Может, я, может, не я, — отвечала она. — Не об этом речь. Вопрос не в том, а вот, не хочешь ли ты потанцевать со мной?
— Оставь меня в покое, — сказал Тиг. — Ты что, английского не понимаешь?
— Спрашиваю в последний раз, Тиг О'Кейн, — сказала женщина. — Станешь со мной танцевать?
— И за вермильон лет не стану, — ответил Тиг и легонько так оттолкнул ее, о чем сразу и пожалел, хотя она не то чтобы упала, а только отступила, спотыкаясь, на пару-тройку шагов.
— Это долгий срок, Тиг О'Кейн! — сказала старая ведьма и засмеялась, глядя ему в лицо, а Тиг удивился — откуда ей и мужику известно его имя? — он хоть принят в бой-бэнд, но прославиться-то еще не успел.
— Угробили мне вечер, — сообщил он толчку — и, видать, слишком громко сообщил, потому как из соседней кабинки послышалось: «И мне! И мне!» — и слова эти перемежались клекотанием рвоты.
— Мне сильнее, — сказал Тиг, понимая, впрочем, что зря он так разбрюзжался: лучше бы ему вернуться в зал и сделать вид, будто никакие ведьмы и тролли к нему не цеплялись, а весь нынешний вечер не был до этой минуты изгажен уродами и их наглыми выходками. Просто вернуться и потанцевать, — он и попробовал, да только душа у него к этому делу совсем не лежала: кайф-то ему обломали, да и коленца Тига, даже самые коронные, почему-то казались ему какими-то неродными. Как будто кто-то унылый, невзрачный и одинокий вселился в его тело и танцует сам собой. И он решил уйти домой в одиночку и послал семи друзьям смс-ки об этом, потому что они вечно отправляли ему сообщения — мы, дескать, уходим домой в одиночку, как будто он за них отвечает или должен волосы на себе рвать из-за того, что они вот уходят домой в одиночку, а он — ни фига.
Жил Тиг с отцом в большом доме у озера, вернее сказать, жил он совсем рядом с отцом в маленьком домике, стоявшем бок о бок с большим. Домик подарил ему на шестнадцатилетие отец, говоривший, что мальчику нужна независимость, но и присмотр тоже, вот он и подарил сыну домик, напичканный камерами, которые позволяли отцу наблюдать за Тигом, удостоверяясь в том, что тот не совершает ничего способного запятнать честь семьи. Можно было вызвать из дома водителя, но Тиг, взволнованный и удрученный паршиво сложившимся вечером, решил пройтись пешком, даром что путь был не близкий. Он любил ходить пешком, когда с ним приключалась какая-нибудь неприятность, потому что мог притворяться при этом, будто уходит от того, что ему досаждало. Ну и пошел от клуба по ярко освещенным улицам центра, потом по тускло освещенным тротуарам старого города и наконец — по темным аллеям отцова поместья, а жуткие мужик с бабой, испортившие ему вечер своими отвислыми задницами и загребущими лапами, уходили от него все дальше и дальше. Он почти и забыл о них, когда вышел на последний отрезок пути — в окружавшую дом апельсиновую рощу — и различил свет в отцовской комнате, мерцавший за деревьями. «Возможно, — подумал он, — отец почувствовал, что вечер у сына сложился из рук вон плохо, и ждет меня, намереваясь утешить».
Впереди на тропинке заслышались голоса, и Тиг коротко погадал, не отец ли вышел из дома встретить его. Он остановился, прислонился к дереву, и тут налетевший вдруг сильный ветер колыхнул ветви, раскачивая плоды, мягко ударявшие Тига по плечам и лицу. Ветер донес до него голоса, и Тиг понял, что людей впереди немало, но отца среди них нет. «Воры! — подумал он, а затем: — Поклонники!» — поскольку и прежде в поместье забредал всякий люд: и для того, чтобы украсть что-нибудь у отца, и из потребности признаться Тигу в любви. Он наклонился, поднял с земли толстый сук. Сук оказался легким, трухлявым — пришибить им человека нельзя, однако Тиг решил, что для устрашения сойдет и такой.
