Мастера

А что, думаешь — не похоже?

Что прочнее!

Ну, а как ты думаешь, что прочней на поверку — человек или железо?

Сам видишь — над стапелем крыши нет. Нас тут на сборке и жарким солнышком печёт и частым дождичком сечёт.

А если ветерок штормовой с моря ударит? В сильный ветер, в шестибалльный шторм, наши подъёмные краны не работают. Это ясно почему: секцию корабельную на тросах раскачать может да о борт стукнуть.

И в тридцатиградусный мороз люди не работают. Но не потому, что выдержать не могут, а потому, что металл не выдерживает. Он хрупким становится, не тянется, не гнётся, сломаться может.

Морозы — это ещё не беда, а полбеды. Вот как февральские вьюги начнутся — иной раз утром придёшь, так за ночь столько снегу навалит — корабль как огромный сугроб. Поверишь ли, часто к рабочим местам лопатами прокапываемся!

Но труднее-то всего как раз не в морозы, а в самую что ни на есть жару. Зимой-то поневоле двигаться будешь, руками шевелить, ну, лишний разок сбегаешь нос отогреть в дежурку.

А летом? На палубу выйдешь — жарко, прямо сквозь подмётки жжёт, бригада на палубе чечётку пляшет — хоть за борт, в воду кидайся!

А внутри, в отсеках — представляешь, каково сварщику в голой железной коробке с огнём работать? Это же как в паровозной топке получается!

Потому-то слабые люди в сборщиках и не задерживаются. О таких наши мастера говорят: жидковаты они на густое-то дело…

Вот сам подумай и ответь: что же прочнее — настоящий человек или железо?

Железный график

А знаешь, что ещё на корабле из железа? График!

График — это сроки строительства корабля. И висит он на самом видном месте, против нашего стапеля, на стенке дежурки.

В графике этом всё по дням расписано, когда что делать — когда какие секции устанавливать, и когда корабельные машины-дизеля в трюм спускать, и когда винт ходовой навешивать, и даже — когда трубу с мачтами ставить!

Все цеха, все бригады, все сборщики этот график соблюдать обязаны. График — это закон. Корабль — железный, и этот график для нас — тоже железный!

Мы друг с другом, бригада с бригадой, соревнуемся, а все вместе то и дело на график поглядываем.

И только одно-единственное нарушение графика допускается: если какую-нибудь работу быстрее срока сделать. Опередить график!

Вот за такое-то «нарушение» железных сроков мне в восьмой пятилетке и присвоили звание Героя Социалистического Труда. И наградили Золотой Звездой и орденом Ленина.

Самая высокая трудовая награда!

Тогда не я один награду получил. И наши корабли — рудовозы, которые мы со стапеля спускаем, — тоже награду получили — Знак качества. Может, видел?

Маленький значок, а стоит он очень многого!

Всегда этот Знак говорит одно: станок — самый надёжный, прибор — самый точный, а наши рудовозы типа «Балтика» — лучшие в мире!

Ну, а о моей трудовой Звезде что сказать? Иной раз на небо звёздное поглядишь и задумаешься. Особенно — на юге. Там над морем звёзды яркие, крупные, как вологодские баранки… И все звёзды — большие и маленькие, известные и не очень, геройские и не геройские — все людям нужны. Потому что и без одной звезды небо неполное.

А ещё я так думаю: если на моём пиджаке Звезда Героя висит, не мне одному она дана. Ну, персонально-то, выходит, мне, но в неё труд моих товарищей вложен. Вот говорят — трудовой подвиг. Труд — это подвиг тихий, не минутный. Тут всю жизнь надо положить, без остатка.

Тянем-потянем!

Ты, наверно, видел, как канат перетягивают? Есть такая давняя матросская игра-соревнование.

Канат всегда две команды перетягивают — с шутками, с подначками, со смехом, с гиканьем! И вот на первый взгляд — игра, а и в ней для ума загвоздка есть: почему порой слабаки-маломерки команду из силачей перетянули так, что попадали? Ответ простой: тянули все вместе да разом, а одна сила без дружбы — пустой номер!

