Страница 11 из 78
В заключение же указа, противореча сами себе, члены Конференции излагают уже прямо противоположное требование: «…Но великодушие наше и прямое союзническое о интересах их попечение превышает все вышеизображенные уважения, почему мы сколь скоро сие последнее нам неприятное известие получили, что наш фельдмаршал и Неман реку переходить намерен, то еще повелели ему всё возможное в действо употреблять, дабы удержать себя в Пруссии и, буде случай будет, неприятеля атаковать».
Очередной рескрипт Елизаветы
Тем временем Русская армия подошла к Мемелю. Время для передвижения было выбрано крайне неудачно. Хмурая, влажная осень, распутица заставляли бросать множество повозок и имущество. Часть конницы была распущена. И в этот, совершенно неудачный для действующей армии момент, 28 сентября 1757 года, в главную квартиру в деревне Лапинен прибывает указ (за № 134), снова требующий перейти в наступление.
Как человек, трезво оценивающий существующее положение вещей, Апраксин в очередной раз созывает Военный совет, который уже в категорической форме отвечает: «…невозможное возможным учинить нельзя, следовательно и армию в Тильзит и в прочие предписанные места никак расположить не можно».
Постановление совета фельдмаршал утверждает и дополняет его и своими пожеланиями: «…как против натуры ничего сделать не можно, так и армии, которая толикою гибелью от того угрожаема, в здешней земле зимовать не место».
И вновь уже в который раз Конференция — этот, казалось бы, коллегиальный орган, который должен трезво оценивать обстановку, — делает совершенно противоположные выводы. Конференция продолжает смотреть на армию как на «великую махину», которой следует управлять по произволу политики. Мнение Апраксина, да и всего Военного совета перечеркнуто. И появляется очередной рескрипт (за № 135), но уже «за подписанием собственной руки» императрицы Елизаветы Петровны. И вот теперь члены Конференции, заручившись поддержкой монарха, требуют от уставшей и истощенной армии невозможного — «сохранить Мемель». В случае перехода Немана прусской армией Левальда Апраксину предписывается «…не только подать к баталии повод, но сыскав его (Левальда. — С.О.), атаковать, для чего буде успеть возможно, чтоб поворотить конницу». А далее «высадить десант в Лабнау и по меньшей мере вид показать к намерению на Кенигсберг».
От предыдущего 134-го указа до нынешнего 135-го проходит всего лишь неделя. Как раз в эти часы (в ночь с 5-го на 6 октября) большая часть армии была стянута к Мемелю. И Апраксин снова вынужден собрать Военный совет, который со знанием дела вновь обрисовывает Конференции истинное положение вещей. И весь груз ответственности за происходящее вчерашний вельможа, а нынешний полководец, беспокоящийся за сохранение армии, смело берет на собственные плечи. А ведь поступок этот и Степана Федоровича, и всех членов Военного совета крайне мужествен. Ибо на этот раз они выступили против решения императрицы.
Именно поэтому я и привожу выдержки из четко аргументированного ответа Военного совета Апраксинской армии буквально по каждому пункту выдвинутых Конференцией требований.
По 1-му пункту совет постановил, что не видит «никаких возможностей» к наступлению «без подвержения к истреблению всех людей и лошадей голодом, а потом их совершенному и безоборонному от неприятеля всей армии разбитию; прежде получения точного высочайшего повеления в невзирании ни на какую видимую всей армии бесплодную погибель в то не вдаваться».
По остальным пунктам постановлено: по 2-му — «Мемель будет сохранен и удержан во что бы то ни стало»; по 3-му — «в случае перехода через Неман будет дан отпор, чем можно»; по 4-му — «высадиться в Лабнау невозможно, так как нет годных судов».
Участвовавшие в совете генералы, представив глубокую и тяжкую их скорбь от недоверия к ним государыни, просили: «…для достоверности же, что армия всеконечно в таком изнеможенном состоянии, сим всеподданнейше весь генералитет просит, дабы повелено было к освидетельству прислать каких поверенных персон, но не замедля, чтобы могли они все увидеть прежде нежели через отдохновение поправиться может».
