Страница 45 из 53
Но люди суетились, капризничали, скучали, склонялись к мечтательности, не были настроены грезить о крови. Сидели, уткнув подбородок в ладони, уткнув локти в колени, со стеклянными от видений глазами. Передавали по кругу фото, кто-то наигрывал на самом меланхоличном инструменте — губной гармошке. Пели:
Тристрам, прислонясь спиной к койке, задумавшись, ощутил дрожь, пронзившую его от этой грустной песенки. Казалось, он вдруг перенесся во время и место, где никогда раньше не был, в мир за пределами книг и фильмов, несказанно древний. Китченер, «хана!», Боттомли, большие потери, «арчи»[60], цеппелины, — слова, благоуханные, мучительно памятные, мелодией звенели сквозь песню.
Он лежал, прикованный к месту, тяжело дыша. Это вовсе не то, что старые писатели-фантасты называли «переносом во времени»: это действительно фильм, действительно рассказ, и все они в него попали. Все это выдумано, все они — персонажи чьей-то выдумки.
Он спрыгнул с койки. Встряхнул сержанта Лайтбоди. Задыхаясь, сказал:
— Мы должны отсюда выбраться. Тут что-то не то, что-то дьявольское.
— Именно это я вам все время стараюсь втолковать, — спокойно сказал сержант Лайтбоди. — Только сделать мы с этим ничего не можем.
— Ох, заткнитесь вы ради Христа, — взмолился сержант, пытавшийся — в море все время едино — поспать.
— Вы не понимаете, — настойчиво сказал Тристрам, по-прежнему дрожа. — Это дьявольщина, потому что никому не нужно. Если нас хотят убить, почему попросту здесь и сейчас не прикончат? На Б6 почему не убили? Но они не хотят. Хотят, чтобы мы прошли через иллюзию…
— Через иллюзию выбора, — сказал сержант Лайтбоди. — Сейчас я склонен согласиться с вами. По-моему, иллюзия будет весьма продолжительной. Надеюсь, не чересчур продолжительной.
— Но зачем, зачем?
— Может быть, наше правительство верит, будто у каждого есть иллюзия свободы воли.
— Думаете, корабль правда движется? — Тристрам прислушался. Органные регистры судовых двигателей работали, успокаивая теплой припаркой желудок, но было невозможно сказать, то ли…
— Не знаю. Меня это не волнует.
Вошел сержант из судовой канцелярии, сердитый молодой человек с лошадиными зубами, с шеей из перекрученных канатов. На нем была фуражка и повязка на рукаве с буквами «СС»[61].
— Что там наверху происходит? — спросил Тристрам.
— Откуда мне знать? Я сыт по горло, черт побери, разбираясь вот с этим со всем. — Он полез в задний карман. — Должен ведь быть почтовый капрал, — сказал он, шурша письмами. Письмами? — У меня хватит дел на все это короткое путешествие. СЦ[62]. Солдаты — настоящие сволочи. Вот, — сказал он, бросая связку на стол посреди карточной игры. — Катись, Смерть, отправимся к ангелам.
— Где вы их взяли? — удивленно нахмурился сержант Лайтбоди.
— В судовой канцелярии. Там признались, их сбросили с вертолета.
Началась свалка. Один игрок заскулил:
— А мне только хорошая карта пришла.
