Страница 18 из 19
В половине третьего бал был еще в разгаре, а в три в зале все еще играл оркестр и кружились пары. Вечер удался, успокоилась Шарлотта.
Но когда над кронами деревьев, зарослями папоротника и все еще горевшими китайскими фонариками начала светлеть полоска неба, предвещая рассвет, Шарлотта стала свидетелем встречи, давшей ей пищу для размышлений на весь остаток этой ночи.
Покинув гостиную, расположенную на первом этаже под бальным залом, она решила выйти на террасу и подышать воздухом. Давала себя знать усталость, внимание Шарлотты рассеялось, и, проходя мимо ящика с белыми душистыми цветами, она остановилась, чтобы вдохнуть их свежий ночной аромат. Именно в это мгновение ее взор привлекло пятно света, как бы выхватившее из темноты белую манишку, край алой орденской ленты и звездочку ордена.
Шарлотта замерла на месте, не желая нарушить уединение тех, кому так и не удалось на вечере побыть вдвоем.
Однако вскоре она поняла, что тот, кто находился в тени, тоже был мужчиной, и, приглядевшись, узнала лорда Байэма. Он стоял чуть ниже на ступенях лестницы террасы и смотрел в сад, на темные деревья и китайские фонарики на фоне светлеющего неба. Рассвет уже был близок. Шарлотта сделала несколько бесшумных шагов вперед.
Первый мужчина чуть повернул голову. Это был лорд Энстис. Выражение его лица показалось Шарлотте необычным: губы довольно улыбались, блестящие, широко открытые глаза смотрели в темноту сада, ноздри носа слегка подрагивали, и Шарлотта подумала, что лорд чем-то взволнован. Однако его рука, лежавшая на балюстраде террасы, казалась спокойной – короткая, широкая, с лопаткообразными пальцами рука артиста. Она словно гладила холодную гладкую поверхность мрамора и получала от этого удовольствие. В ней не было напряжения; это была рука, готовая к ласке, а не к удару.
Байэм смотрел куда-то в сторону, но глаза его то и дело возвращались к дому, где начался разъезд гостей. Он пребывал в каком-то раздумье, немного грустном, но было в его лице что-то еще – боль. Беззащитное лицо.
– Еще рано делать выводы, – тихо произнес Энстис. – Рэдли – это кот в мешке, но он мне нравится. Человек, который знает народ, мне кажется.
– А Фитц? – спросил Байэм, глядя мимо Энстиса на лестницу, по которой спускались гости.
– Легковесен, – ответил Энстис. – Нет уверенности, податлив, как я думаю. То, что я сделаю с ним, тут же может переделать любой другой. Кстати, что ты скажешь о миссис Рэдли? У нее слабое здоровье?
– Не думаю, – рассеянно произнес Байэм. – Она ждет ребенка, вот и все. Бывшая леди Эшворд. Известна в свете.
– Это подходит. А кто такая миссис Питт, черт побери?
– Ее сестра, как я понимаю. – Байэм все еще смотрел на открытую дверь дома и отбывающих гостей. – Она не в счет и здесь временно, на пару недель. Скоро уедет к себе. Мне кажется, она приятная дама, к тому же красива и остроумна.
Энстис скривился в насмешливой усмешке.
– Надеюсь, у нее нет социальных амбиций. Терпеть не могу дам с амбициями, упаси меня от них бог.
– Не могу сказать. – Байэм сделал несколько шагов к дверям в дом. – Мне пора, завтра много работы.
– Разумеется, – согласился Энстис с нотками иронии в голосе. – Доброй ночи.
– Доброй ночи, – ответил Байэм и, не повернувшись, направился мимо кадок с цветами к входу в дом.
Энстис снова перевел взгляд на предрассветное небо, уже посеребрившее бледным лучом верхушки деревьев.
Глава 3
Шарлотте пришлось остаться ночевать у Эмили, поэтому Томас не виделся с ней утром, когда собирался в Кларкенуэлл. Он, разумеется, не успел еще сказать ей об убийстве Уильяма Уимса, да и особенно не стремился. Помимо того, что встречу с лордом Байэмом надо было хранить в тайне, сам по себе случай был вполне заурядный. Шарлотту всегда больше интересовал не способ убийства, а его причина. Тот факт, что старинная аркебуза исключается как орудие преступления, а другое оружие не найдено, Шарлотта сочтет случайностью, и ее, пожалуй, заинтересует лишь то, как такой джентльмен, как Байэм, смог пройти по улице с огромным ружьем в руках и остаться незамеченным. Но вскоре и это перестало бы ее интересовать, потому что Уимс, как личность, был бы ей неприятен, а его должники вызвали бы ее горячую симпатию.