Тут ветер сменил направление, голоса на миг стихли, и Тиг, вскинув голову, прищурился.
— У меня палка, — сказал он, правда, не так уж и громко. Ударил колокол, тонкий, дребезжащий звон его приплыл откуда-то сверху, и ночь будто еще потемнела. Голоса возвратились всплеском смеха, и Тиг увидел людей — вернее, смутные их очертания: они резвились среди деревьев, подпрыгивая, приплясывая, падая время от времени на землю, недолго катясь по ней и снова вскакивая. Он поднял сук и снова сказал, на этот раз громче, ибо они устремились к нему: — У меня палка!
— Да какая красивенькая! — ответил женский голос, очень знакомый, хоть Тиг и не сразу понял, кому он принадлежит. — Совсем как рука, которая ею размахивает, а, Дикобраз?
Из мрака выступила старая ведьма, которую он уже видел сегодня, и хоть ночь осталась по-прежнему темной, ведьма показалась ему странно освещенной, точно солнце светило только для нее и только на нее. Уродиной она осталась все той же, хоть и укоротилась и скрючилась пуще прежнего, но почему-то выглядела не такой жалкой, как в клубе.
— О, да, Ехидна, дорогая моя, — ответил еще один знакомый голос. Мужик из клуба подступил к ней сзади, обхватил руками и прижался щекой к ее щеке. «Ну конечно, они знакомы», — подумал Тиг. Теперь все ясно, пусть даже и нисколько не ясно, почему они взяли да и выскочили из ночной темноты в двух шагах от его дома.
— Что вы тут делаете? — спросил гневным шепотом Тиг. — Убирайтесь с моей земли!
— Ну а как же, всенепеременно, — сказала женщина. — Всенепременно и в должное время. Но сначала — не потанцуешь ли со мной?
— Нет! — ответил Тиг. — И хватит спрашивать об этом. Глухая ты, что ли? Какое слово из «ни разу за миллион лет» тебе непонятно?
Женщина пританцовывала, переминаясь с ноги на ногу и улыбаясь Тигу, а мужчина за ее спиной проделывал то же самое, но в прямом разнобое с ней — налегал на правую ногу, когда она налегала на левую, и вытягивал шею так, чтобы бросать на Тига взгляды поверх то одного, то другого ее плеча. Все прочие уже собирались за их спинами, — люди, чьи лица озарял, как лицо старухи, свет, исходивший невесть откуда, отчего Тиг даже издали увидел, что все они так же уродливы, как она, а то и похуже: хромее, бесформеннее, либо слишком большие, либо слишком маленькие, и совершенно ясно было, что ни один из них никогда и думать не думал ни о прическах своих, ни об одеждах. Они шаркали ногами или приплясывали, подходя к нему, и наконец, обступили старика и старуху отвратной ватагой.
— За миллион лет? Выходит, через миллион лет потанцуешь?
— Нет! — рявкнул Тиг, уже не боясь разбудить отца. По правде сказать, ему хотелось, чтобы отец вышел из дома с фонариком и дробовиком и разогнал этих жутких недоумков. — Я сказал: ни разу за миллион лет. Ни единого. Или ты не слушаешь меня?
Тут вся их орава захихикала — квохтанье откатилось по закраинам ее назад, а оттуда вернулось к старику, и тот прокудахтал что-то на ухо своей уродливой подруге, и она издала резкий, лающий смешок.
— Ни со мной? Ни с кем-нибудь из нас?
— Ни с кем! — ответил Тиг и полез в карман за телефоном. — Все, звоню в полицию. Номер набираю медленно, чтобы вы успели смыться.
— Даже с моим другом? — спросила старуха и показала на большой обмяклый тюк, который, как Тиг вдруг понял, уроды то и дело передавали друг другу — и каждый, даже самый маленький, принимал его на плечо, а затем вручал другому. Тиг решил, что это нагруженный чем-то мешок, но сказать наверняка не мог, потому что свет, который падал на них, странным образом уклонялся от их ноши.