Дай мне руку, тьма

– Хороший день, правда?

– Согласен. Конец октября, в это время обычно уже снег.

– В Нью-Йорке тоже. – Она усмехнулась, кивнула сама себе и посмотрела на свои обшарпанные ботинки. – Гм. Да.

Я отпил немного кофе.

– Так как ты живешь, Кара?

Она снова приложила руку к глазам, закрываясь от солнца, и стала смотреть на вялое утреннее движение. Лучи яркого солнца проникли через торчащие сосульки ее волос.

– Хорошо, Патрик. Правда, хорошо. А как ты?

– Не жалуюсь. – Я взглянул на улицу, а когда повернулся к ней, она внимательно смотрела мне в лицо, будто пытаясь понять, привлекает оно ее или, наоборот, отталкивает.

Она слегка покачивалась из стороны в сторону, движения ее были почти неуловимы. Сквозь открытую дверь "Черного Изумруда" доносились голоса двух парней, спорящих о пяти долларах по поводу бейсбольного матча.

– Ты все еще детектив? – спросила Кара.

– Угу.

– Хорошо зарабатываешь?

– Иногда, – ответил я.

– В прошлом году в одном письме мама сообщала, что о тебе писали все газеты. Крупное дело.

Меня удивило, что мама Кары смогла выкарабкаться из стакана с виски, причем на достаточно длительное время, чтобы прочитать газету и даже написать дочке письмо о том событии.

– Видно, была скучная неделя по части новостей, – сказал я.

Кара оглянулась на здание кафе, провела пальцем над ухом, как если б хотела откинуть назад волосы, которых там не было.

– Какова твоя ставка?

– Зависит от дела. Тебе нужен детектив, Кара?

Ее губы стали совсем тонкими, образовав горестную гримаску, как если бы она во время поцелуя закрыла глаза, а открыв их, обнаружила, что возлюбленный исчез.

– Нет. – Она засмеялась, затем икнула. – Я еду в Лос-Анджелес. Скоро. Получила роль в сериале "Дни нашей жизни".

– Правда? Ну, поздр...

– Всего лишь роль без слов, – сказала она, тряхнув головой. – Играю роль медсестры, которая всегда торчит с бумагами за спиной другой, той, что стоит за стойкой в приемном покое.

– Неважно, – сказал я, – все равно это начало.

В дверях бара появилась голова мужчины. Затуманенными глазами он посмотрел вправо, затем влево, наконец, увидел нас. Мики Дуг, строительный рабочий на подхвате и одновременно дилер в коксовом бизнесе на полной ставке. В свое время он принадлежал к компании Кары и слыл большим сердцеедом. Он до сих пор пытался играть эту роль, хотя волосы его заметно поредели, а мышцы обмякли. Увидев меня, он заморгал и втянул голову в плечи.

Плечи Кары напряглись, как если б он стоял рядом, она невольно потянулась ко мне, и я почувствовал резкий запах рома, исходящий из ее рта. И это в десять часов утра.

– Безумный мир, правда? – Ее зрачки сверкнули как бритвы.

– М-м... пожалуй, – сказал я. – Тебе нужна помощь, Кара?

Она вновь засмеялась, затем начала икать.

– Нет, нет. Нет, я всего лишь хотела поздороваться, Патрик. Ты был для нашей компании классным старшим братом. – Она вновь повернула голову в сторону бара, поэтому мне стало очевидно, где именно закончили сегодняшнее утро некоторые члены этой "компании". – Я ведь хотела просто поздороваться.

Я кивнул и заметил, что по коже ее рук прошла легкая дрожь. Она продолжала смотреть мне в лицо, как будто оно могло открыть ей что-то, потом, не обнаружив ничего, отводила взгляд вдаль, но лишь затем, чтобы через секунду вернуть его обратно. Она напоминала ребенка, стоящего у лотка с мороженым без денег, в то время как у остальных ребят деньги имелись. При этом, провожая взглядом каждую порцию мороженого и шоколадного эклера, которые через ее голову направлялись в другие руки, половина ее естества знала, что ей никогда ничего не достанется, в то время как другая лелеяла слабую надежду, что продавец мороженого по ошибке либо из жалости все же даст ей лакомство. Ложность этого ожидания заставляла ее сердце обливаться кровью.

