Страница 63 из 72
Отхожу от окна, повторяя, что не намерена разбираться, кто из нас прав, кто виноват. Возможно, я не права, но единственное, чего мне сейчас хочется, — это сесть утром на самолет и оказаться в Нью-Йорке, вернуться к работе, снова увидеть Лео и постараться смотреть на все позитивно: на прошлое, на свой брак, на дружбу с Марго, на работу и на себя. Я не уверена, что смогу быстро вернуть себе позитивный взгляд на жизнь, но точно знаю, что, если останусь здесь, в этом доме, этого не произойдет вообще никогда.
Я выключаю свет и забираюсь обратно в постель. Спрашиваю себя, почему не плачу, — я ведь должна плакать. Со смешанным чувством страха и облегчения понимаю, что все мои нынешние эмоции — лишь жалкое подобие тех, что я переживала всего несколько минут назад, когда Энди еще был здесь. Более того, я настолько спокойно и отстраненно воспринимаю все происходящее, что порой начинает казаться, будто я смотрю финальные кадры какой-нибудь мелодрамы, со стороны наблюдая события чужой жизни и ожидая продолжения: «Интересно, останется она или уйдет?»
Закрываю глаза и ощущаю полное опустошение. Точно знаю, что могла бы заснуть, если бы только захотела, но не позволяю себе этого. Я уверена, что в чем-то права и если сейчас засну, то вся моя правота улетучится — ведь только уж совсем никудышная жена вот так запросто заваливается спать, в то время как безутешный муж колесит по ночным пустынным улицам.
Вместо того, чтобы спать, стараюсь дозвониться Энди на мобильник, заранее готовясь услышать его автоответчик: радостный голос мужа с таким знакомым гудком такси на заднем плане. «Никогда не меняй это приветствие в ящике голосовой почты», — попросила я Энди не так давно. Не уверена, что больше нравится мне в этом сообщении: веселый голос супруга или шум улиц Нью-Йорка. Как бы там ни было, Энди трубку не берет — и это уже моя третья попытка. Совершенно очевидно, что муж не хочет со мной разговаривать, а я, если честно, не знаю, что ему сказать, поэтому просто отключаюсь, не оставив сообщения. Марго я решаю не звонить. Разумеется, в конце концов, Энди прибежит именно к ней. Пусть себе радуются, пусть осуждают меня! Наверняка сообщат обо всем Стелле, потом все вместе откроют бутылочку хорошего вина и будут пить его, преисполнившись чувством морального превосходства. Пусть себе тешатся, а я буду делать то, что должна. Смотрю в темноту и чувствую себя ужасно одинокой, но в то же время очень счастливой от того, что меня наконец оставили в покое.
Через некоторое время, не находя себе места, спускаюсь вниз: здесь темно и чисто, здесь все так, как мы с Энди оставили вечером. Подхожу к бару, наливаю себе водки в стакан для сока. Разумеется, распитие спиртного в одиночку — депрессивная банальность, а быть банальной не слишком приятно. Однако сейчас водка — как раз то, что мне нужно, а «желание Эллен — закон». По крайней мере, так наверняка сказал бы мой муж, если бы сейчас был здесь и не злился на меня.
Стою посреди кухни и вдруг ощущаю нехватку свежего воздуха. Иду к черному входу, отмечая, что Энди перед уходом не забыл переустановить сигнализацию. Может, он меня и ненавидит, но по-прежнему беспокоится о моей безопасности. «Это уже что-то», — думаю я, присев на верхнюю ступеньку крыльца. Здесь, на крыльце, мне нравится больше, чем где бы то ни было в Атланте. Медленно потягиваю водку и слушаю стрекотание кузнечиков в вязкой, глухой тишине.
Проходит немало времени, прежде чем я нахожу оставленную мне записку. К тому моменту я успеваю допить водку, еще раз набрать номер Энди, вернуться в дом, закрыть дверь и даже поставить стакан в раковину. И тут вижу эту самую записку. Не знаю, почему я не заметила ее раньше. Она лежит на самом видном месте, прямо на кухонном столе, написана на желтом стикере, которые мы обычно оставляем друг другу с короткими записками вроде: «Я тебя люблю», «Хорошего тебе настроения!» или «Нужны сменные лезвия».
Подношу блокнот к свету и читаю слова, написанные твердым почерком: «Если уйдешь — не возвращайся!»
Внутри все словно оборвалось.
