Страница 3 из 19
Элинор понимающе улыбнулась. Возможно, она действительно уже слышала исповедь мужа и ей было бы тяжело выслушать ее еще раз.
Драммонд и леди Байэм попрощались друг с другом легкими кивками. Походкой, полной грации и достоинства, женщина покинула комнату, притворив за собой дверь.
Байэм тут же предложил гостям сесть, что они из вежливости и сделали, но сам хозяин, видимо не в силах расслабиться, продолжал медленно ходить из угла в угол по бежево-розовому китайскому ковру, устилавшему пол библиотеки. Не дожидаясь неизбежных вопросов, лорд сам начал объяснять, почему решил обратиться к Драммонду за помощью.
– Сегодня утром мне стало известно от моего друга из полицейского участка в Кларкенуэлле… – Байэм сделал паузу. Они не видели его лица, а лишь затылок и сцепленные сзади пальцы. – Это был человек, которому я когда-то оказал услугу… – пояснил он и обер-нулся, однако, не посмотрев в их сторону, снова зашагал взад-вперед. – Он сообщил мне о том, что Уильямс Уимс был найден убитым в своей квартире на Сайрус-стрит. Кажется, его застрелили. Тогда еще не было известно, из какого оружия был сделан выстрел, но очевидно, что стреляли с близкого расстояния, а оружие было крупного калибра. Возможно, спортивное ружье.
Драммонд открыл было рот, чтобы задать главный вопрос, мучивший его: каким образом смерть Уимса может касаться лорда Байэма? Или же предложить ему оставить факты, представляющие интерес для следствия, полицейским из Кларкенуэлла, а ему и Питту объяснить свою причастность к происшедшему? Но, заметив неподвижный взгляд Байэма, стоявшего к ним вполоборота, устремленный на залитые солнцем кожаные с золотом корешки книг, Драммонд ничего не сказал.
– В обычных обстоятельствах это было бы обыкновенным мерзким убийством, которое не могло бы интересовать меня, а лишь вызвало бы негодование, как и любое иное преступление, – с явным усилием продолжал свой рассказ лорд Байэм, пройдя в дальний конец библиотеки к письменному столу. – Но я знал Уимса. Наше знакомство произошло в силу крайне неприятных для меня обстоятельств. От слуги, с которым Уимс состоял в родстве… – Байэм внезапно умолк и машинально поправил висевшую на стене картину, – ему стало известно о трагическом случае в моем прошлом, в котором моя роль оказалась малодостойной. Уимс стал шантажировать меня. – Байэм застыл, стоя к ним спиной. Яркое солнце, падавшее на его волосы и плечи, казалось, высвечивало каждую пылинку на ткани его сюртука.
Потрясенный Драммонд сидел на зеленом кожаном диване, не двигаясь, с застывшим лицом. Томас понял, что он ждет, когда Байэм скажет наконец о причине шантажа. Ссора, долги? И то и другое пугало и обескураживало шефа.
– Стал требовать деньги? – не выдержав, спросил он очень тихо.
– Что же еще? – сразу же резко ответил Байэм. – Прошу простить меня, конечно, деньги. Слава богу, он не потребовал большего. – Лорд снова умолк. Ни Питт, ни Драммонд не осмелились нарушить пугающего молчания. Байэм продолжал стоять к ним спиной. – Я полагаю, вам хочется знать, что заставило меня платить деньги такому человеку, как Уимс, чтобы добиться от него молчания. Вы вправе знать все, если намерены помочь мне. – Он сделал глубокий вдох. Томас видел, как поднялись и опустились его узкие плечи. – Двадцать лет назад, еще до моей женитьбы, я какое-то время гостил в поместье лорда Фредерика Энстиса и его жены Лоры. – Красивый, с богатыми модуляциями голос лорда Байэма звучал теперь глухо и бесцветно. – Мы с Энстисом были близкими друзьями, каковыми остались и по сей день, могу утверждать. – Он с трудом сглотнул слюну. – Но в те времена мы были как братья. Много общих интересов, одинаковые устремления и образ мышления… Мы в равной степени увлекались охотой с борзыми, верховой ездой и чистокровными скакунами.
В комнате стояла тишина, никто не шелохнулся. Часы на камине пробили четверть часа. Их неожиданный бой испугал Питта.
– Лора… леди Энстис была необычайно красивой женщиной. Я впервые видел подобную красоту, – продолжал Байэм. – Ее белоснежная кожа была подобна лепесткам ночной лилии, и художник, создавший ее портрет, недаром назвал его «Луноцвет». Я не встречал женщины, в чьих движения было бы столько волшебной грации. – Он снова умолк. Видимо, боль утраты никогда не утихала в его душе, и теперь Байэм произносил слова, лишь бередящие незажившие раны, которые он так долго скрывал. – Я был непростительно глуп. Энстис – мой друг, я был его гостем… и я предал его, предал словом, хотя не предавал ни действием, ни поступком. – Голос его был настойчив и взволнован, словно он умолял поверить ему, ибо это было так важно для него; в нем звучала та искренность отчаяния, которая была сильнее его нынешних волнений и страхов.