И наконец, совет заключил, что «все резоны приносятся (по их должности) дабы усматривая, через собственное испытание подвержение армии очевидному, естественному сначала истреблению, а потом неминуемому бесславному от неприятеля разбитию… буде же не взирая на все те резоны соизволения Ея Величества будет, чтобы мы токмо ниже подписавшиеся положением своего живота доказали те невозможности, то каждый из нас жизнь свою, на то готовую, всеподданнейше приносит и к пользе Ея Императорского Величества с радостью оную посвятить желает»{15}.
Далее же события развиваются самым невообразимым образом. При дворах союзников России в этой войне начинается брожение. Русского медведя, и без того сыгравшего в войне с Пруссией огромную роль, стараются увлечь в очередную схватку. Австрийский и французский послы пишут жалобы на фельдмаршала. Конференция, в свою очередь, отправляет в армию указ за указом. Один грознее другого.
А как же вел себя в те мрачные месяцы Бестужев — канцлер Елизаветы Петровны? Положение этого царедворца было крайне сложным. С одной стороны, он был в дружеских отношениях с Апраксиным, но, как Елизаветинский канцлер, должен был требовать от своего друга немедленного наступления на пруссаков по воле французов и австрийцев.
От успеха Апраксина теперь зависела и судьба канцлера. А беспричинное, при взгляде из Петербурга, отступление армии Степана Федоровича после победы приводило Бестужева в отчаяние.
Еще 13 сентября 1757 года он пишет своему другу: «Я крайне сожалею, что армия вашего превосходительства почти во все лето недостаток в провианте имея, наконец, хотя и победу одержала, однакож принуждена, будучи победительницей, ретироваться. Я собственному вашего превосходительства глубокому проницанию представляю, какое от того произойти может безславие, как армии, так и вашему превосходительству, особливо ж когда вы неприятельские земли совсем оставите».
Ретирада — плод ли бестужевской интриги?
Однако кроме общероссийского огорчения это неведомое отступление будит в Бестужеве и личную тревогу. Тем более что потянулись липкие слухи, будто отступление Апраксина — плод бестужевской интриги. И не какой-нибудь, а по делу о престолонаследии (недомогания Елизаветы Петровны давали к тому лишний повод). Отступление апраксинской армии поставили при дворе в прямую связь с новой болезнью Елизаветы. Невзирая даже на то, что захворала она 8 сентября, а донесение об отступлении было получено еще за две недели до этого (27 августа).
Как же приходится вести себя в столь шатком положении Бестужеву? Тем более что дело осложняется еще и нелепыми толками об измене Апраксина, будто бы подкупленного прусским королем. А потому, желая прекратить всяческие толки и о своем косвенном участии в отступлении армии (тем более, всем было известно, что Апраксин и Бестужев друзья), канцлер Алексей Петрович не только не выступил в защиту своего вчерашнего приятеля — фельдмаршала, но принялся нападать на него даже яростнее остальных.
Ситуация накаляется. Просят высказаться всех членов известной нам Конференции (ее заседание прошло 7 октября). Бестужев высказывается за смену Апраксина и отправление его в Ригу, впредь до расследования дела. Подобным же образом высказались и другие члены Конференции — фельдмаршал А. Бутурлин и князь Трубецкой, генерал-адмирал князь Голицын и оба Шувалова. Именно последние категорически требовали предания Апраксина суду.
И вот 16 октября 1757 года появляется достаточно жесткий, если не сказать жестокий указ, предназначенный для сообщения министрам иностранных дворов (то бишь послам). В нем между прочим говорится следующее:
«Предприятая единожды без указу нашим генерал-фельдмаршалом Апраксиным ретирада тем более неприятные произвела по себе следствия, что мы оной предвидеть и потому предупредить не могли, наступившее же ныне паче всех лет рано суровое и почти уже зимнее время делает бесплодными все наши усиления поправить их вскорости… Мы чувствуем от того еще большее огорчение, что 1) Операция нашей армии генерально не соответствовала нашему желанию ниже тем декларациям и обнадеживаниям, кои мы учинили нашим союзникам… Как бы ни было, наше намерение тем не менее твердо и непоколебимо от соглашенных мер ни мало не отступать, и как к сему наиглавнейше принадлежит испытать прямые причины, отчего поход нашей армии сперва медлителен был, а потом оная и весьма ретироваться принуждена была, дабы потому толь надежнее потребные меры взять можно было, то мы за нужно рассудили команду над армией у фельдмаршала Апраксина взяв, поручить оную генералу Фермору, а его (Апраксина) сюда к ответу позвать».