Я вынул кошелек и достал оттуда свою визитку.

Увидев ее, Кара насупилась, затем взглянула на меня. Ее ухмылка была саркастичной и немного злой.

– У меня все хорошо, Патрик.

– Ты уже порядком набралась в десять утра, Кара.

Она пожала плечами.

– Кое-где уже полдень.

– Но не здесь, однако.

Мики Дут снова высунул свою голову из двери. На этот раз он смотрел прямо на меня, и глаза его не были затуманены, видимо, проясненные уколом, уж не знаю, чем он там торговал теперь.

– Эй, Кара, зайдешь ты, наконец, в зал?

Ее плечи чуть шевельнулись, моя визитка увлажнилась в потной ладошке.

– Побудь там еще, Мик.

Похоже, Мики собирался сказать что-то еще, но, постучав по двери, как по барабану, исчез за ней.

Кара смотрела на улицу, на автомобили долгим, задумчивым взглядом.

– Когда уезжаешь, – сказала она, – ожидаешь, что все станет меньше, когда вернешься. – Она тряхнула головой и вздохнула.

– Не стало?

Она покачала головой.

– Все выглядит так же, как раньше, просто охренеть.

Она отступила на несколько шагов, похлопывая моей визиткой по бедру, широко распахнула глаза, глядя на меня, и отработанным жестом повела плечами.

– Береги себя, Патрик.

– И ты себя, Кара.

Она указала на мою визитку.

– А зачем, когда у меня есть это?

Засунув визитку в задний карман джинсов, она повернулась в сторону открытых дверей "Черного Изумруда". Затем остановилась, повернулась и улыбнулась мне. Это была открытая, великолепная улыбка, но ее лицо, видимо, не было привычно к ней, так как края ее щек задрожали.

– Береги себя, Патрик. Хорошо?

– Беречь от чего?

– От всего, Патрик. Всего.

Я ответил ей игривым взглядом – по крайней мере, постарался. Она кивнула мне так, как будто у нас теперь был свой секрет, и зашагала к бару, в котором и скрылась.

Глава 8

До того как преуспеть на политическом поприще, мой отец занимался политикой в местных масштабах. Он и плакаты держал, и по избирателям ходил, а бамперы всех "шевроле" в нашей семье, сколько я себя помню, пестрели наклейками, кричащими о его ярой преданности делу. Для моего отца политика не имела ничего общего с социальными переменами, и он не дал бы ломаного гроша за то, что политические деятели обычно обещали народу; единственное, что он признавал, были личные связи. Политика представлялась ему эдаким пряничным домиком на высоком дереве, и если будешь водиться с правильными ребятами, они возьмут тебя с собой, оставив неудачников внизу.

Отец поддержал Стэна Тимпсона, когда тот, новоиспеченный выпускник юридической школы и новичок в офисе окружного прокурора, баллотировался в члены городского управления. В конце концов, рассуждал он, Тимпсон был жителем нашей округи, начинающим свой путь наверх, и если все пойдет хорошо, вскоре он станет своим парнем, к которому можно обратиться, если ваша улица нуждается в ремонте или у вас слишком шумные соседи, а ваш кузен как раз хлопочет о профсоюзном пособии по безработице.

Я смутно помнил Тимпсона еще с детских лет, но этот образ слился с тем, который я не раз видел по телевидению, и мне трудно было различить их. Поэтому когда его голос наконец просочился в мою телефонную трубку, он показался мне каким-то бестелесным, как если бы звучал в записи.

– Пэт Кензи? – спросил он, и в его голосе звучала сердечность.

– Патрик, мистер Тимпсон.

– Как поживаете, Патрик?

– Хорошо, сэр. А вы?

– Великолепно. Лучше быть не может. – Он рассмеялся с такой теплотой, как если бы только что прозвучала остроумная шутка, которую я почему-то не уловил. – Дайандра сказала, у вас ко мне есть вопросы.

– Да, есть.

– Хорошо, валяйте, сынок.

Тимпсон был всего на десять или двенадцать лет старше меня. Поэтому мне было не вполне ясно, каким образом я мог быть для него "сынком".

– Дайандра рассказала вам о фотографии Джейсона, которую она получила?

– Разумеется, Патрик. И, должен сказать, все это выглядит довольно странно.