У семьи Питт, кроме приходящей прачки и уборщицы, дважды в неделю выполняющей грубую работу, была всего одна горничная, девушка по имени Грейси. Она постоянно проживала в доме и, кроме выполнения своих прямых обязанностей, еще заботилась о детях. Джемайма семи лет была отчаянной болтушкой и постоянно задавала вопросы, пугающие своей детской логикой. Ее братишка Дэниел, двумя годами младше, был относительно спокойным ребенком, но упрям и целеустремлен.
Грейси готовила Питту завтрак, бесшумно занимаясь своим делом в кухне, ставшей странно пустой без Шарлотты, хотя жизнь в доме шла своим чередом. Плита дымила, ее чистили, мыли и снова разжигали, хотя летом на ней разве что кипятили чай и нагревали сковородку, чтобы приготовить Томасу яичницу.
Его повышение по службе и передача ему наиболее деликатных и сложных расследований положительно сказались на бюджете семьи: Питт купил жене зимнее пальто, детям – обувь; яйцо всмятку стало возможным почти каждый день, если бы кто пожелал, а баранина теперь бывала на столе два-три дня в неделю. В каминах жарче горел огонь в зимние вечера, а Грейси получила небольшую надбавку к своему жалованью, что привело ее в неописуемый восторг – не из-за денег, а от гордости, что ее ценят. Грейси и без этого считала себя счастливицей, выше статусом своих товарок по профессии, потому что работала у таких интересных людей, как мистер и миссис Питт, и время от времени была участницей весьма важных событий. В других домах служанки мыли, скребли, смахивали пыль, таскали корзины с углем и исполняли роль посыльных. Все это тоже входило в круг обязанностей Грейси, но, помимо этого, она участвовала и в самых увлекательных приключениях. Это делало ее равной всем женщинам ее страны, и об этом она никогда не забывала.
Ставя перед хозяином завтрак, она старалась не смотреть на него, остро ощущая, что делает сейчас то, что делала каждое утро хозяйка, провожая мужа на работу. Поэтому Грейси должна была держаться скромно, а то, не дай бог, мистеру Питту что-нибудь не понравится.
Он же, поблагодарив, принялся за завтрак, а начав есть, поблагодарил еще раз. Грейси действительно была отличная стряпуха, а сегодня еще и особенно старалась. В кухне, залитой солнцем, было уютно и тепло, в буфете блестели вымытые чашки, а по начищенной до сияния медной посуде бегали солнечные зайчики. Пахло свежим хлебом, горевшими в плите угольями и чистыми льняными полотенцами.
Закончив завтрак, Питт поднялся и, снова поблагодарив Грейси, направился в прихожую. Надев башмаки, он взялся за сюртук. Застегивая его, Томас нечаянно оборвал пуговицу и преспокойно сунул ее в карман, где уже и без того было немало всякой всячины: перочинный нож, клубок бечевки, кусок сургуча, пара монет, два носовых платка и коробок спичек. Затем он вышел на улицу.
В полицейском участке Кларкенуэлла его уже ждал сержант Иннес, бодрый и готовый к действиям, что крайне удивило Питта, ибо ничего особенного, кроме проверки списка должников ростовщика, этот день им не сулил. Возможно, Иннес и питал надежду на то, что доведется допрашивать судью Эдисона Карсуэлла или мистера Латимера, кем бы он ни оказался, или же полицейского Сэмюэла Урбана. О последнем Питт вспоминал почти с ужасом, однако допрос первых двух может оказаться интересным. Если это так, то Томасу придется огорчить Иннеса. Расследование подобных деликатных дел Драммонд поручил лично инспектору, освободив его от других обязанностей. И дело не только в том, что надо считаться с чувствами лорда Байэма, – речь идет и о других людях, тем более что здесь замешан полицейский чин.
Однако Питту не пришлось огорчить Иннеса, ибо тот опередил его неожиданным сообщением.