Суворовцы

Та же история повторилась и в воскресенье, и в следующую субботу. На экране в клубе шел Бородинский бой, доносился треск аплодисментов, а Д. мылся и чистился в туалетной комнате. Потом мы пошли вместе в клуб и по дороге я спросил: «Скажите, Д., вам не стыдно за того суворовца, к которому надо приставлять няньку?» А после кино я рассказал Д., как бывает приятно человеку от сознания чистоты и свежести своего тела и своей одежды.

Вы, конечно, догадываетесь, чем это кончилось? Впрочем, вы сами видели Д. во время урока. Такой он теперь всегда, — чистый, свежий, безукоризненно опрятный. Он стал гораздо лучше учиться. И мы, офицеры-воспитатели, давно заметили: чем больше воспитанник внешне подтянут, тем больше он подтянут и внутренне.

Физ-культ-ура!

Солнце. Сияет небо, сияет снег, сияют глаза, зубы и румяные щеки суворовцев. На белом снежном фоне их ладные фигурки в черных шинелях выглядят, как отпечатанные тушью.

— На лыжи становись! — раздается команда. — Веером вправо ма-арш!

Через минуту суворовцы выстраиваются поперек широкой снежной дороги, что спускается к синеватому льду реки. Один за другим несутся вниз лыжники. Но в момент наибольшего разгона лыжи вдруг становятся на ребра, и суворовцы, заработав палками, начинают подниматься вверх.

Нет, это не забава, не развлечение: это тренировка, трудный урок. Суворовцы спускаются то в высокой стойке, то в низкой. Они тормозят то двумя ногами, то одной. Они поднимаются «елочкой», «лесенкой», «прямой». Это будут настоящие лыжники! Да что там «будут»! Вот синеглазый мальчик — он уже сейчас так легко скользит по снегу, что зависть берет.

Вечером я беседовал со старшим лейтенантом Дорошенко. Он окончил Ленинградский институт физкультуры им. Лесгафта, и теперь прививает суворовцам ту влюбленность в культуру тела, какой отличаются все воспитанники этого замечательного, дважды орденоносного института. С гордостью рассказывает он, как суворовцы, встретившись с воспитанниками ремесленного училища, во всех состязаниях заняли первые места.

Я спросил:

— А кто тот синеглазый лыжник, который так ловко поднимался сегодня «елочкой» вверх?

Лицо Дорошенко просияло.

— Ах, так это же Володя П.! Вот вам пример всемогущества физкультуры. Он пришел в училище со впалой грудью, с вялыми мускулами, предрасположенный ко всяким болезням. Постоит немного в тени — начинает чихать, выйдет на солнышко — то же самое. Здесь, в училище, он узнал, как Суворов, вот такой же в детстве слабосильный, закалял себя. П. сказал: «Если я суворовец, мне чихать нельзя». И стал он все свободное время проводить на спортплощадке. Особенно полюбилась ему гимнастика на спортивных снарядах. То и дело просил он меня показать что-нибудь новенькое на параллельных брусьях. А теперь и сам руководит кружком гимнастов. За 6 месяцев он прибавился в весе, вырос и очень развил грудь. И, конечно, давно забыл, как чихают.

— Одним словом…

— Одним словом, физ-культ-ура! — весело перебил меня жизнерадостный лесгафтовец.

Теперь суворовцы не оконфузятся

Офицер должен быть строен и ловок. Неуклюжие, топорные движения офицеру не к лицу. Давно известно, что танцы развивают ловкость и гибкость. В Суворовских училищах им отводятся учебные часы на равных правах с другими уроками.

Но суворовцам в танцах вначале не повезло. То ли суворовцы сочли это занятие несерьезным, то ли им надоели всякие там экзерсисы, «па-марше» и «па-шассе», но только занимались они неохотно. «В движениях мальчиков, — жаловалась преподавательница танцев Лидия Николаевна, — не было и намека на ловкость и мягкость: не танцовали, а в строевом шаге кружились».