Одно ему, одно Тристраму. Первое, самое первое, буквально, абсолютно, черт возьми, первое с момента вербовки. Что это — зловещий эпизод фильма? Почерк знакомый, и сердце его заплясало. Он лег на койку, очень ослабев, дрожа, разорвал конверт заплетавшимися пальцами. Да, да, да, да. От нее, она, его любимая, — сандал и камфорное дерево. «Милый, милый Тристрам, безумный мир изменился, столько странных вещей после несчастливого расставания, не могу здесь сказать ничего, только тоскую по тебе, и люблю тебя, и томлюсь по тебе…» Перечитал четырежды, потом как бы потерял сознание. Очнувшись, обнаружил, что по-прежнему стискивает письмо. «Ежедневно молюсь, чтобы море тебя мне вернуло. Люблю тебя, если когда-нибудь сделала больно, прости. Возвращайся к своей…» Да, да, да, да. Он будет жить. Будет. Они его не достанут. Он, дрожа, соскочил с койки на палубу, сжимая письмо, как недельную получку. Потом, не стыдясь, пал на колени, закрыл глаза, сложил руки. Сержант Лайтбоди глазел, открыв рот. Один игрок сказал:
— Педеру с командиром надо словцом перемолвиться, — и принялся быстро и ловко делать ставки.
Глава 6
Еще три дня во чреве судна, при постоянном электрическом свете, под стук двигателей, между запотевшими переборками, под гул вентиляторов. Крутые вареные яйца на завтрак, ломти хлеба с тушенкой на ленч, кекс к чаю, какао и сыр на ужин, запор (новое занятие на целый день) на солдатские головы. А потом, в один сонный полдень после ленча раздались крики сверху, крики с противоположной стороны, очень отдаленные, позже тяжелый скрежет раскручивающейся мили якорной цепи, голос судового батальонного старшины из радиоаппаратуры «Танной»:
— Высадка в 17.00, чай в 16.00, построение на войсковой палубе, форма одежды походная, в 16.30.
— Слышите гул? — спросил сержант Лайтбоди, сильно хмурясь в сторону своего наклоненного левого уха.
— Орудия?
— Похоже на то.
— Да.
Клочки старой песни закружились по спирали в мозгу Тристрама, задымились из какого-то забытого источника: «Мы под Лоо были, пока вы тут пили, а нам такой выпивки не перепало. (Что это за Лоо, что они там делали?[63]) Верни меня в добрую старую Блайти. Посади меня в поезд на…» (Блайти[64] — ранение, после которого репатриируют, да? Рана желанно сияла, и Англия тоже; Англия и рана слились воедино. Как трагичен жребий мужчины.)
Солдаты его роты слюняво пели сентиментальный припев:
Тристрам жевал и жевал сухой зерновой хлебец, выданный к чаю; приходилось чуть ли не пальцем заталкивать в рот кусок. После чая надел шинель со спускавшимися спереди ровными рядами металлических пуговиц, которая придавала ему вид мужчины, нарисованного ребенком, и неглубокий стальной шлем, похожий на перевернутую птичью ванночку. Взвалил на спину ранец, нацепил на бок сумку; вставил обоймы с патронами, сухо щелкнул пистолетом. Превратившись вскоре в честного солдата, приготовился предстать перед взводом и мистером Доллимором. Придя на обеденную палубу, уже обнаружил там мистера Доллимора, который говорил:
— Мы так любим свою старую родину. Сделаем для нее все возможное, правда, ребята?
Глаза его сияли сквозь очки, лоб вспотел, подобно переборкам. Взвод отводил глаза, сбитый с толку. Тристрам вдруг почувствовал огромную любовь к солдатам.
Дул ледяной морской ветер; люки были открыты. Из радиоаппаратуры «Танной» судовой батальонный старшина начинал индифферентно оглашать порядок высадки. У Тристрама было время потопать по палубе. Темнота, редкие лампы, канаты, стальные тросы, плюющие моряки в шерстяных свитерах, режущий холод, глухие удары и грохот с земли, вспышки взрывов.
— Где мы? — спросил Тристрам матроса с плоской физиономией. Матрос помотал головой и сказал, что не говорит по-английски:
60
Фельдмаршал Китченер командовал войсками в англо-бурской войне; «арчи» — зенитный пулемет.
61
Служба снабжения.
62
Служба цензуры.
63
Под французским городком Лоо Близ Лилля англичане осенью 1915 г. предприняли неудачную попытку наступления, понеся большие потери.
64
Блайти — родина, Англия; в армии — ранение, обеспечивающее отправку домой.