И так у меня в голове это перетягивание каната засело незаметно, что я работаю-работаю, на бригаду свою смотрю, а сам всё о новом способе соревнования думаю.

Бригадир не просто ведь для того, чтоб кричать: «Давай, давай!». Ему думать положено, как хорошему командиру перед боем. И назад оглянуться, и силы свои взвесить хорошенько, тылы осмотреть и о резервах позаботиться.

Бригада моя — одна команда. А нельзя ли, думаю, разделить моих сборщиков вроде как бы на две команды, раззадорить их? Чтобы и внутри бригады тоже соревноваться! Вот было бы хорошо! Двойное соревнование получилось бы — и с другими бригадами, и внутри собственной, и всё — на пользу общему делу!

Думал-думал, мозговал-мозговал — и решил я свою бригаду по-новому расставить: половину — по левому борту, половину — по правому. Корабельные-то секции и на тот, и на другой борт одинаковые подают. Вот и пусть, прикидываю, левый и правый борт друг с дружкой силой да уменьем меряются. Пусть в работе перетягивают: кто кого?

Левый борт — правый борт

Поставил я Володю Васильева, Виктора Николаева и Валю Михайлова на левый борт. А Юра Ручьевский, Коля Зубанов и Володя Сайгалов по правому борту позицию заняли. Народ они, конечно, разный — и опытом, и характером!

То и дело мне слышно:

— Ну-ка, поднажми, Бугорок малый!

Это Юру Ручьевского за его рост так шутливо прозвали.

Ну, день работаем, два работаем.

Попривыкли мои ребята к новой расстановке сил, друг на дружку поглядывают, правый борт на левый взглядом косит, по нему равняется.

Ну, кто кого?

А я у них, получается, вроде дирижёра. Только не палочкой по дирижёрскому пульту стучу, а иногда и кулаком грохну…

У нас ведь на заводе хозяйство обширное, и один цех за другой, как колечки в цепочке, цепляются. Одно звёнышко в цепочке порвётся — и вся работа у других встанет. Вот и выходит: один — за всех, все — за одного!

Разметчики у нас — вроде судовых закройщиков. Корабль-то одеть надо по мерке, как человека в ладный костюм, чтобы в плечах не жало, на спине не морщило. Вот разметчики сначала гладкие стальные листы для корабля и размечают, раскраивают, словно ткань на костюм.

А уж газорезчики по чертежам, по разметке стальные листы режут, выкраивают газовыми горелками.

Мы с ребятами — это, так сказать, корабельные портные, шьём готовые куски-секции огненными швами.

Вот я — раз для дела нужно — и к разметчикам иду, объясняюсь, и на газорезку заглядываю с мастерами потолковать, а уж с корпусно-подготовительного цеха, где для нас секции окончательно готовят, и вовсе глаз не спускаю.

Чуть где задержка — сразу туда.

— Ребята, — говорю, — вы уж нашу непрерывную цепочку не рвите, не подводите нас, судосборщиков!

Где потороплю, где растормошу — чтобы секции к нам на стапель на сборку непрерывным потоком шли. Так потом и стали называть: «поточный метод сборки».

В общем, как в песне поётся: «Поспевай, не задерживай, шагай!»

Был это в моё время хороший очень фильм — «Вратарь» назывался. Там песню пели лихую: «Левый край, правый край — не зевай!» Ну, а мои ребята эту припевку переиначили по-своему. Подают, скажем, секцию краном, а они её ворочают и сами орут на весь стапель:

— Левый борт, правый борт — не курорт!

Иной день смотришь — на левом борту дым столбом: всё ладится, всё спорится, секция на место словно бы сама собой встаёт, только знай прихватывай!

Ну конечно, Володя Васильев — человек опытный, напористый, он помощник бригадира, моя надежда и опора. Сам семьдесят восемь кораблей спустил. Он Виктора и Валю за собой тянет.