Страница 6 из 30
Катя перебирала лоскутки, один другого наряднее.
— Вот этот яркий с полосками, — говорила она, — идет на халаты для Узбекистана. А вот этот — на обивку мебели.
Наташа погладила ладонью шелковистую ткань, идущую на халаты, а потом взяла в руки лоскуток ковра. На темно-синей плотной ковровой ткани пестрели желтые осенние листья.
— Как много лоскутков! — сказала Наташа. — Из таких что хочешь можно смастерить — и абажур, и коврик, и сумочку… А уж кукольных платьев сколько выйдет!.. Мама, наверно, дает тебе лоскутки?
— Да, некоторые, — ответила Катя. — Когда она приедет, я попрошу и для тебя. Она уехала в дом отдыха. В Крым. А мой папа знаешь где? Еще дальше, чем мама, — в пустыне, в Приаралье. Я его давно-давно не видела — целое лето!
Сказав это, Катя вспомнила, что Наташа своего отца никогда больше не увидит. Она испуганно посмотрела на подругу и спросила, чтобы переменить разговор:
— А ты еще играешь в куклы?
— Как тебе сказать… — ответила Наташа. — Играть не играю, а шить на них люблю.
— И много у тебя кукол?
— Нет, — сказала Наташа. — Я уже всех раздарила. Осталась одна-единственная. Целлулоидная, очень маленькая. Ее так и зовут — Дюймовочка.
Катя понимающе кивнула головой:
— Это как в сказке Андерсена.
— Ну да! Ее по этой сказке и прозвали. Только это не я придумала, а один доктор.
И Наташа стала рассказывать, как она лежала в больнице, как ей делали операцию и как мама однажды прислала ей в передаче эту самую куколку в больничном халатике и в косынке.
— Ее в больнице все-все знали! — рассказывала она с удовольствием. — И няни, и сестры, и даже старый доктор, Василий Тимофеевич. Он ей и прозвище такое дал — «Дюймовочка». Придет к нам в палату, остановится возле моей кровати и спрашивает: «Ну, как твоя Дюймовочка? Поправляется?» Я говорю: «Спасибо. Она уже совсем здоровая — гулять хочет». — «А ты как?» — «И я хочу». — «Ну вот и молодцы! Держи-ка! Я вам обеим по конфетке принес». И пойдет себе дальше. А я поставлю Дюймовочку на подушку и заставляю ее кланяться… — Наташа засмеялась. — Право, иной раз даже как-то жалко бывает, что мы уже большие и нам нельзя теперь играть в куклы.
— Нет, отчего же? — сказала Катя. — Большие тоже могут иногда в куклы играть, когда у них есть время. А можно нам с Аней завтра прийти к тебе — посмотреть Дюймовочку?
— Ну конечно, можно! — обрадовалась Наташа. — Вы когда придете?
Но Катя спохватилась:
— Ах, да! Ведь мы с Аней поссорились. Я и забыла!
— А из-за чего вы поссорились? — спросила Наташа и, не дождавшись ответа, прибавила: — Знаешь, я сегодня после первого урока хотела к ней подойти, а она отвернулась и убежала — как будто сердится на меня. Как ты думаешь, почему это?
— Так просто. Воображает, — ответила Катя.
Ей не хотелось объяснять, из-за чего у них с Аней произошла ссора. Но, к счастью, в эту самую минуту из передней донесся звонок. Она обрадовалась и бегом побежала отворять.
В дверь стучали, звонок заливался на всю квартиру.
— Да сейчас, сейчас, открываю, открываю! — кричала Катя. А в дверь, в нижнюю филенку, кто-то изо всех сил барабанил кулаками, а может быть, и пятками.
Наташа не выдержала и выглянула в переднюю. Она увидела на пороге круглоголового мальчика, в курточке с белым отложным воротником и в длинных отутюженных брюках. За ним вошла бабушка. Наташа заметила, что глаза у мальчика такие же черные, как у бабушки.
— Тише, Мишенька, успокойся! — приговаривала она.
Но Миша, видно, не мог успокоиться.
— Мне в школе книжку подарили! — закричал он, высоко подняв свой новенький портфель. — Называется «Гайдар»! Это потому подарили, что я уже немножко грамотный. Немножко тоже считается! А один мальчик — Шаповалов, такая у него фамилия, — сказал, что он грамотный, ему тоже дали книжку, а он только одну букву знает: «о».
