Страница 46 из 73
Прежде всего нужно реально оценивать соотношение обеих конфессий в Литовском государстве описываемого времени: если католичество начинало проникать на русские земли, то православие давно и прочно обосновалось в самой Литве. По словам С. Герберштейна, побывавшего в Вильно проездом в 1526 г., «храмов русских там гораздо больше, чем римского исповедания»[828]. Действительно, по подсчетам Е. Охманьского, в 1511 г. в литовской столице было 13 православных церквей и их количество продолжало расти: к середине века в Вильно насчитывалось не менее 15 церквей при 14 костелах[829]. На славянских же землях Великого княжества господство православия было полным и неоспоримым. Даже в Новогрудке, расположенном по соседству с Литвой, на один католический костел приходилось в то время 10 церквей[830]. А в Смоленске существовавший некогда костел иностранных купцов был превращен в православную церковь[831]. Так что едва ли у основной массы населения русских городов могли возникнуть опасения за судьбу своей веры.
Попытка форсирования унии при великом князе Александре, как мы старались показать в первой части, носила верхушечный характер и массу православного люда не затронула, явившись, по выражению М. Космана, лишь кратковременным эпизодом[832]. Характерно, что даже в самом Вильно, центре пропаганды унии, в XV — первой трети XVI в., по наблюдениям современных литовских исследователей, не происходит раскола бюргерской общины по этнически-религиозным признакам, не проявляется напряженность в конфессиональной сфере[833].
С еще большим основанием этот вывод можно отнести к городам восточной части Великого княжества. Заботы горожан, как они выглядят в документах рубежа XV–XVI вв., были сосредоточены на различных имущественных вопросах, отношениях с местной администрацией, финансовых, торговых и иных проблемах, но отнюдь не на судьбе православной веры в этих городах: борьба по конфессиональному вопросу станет существенным фактором в жизни славянского населения позднее, во второй половине XVI в. и далее.
Суммируя наши наблюдения, нужно подчеркнуть, что статус русских городов Великого княжества Литовского в изучаемый период был очень разнообразен; по существу, в положении каждого города имелись свои особенности. Все же условно можно выделить три категории городов (не по формально-юридическому, а по фактическому статусу):
1) пограничные княжеские городки, в которых городская община никак себя не проявляла, не имея собственной позиции, отличной от воли «своего» князя;
2) сравнительно крупные привилегированные частновладельческие города (Мстиславль, Слуцк, Пинск) и небольшие непривилегированные великокняжеские города: здесь мы уже видим борьбу горожан за свои права (и нередко весьма успешную), община имеет свое «лицо», собственную позицию;
3) крупные привилегированные города (Смоленск, Минск, Полоцк, Витебск), жители которых имели большой объем прав и привилегий, гарантированных великокняжеской властью в специальных грамотах, и активно их отстаивали; эти города имели опыт самостоятельного существования, развитые традиции самоуправления.
Разумеется, было множество нюансов, переходных состояний в положении городов — особенно это относится к городам, выделенным нами во вторую группу: одни из них, подобно Мценску или Путивлю, даже будучи великокняжескими, по реальному статусу приближались к частновладельческим крепостцам, проявлявшим во внутренней жизни полную пассивность; другие, вроде Брянска, Кричева с одной стороны, Мстиславля и Пинска — с другой, имели весьма развитые общины, которые отстаивали свои права с неменьшей активностью, чем жители крупных привилегированных городов.
Обращает на себя внимание, что всюду, где горожане боролись с произволом местной администрации, — будь то в частновладельческом Пинске, небольшом великокняжеском городе Кричеве или крупной привилегированной общине вроде Витебска — они неизменно в защиту своих прав ссылались на «старину». В историографии уже стало «общим местом» мнение, что лозунг нерушимости старины был принципом внутренней политики великих князей литовских[834]. Однако приведенный выше материал позволяет, на мой взгляд, глубже раскрыть смысл этого понятия: для горожан «старина» явно выступала как синоним справедливых порядков, того уклада жизни, при котором жили их отцы и деды[835]. Но отсюда возникает предположение о том, что города, активно отстаивавшие свою «старину» во внутриполитической жизни Великого княжества, должны были противиться и покушениям на нее извне: стало быть, Москва едва ли могла рассчитывать на серьезную поддержку в городах Литовской Руси. А то обстоятельство, что великие князья литовские официально провозглашали себя покровителями старины («мы старины не рушаем, а новин не вводим»), еще сильнее привязывало эти города к политической системе Великого княжества.
Но статус городов, как мы выяснили, был различен. Поэтому можно высказать второе предположение: степень лояльности горожан к Литве находилась в зависимости от объема прав и привилегий, которыми они располагали, и их активности в отстаивании этих прав. В следующей главе мы проверим выдвинутые здесь предположения на материале, относящемся к истории русско-литовских войн конца XV — первой трети XVI в.
Глава вторая
Позиция городов в период войн Русского государства с Литвой конца XV — первой трети XVI в.