Драммонд невразумительно пробормотал что-то себе под нос.
– Я, должно быть, стал ухаживать за ней. – Теперь Байэм смотрел в окно, на деревья и разросшиеся кусты рододендронов под окном. – Я плохо помню сейчас, но, очевидно, я проводил с ней недопустимо много времени и, конечно, говорил ей, как она прекрасна, ибо это была чистейшая правда – она действительно была неправдоподобно красива. – Он опять умолк. – Лишь потом, когда уже стало слишком поздно, я понял, что она отвечает мне взаимностью, отвечает на чувства, в которые я заставил ее поверить, и отвечает с той небывалой страстью, о которой я даже не помышлял и не собирался в ней вызвать.
Теперь он говорил так быстро, словно торопился все высказать, голос его прерывался.
– Я был глуп, боже, как я был глуп, и, что еще хуже, я обманывал друга, злоупотребляя его гостеприимством. Я был потрясен тем, что совершил по легкомыслию. Мне льстило, что я нравлюсь ей… да какому молодому человеку не было бы лестно это? Я позволил ей думать, что мое внимание – нечто большее, чем простая влюбленность юноши и глупые мечты. Она же полюбила меня, искренне и страстно, и ждала от меня каких-то драматических действий. – Лорд по-прежнему стоял к ним спиной. – Я старался убедить ее, что это не только невозможно, но и дурно, нехорошо. Мне казалось, что она понимала меня, – видимо, потому, что я сам искренне был убежден в том, что говорил ей. – Байэм снова умолк, его застывшая фигура была полна отчаяния и трагизма.
Питт и Драммонд обменялись взглядами, но тут же решили, что не следует прерывать его. Любые слова сочувствия в таких случаях могут быть неправильно поняты.
– Но она так и не смогла принять того, что я говорил ей, – сказал Байэм совсем тихо. – Она не принимала отказов мужчин, которые нравились ей, и даже тех, кто был ей безразличен. Все они были игрушками в ее руках. Для нее мой отказ был чем-то окончательным и роковым, как приговор. Можно лишь гадать, что она почувствовала, но, кажется, это подорвало ее уверенность в себе. – Плечи лорда Байэма опустились, он как-то сник, съежился, словно хотел укрыться от внезапной стужи. – Я не мог поверить в то, что она так сильно любила меня. Я не делал ничего, чтобы внушить ей это чувство. Я был просто глупец и всего лишь флиртовал с ней, не более. Я не делал страстных признаний в любви, не давал обещаний… Мне всего лишь, – он шумно вздохнул, – всего лишь нравилось бывать в ее обществе. Я был ослеплен ее необыкновенной красотой, как был бы ослеплен каждый мужчина, окажись он на моем месте.
На этот раз пауза была настолько долгой, что были слышны шаги прислуги в коридоре и приглушенный голос дворецкого, отдающего распоряжения горничной. Наконец Драммонд нарушил молчание:
– Что же произошло?
– Она выбросилась с балкона, – произнес Байэм так тихо, что полицейские едва расслышали. – Смерть наступила мгновенно. – Лорд закрыл лицо руками и опустил голову. Тело его напряглось, и он застыл в этой позе, скрыв свое лицо не только от них, но и от света.
– Мне очень жаль, – хрипло произнес Драммонд. – Очень жаль.
Байэм медленно поднял голову, но они по-прежнему не видели его лица, оно оставалось в тени.
– Благодарю вас. – Казалось, у него перехватило горло. – Это было ужасно. Я понял бы Энстиса, если бы он вышвырнул меня из своего дома и не простил бы до самой смерти. – Байэм взял себя в руки и уже вполне контролировал себя. – Я совершил по отношению к нему самое ужасное предательство, – продолжал он. – Ненамеренно, по глупости, по слепоте юнца, но это погубило Лору, а моя невиновность и искреннее раскаяние уже не могли что-либо исправить. – Он опять вздохнул и продолжил упавшим голосом, словно силы изменили ему: – Но Энстис, сделав над собой невероятное усилие, на какое только может быть способен человек, простил меня. В его печали по погибшей не было ни упрека, ни ненависти к кому-либо, она была тихой и светлой. Энстис предпочитал считать это несчастным случаем, своей личной трагедией. Он всем говорил, что его жена вы-шла вечером на балкон, оступилась в темноте и упала. Никто не посмел усомниться в этом, что бы кто ни думал про себя или даже догадывался. Лора Энстис умерла в результате несчастного случая. Ее тело покоится в семейной усыпальнице.