Катя засмеялась:
— Эх ты, первачок-новичок!
— А ты у нас больно взрослая! — оборвала ее бабушка.
Но Миша не обиделся на Катю.
— Когда урок кончился, — продолжал он, — Наталья Петровна нам сказала: «Идите на перемену». Мы пошли с Шаповаловым, а наперемена — длинная-предлинная, прямо как улица!
— Это еще что за «наперемена»? — спросила Катя и переглянулась с Наташей.
Тут только Миша заметил чужую девочку и сразу замолчал.
— Ну, я пойду, — тихо сказала Наташа.
— Пообедай с нами, — предложила бабушка.
Наташа не отвечала. Ей не очень-то хотелось уходить, но с первого раза оставаться обедать было как-то неловко. Она нерешительно переминалась у порога с ноги на ногу.
— Вот ты какая стеснительная! — удивилась бабушка. — Не то, что наша Катюша. Оставайся, оставайся! Сейчас я вам всем супу налью…
— Нет, спасибо!
Наташа взяла со столика свою школьную сумку и уже более твердым голосом повторила:
— Нет, спасибо, я пойду! Мама скоро вернется.
Она оделась и стала медленно спускаться по лестнице, а Катя стояла на площадке и махала ей рукой.
Прежде чем закрыть за собой тяжелую дверь парадной, Наташа закинула голову и, приложив ко рту ладонь трубочкой, крикнула:
— Катя!.. Приходи завтра пораньше!
— При-ду-у! — донеслось сверху.
И две двери — одна на площадке третьего этажа, другая внизу — разом захлопнулись.
Наташа бегом побежала домой, а Катя вздохнула и пошла обедать. Она невольно подумала, что Аня вот точно так же всегда кричала ей снизу: «Приходи пораньше!» Что-то она сейчас делает, Аня? С кем пошла домой? Неужели одна?
Чтобы не думать об этом, Катя поскорей доела сладкий пирог и взялась за уроки. Села за большой стол в комнатке, которая называлась у Снегиревых «Катемишиной», раскрыла чистую тетрадь и принялась осторожно выводить, словно вышивать, букву за буквой, строку за строкой.
вывела Катя и сама залюбовалась написанными строчками. Тонкие, слегка наклоненные вправо буквы сами походили чем-то на стройных, медленно плывущих лебедей.
— Ой, Миша, только, пожалуйста, не толкай стол! — на всякий случай говорила Катя. — А то у меня волосяные толсто выходят. Совсем как нажимы!
Чем старательней она писала, тем спокойнее становилось у нее на душе. Завтра она в самом деле придет пораньше, чтобы поговорить с Аней, и все опять будет хорошо…
Взобравшись коленками на стул, Миша по другую сторону стола читал книжку, которую ему подарила перед отъездом мама. Другая книжка, подаренная сегодня в школе, лежала рядом.
Миша медленно водил пухлым пальцем по строчкам и, пыхтя, читал шепотом:
— «Жил ста-рик… со сво-ею ста-ру-хой…»
— Ты мне мешаешь со своей старухой, — сказала Катя. — Читай про себя.
Миша удивленно посмотрел на Катю:
— Про меня? Разве есть такая книжка?
— Не про тебя, а про себя! — объяснила Катя. — Я же всегда читаю про себя.
— Про тебя? — опять спросил Миша.
Катя сердито засмеялась:
— Вот бестолковый! Читать про себя — это значит читать без голоса, только глазами. Понял?
Миша покачал головой:
— Я так не умею.
И он опять принялся с великим трудом одолевать пушкинскую сказку о рыбаке и рыбке.
На этажерке мерно постукивали часы-будильник. Из кухни доносился сладкий теплый запах только что испеченного пирога — пахло ванилью и сдобным тестом.
«А как же быть с гербарием? — вдруг неизвестно почему подумала Катя. — Ведь Анин гербарий у меня. Сбегать к ней, что ли, отнести? Пускай завтра сама отдаст Людмиле Федоровне…»
Но когда Катя кончила уроки, пришла Таня, и уходить уже не захотелось.
Вытирая лицо полотенцем после умыванья, Таня весело рассказывала:
— Устала невероятно! Народу в метро — тьма-тьмущая! Еле добралась!
И все это Таня говорила так бодро и радостно, глаза у нее так блестели, что со стороны могло показаться, будто это очень приятно, когда народу «тьма-тьмущая», когда так трудно куда-то добираться и от этого устаешь «невероятно».