Роль городов в русско-литовских войнах рубежа XV–XVI вв. до сих пор не стала предметом специального изучения. В историографии города фигурируют обычно в качестве безгласного объекта присоединения к Московскому государству. Лишь позиция жителей Смоленска в начале XVI в. привлекла к себе внимание исследователей. М. К. Любавский, основываясь на летописном известии о раскрытии в Смоленске вскоре после его присоединения к России пролитовского заговора, утверждавшем, будто заговорщиков выдали сами местные бояре и черные люди, высказал мнение о «содействии смолян утверждению у них московского господства»[836]. Хотя эта версия не была подкреплена серьезным источниковедческим анализом, она получила впоследствии развитие в советской историографии, в работах В. П. Мальцева и А. Б. Кузнецова. При этом в смоленских событиях была усмотрена социальная подоплека: под пером В. П. Мальцева возникла схема, в которой «низам» (мелким боярам, мещанам и черным людям) была отведена роль союзников Москвы, а «верхам» (смоленской знати и «крупным купцам») — роль приверженцев литовских порядков; социальные противоречия в городе, по мнению исследователя, очень помогли Василию III в овладении Смоленском[837].
С этим выводом согласился А. Б. Кузнецов, увидевший дополнительный аргумент в пользу такой трактовки событий 1514 г. в упоминании летописи об участии в переговорах об условиях капитуляции многих мещан и черных людей: жители Смоленска были, по словам историка, «сторонниками воссоединения этого города с Русским государством»[838]. Версию В. П. Мальцева и А. Б. Кузнецова принял без возражений А. А. Зимин[839].
Указанная концепция до сих пор не пересмотрена, хотя, на мой взгляд, имеются серьезные сомнения в ее обоснованности. Она уязвима прежде всего в источниковедческом отношении: столь ответственные выводы делаются на основе одного-двух известий, а остальные источники, не укладывающиеся в данную схему, просто игнорируются. А главное — при оценке внешнеполитических симпатий смольнян совершенно не учитывается статус их города в Великом княжестве Литовском, не анализируются права и привилегии, полученные горожанами, и априорно считается, что они были недовольны своим положением. Между тем материал, приведенный в предыдущей главе, свидетельствует об обратном: жители городов Литовской Руси, в том числе Смоленска, дорожили своими правами и в рамках политической и правовой системы Великого княжества добивались их подтверждения и расширения. Используя сделанные выше наблюдения и привлекая весь комплекс имеющихся в нашем распоряжении источников, проливающих свет на судьбы этих городов в период войн конца XV — начала XVI в., мы попытаемся воссоздать объективную картину поведения горожан, оказавшихся в зоне противоборства двух соседних держав.
828
Герберштейн С. М., 1988. С. 187.
829
Ochmański J. Biskupstwo wileńskie w średniowieczu. Poznań, 1972. S. 80–81.
830
Ibid. S. 81.
831
Думин С. В. Другая Русь (Великое княжество Литовское и Русское) // История Отечества: Люди, идеи, решения. Очерки истории России IX — начала XX в. М., 1991. С. 109.
832
Kosman M. Tolerancja wyznaniowa na Litwie do XVIII w. // ORP. T. XVIII. 1973. S. 102.
833
Кяупа З. Католики и православные в городской общине Вильнюса в конце XIV — начале XVI в. // Славяне и их соседи. Католицизм и православие в Средние века. Сб. тез. М., 1991. С. 29–30.
834
Грушевський М. С. Історія України-Руси. Т. V. Ч. 1. Львів, 1905. С. 5; Грушевский М. С. Города Великого Княжества… С. 1–3; Kamieniecki W. Społeczeństwo litewskie w XV wieku. Warszawa, 1947. S. 45–46; Хорошкевич A. Л. Исторические судьбы белорусских и украинских земель в XIV — начале XVI в. // Пашуто В. Т., Флоря Б. Н., Хорошкевич А. Л. Древнерусское наследие и исторические судьбы восточного славянства. М., 1982. С. 74; и др.
835
О «старине» в Великом княжестве см.: Кром М. М. «Старина» как категория средневекового менталитета (по материалам Великого княжества Литовского XIV — начала XVII в.) // Mediaevalia ucrainica: Ментальність та історія ідей. Т. III. Київ, 1994. С. 68–85.
836
Любавский М. К. Очерк истории Литовско-Русского государства до Люблинской унии включительно. Изд. 2. М., 1915. С. 205–206.
837
Мальцев В. П. Борьба за Смоленск. (XVI–XVII вв.) Смоленск, 1940. С 28–29, 34, 36–38.
838
Кузнецов А. Б. Борьба Русского государства за Смоленск и его освобождение в 1514 г. // Труды НИИ ЯЛИЭ МАССР. Вып. 30. Саранск, 1966. С. 157–158. В книге, изданной в 2002 г., А. Б. Кузнецов, не приводя новых аргументов, утверждает, будто население Смоленска поддержало требование русского командования о капитуляции, что и заставило литовский гарнизон сложить оружие (Кузнецов А. Б. Внешняя политика Российского государства в первой трети XVI века. Саранск, 2002. С. 36, 37).
839
Зимин А. А. Россия на пороге Нового времени. М., 1972. С. 161.