Как-то среди воспитанников разнесся слух, что политотдел собирается устроить встречу суворовцев и учениц средней школы с выступлениями художественной самодеятельности. Это всех заинтересовало. Проходя по улицам города в строю, суворовцы уголком глаз замечали, что школьницы не отрывают от них любопытных взглядов. Был даже случай, когда девочки, промчавшись мимо окон училища, ловко приклеили на стекло записку со словами: «Население города Новочеркасска горячо приветствует свою гордость — храбрых и мужественных суворовцев». Но ближе сталкиваться с этим «населением» суворовцам пока не приходилось, и понятно то волнение, с каким обе стороны готовились к встрече.

Встреча состоялась. На сцене попеременно появлялись то школьницы, то суворовцы. Пели, декламировали; десять суворовцев выбежали с клинками и отлично сплясали казачий кавалерийский танец.

Кончился концерт, отодвинули стулья к стенам — и оркестр грянул «Костю-моряка». «Но вместо того, — вспоминает помощник воспитателя-офицера Ларин, — чтобы в зале началось движение, суворовцы сбились у стены и с подозрительной внимательностью принялись рассматривать носки своих сапог. Школьницы ждали, ждали, и, не дождавшись, пошли танцовать одни». «Костю-моряка» сменил «чардаш», а после девочки закружились в вальсе. Суворовцы же все еще не выходили из неподвижности. Потеряв надежду, что любование сапогами когда-нибудь кончится, офицеры-воспитатели стали брать своих воспитанников под руку и подводить к гостям. Но «храбрые» суворовцы вырывались из рук и обращались в бегство. Вскоре они и совсем рассеялись, предоставив гостям развлекаться, как им заблагорассудится.

Горько было на душе у будущих офицеров. А тут еще подзуживания:

— Отличились, нечего сказать, — говорили офицеры-воспитатели. — Подумать только, какую ловкость проявили в бегстве. Говорят, гостьи в восторге от манер хозяев…

Каково же было удивление Лидии Николаевны, когда, явившись на другой день за пять минут до начала урока, она увидела всех учеников в полном сборе: один галантно кланялся, приглашая «даму», другой тащил партнера «на себя» и «от себя», третий кружил товарища в вальсе… И все при этом нещадно наступали друг другу на ноги.

Несказанно изумлены были и офицеры-воспитатели, когда увидели, что одна из рот, проделав четырнадцатикилометровый поход, прямо с марша перешла на «польку».

Было воскресное утро. Малышей отправили в кино. Остались только старшеклассники. Но от этого шума и движения в училище не убавилось. Наоборот, жизнь забилась еще сильнее. Дело в том, что к двенадцати часам придут гости. Опять школьницы! Сначала будет музыкальный утренник, потом танцы. Уж теперь суворовцы не оконфузятся! Они достаточно тренировались, даже натертых в походе ног не жалели. Кроме того, они дома, а дома и стены помогают. Куда ни посмотришь, всюду движутся щетки: чистят сапоги, пуговицы, кители. Чистят до блеска, до солнечного сияния, чуть не до дыр.

В углу на табуретке сидит круглолицый мальчик с капельками пота на лбу. Вчера он не успел постричься, и теперь товарищ, раздобыв у старшины машинку, стрижет его. От лба до макушки полоска выстрижена идеально, но машинка закапризничала, и «клиент» в смятении: что, если машинку не удастся наладить до прихода гостей!

Совсем иное расположение духа у его соседа по койке — подвижного мальчика с задорной улыбкой на пунцовых губах. Он уже сменил повседневную гимнастерку на парадный с золотыми галунами китель и, подхватывая то одного, то другого товарища, кружится в тесном проходе между кроватями.

Наконец, все воротнички подшиты, все пуговицы начищены и все пушинки с кителей сняты. Теперь у суворовцев новый повод для волнения: без четверти двенадцать, а гостей все еще нет: придут ли? Наиболее беспокойные задают этот вопрос офицеру-воспитателю. Тот бросает взгляд в окно и отвечает:

— Вьюги нет. Надо думать, не заблудятся.

Напрасные опасения: ровно в двенадцать в зале клуба не остается ни одного свободного места. Первые ряды суворовцы уступили гостям, сами скромно сели позади.

Проходит час, другой — и, странное дело! — о том, что так всех волновало, теперь, кажется, никто даже не вспоминает: и гости, и хозяева — все во власти музыки Глинки, которому посвящено это утро.