Аккуратно беру листок и, вместо того чтобы задуматься над своим будущим, решаю, что делать с запиской. Написать ответ прямо здесь? Скомкать и бросить тут же? Разорвать? Или вложить в дневник и сохранить на память о трагическом периоде моей жизни? Так и не придумав ничего толкового, в конце концов, вкладываю вырванный лист обратно в блокнот, стараясь сделать это как можно аккуратнее, так, будто эту записку вообще никто не трогал и не читал. В последний раз смотрю на дурацкий желтый листок, переживая чувство вины и глубокого сожаления. До чего мы с Энди докатились — стали устраивать ночные скандалы, выдвигать друг другу ультиматумы в записках и оставлять их на кухонном столе.
Этак скоро мы, пожалуй, превратимся в самую печально известную супружескую пару во всей округе, и на всех местных вечеринках только и разговоров будет, что о нас: «Слыхали об Эллен и Энди? Представляешь, что она выкинула? Он сам виноват — разве можно было вести себя так не по-джентльменски?»
Представляю голоса соседских кумушек, хором вопрошающих:
«— А что дальше?
— Она его бросила.
— Нет, это он ее бросил».
Я все еще стою на кухне у стола, вспоминаю давнее и недавнее прошлое, думаю об отношениях с мужем и не знаю, верить или не верить его ультиматуму. Понимаю, что Энди не кривил душой, когда писал эти строки. Может, он когда-нибудь и изменит свое отношение к происшедшему, но только не сейчас.
Несмотря на все случившееся, после обнаружения записки от гнетущего страха и мучений совести не остается и следа. Теперь я чувствую себя более спокойной, решительной и даже оскорбленной. Поднимаюсь наверх и забираюсь под одеяло. Как посмел он вот так расставить все точки над «и», даже не попытавшись разобраться в моих чувствах? Как он мог загнать меня в угол своим глупым ультиматумом? Стараюсь поставить Энди на свое место, представляю себе его, уставшего от одиночества, жалеющего о том, что не может вернуть себе что-то или кого-то. А потом вдруг понимаю, что, собственно, ради этого человека я и переехала в Атланту — ради него, для него. Только по этой причине я, собственно, здесь и нахожусь.
Я засыпаю. Пестрые картинки быстро сменяют одна другую: то я заказываю обивку для кресла в спальне, то проливаю сладкий чай на клавиатуру компьютера, то впопыхах дошиваю костюм цыганки для вечеринки в Хеллоуин. Такие сны, хоть толкуй их, хоть нет, совершенно бессмысленны. И без того ясно, что у меня сейчас сложный период жизни: я стою на перепутье и пытаюсь принять единственно правильное решение.
Просыпаюсь ровно в четыре часа пятьдесят девять минут. Через минуту прозвонит будильник. Встаю, принимаю душ, одеваюсь — словом делаю все, что нужно сделать, собираясь в путешествие. Укладываю фотоаппаратуру, проверяю, все ли взяла, смотрю посадочный талон, даже не забываю проверить в Интернете, какая погода будет в Нью-Йорке: переменная облачность, временами дождь. Как ни странно, не могу представить, холодно будет или нет, — видимо, оттого, что я уже привыкла к постоянной жаре. Подумав о дожде, беру с собой зонт и плащ.
Записка Энди никак не идет из головы, и я все думаю, что в любой момент могу повернуть назад, даже в самую последнюю минуту. Еще не поздно передумать и остаться. Можно даже доехать до аэропорта, пройти на посадку и, тем не менее, вернуться назад.
Но в глубине души я знаю: этого не случится. Я уверена, что буду далеко, когда Энди вернется домой и увидит нетронутую записку все там же, на кухонном столе.
Спустя пять часов, которые помню весьма смутно, стою на остановке такси в нью-йоркском аэропорту. Звуки, запахи, здания — все кажется таким родным. «Дома! Наконец-то! Я дома!» — думаю я. Больше, чем Питсбург, больше, чем Атланту, больше, чем любое другое место в мире, я люблю этот город. Люблю даже эту очередь на стоянке такси.
— Куда едете? — спрашивает меня стоящая позади девушка, отвлекая меня своим вопросом от тягостных размышлений. Потертые джинсы, хвостик, рюкзак — сразу видно, студентка. Наверняка у нее почти не осталось денег, поэтому она старается найти кого-нибудь в попутчики доехать до центра.