Страница 26 из 73
Жадный до учения писатель, интеллектуал, в этот новый период своей жизни не станет молчать и расскажет на страницах газеты о подавлении личности в нашей стране, явлении, с который он каждодневно сталкивается и которое тревожит его воображение. Он будет рассказывать также об известных и о простых людях и о разных событиях и происшествиях».
В действительности Гарсия Маркес был зачислен на второй курс Университета Картахены и начал занятия лишь 17 июня 1948 года[25]. Однако в редакции газеты дела его сразу пошли успешно. Мы читаем у Сальдивара: «Клементе Мануэль Сабала попросил приготовить первую заметку на свободную тему, и Габриель сочинил ее, дав волю своему воображению, используя и свои познания в поэзии, и склонность к самобытной прозе. Когда он вручил свою работу редактору, Мануэль Сабала взял со стола красный карандаш и стал править текст. Габриель тщательно пригляделся к стилю шефа и пришел к заключению, что его собственный стиль разительно от него отличается. В следующей заметке правки было уже значительно меньше. А еще через пару недель править было уже совсем нечего. Однако Габриель всегда сохранял собственный стиль, который отличался присущей ему одному игрой воображения и вымыслом на грани невероятного, и скоро Мануэль Сабала стал говорить, что Габриель пойдет далеко не только как журналист, но и как писатель» (28, 197–198).
Первая статья Гарсия Маркеса в газете «Универсаль» называлась «Жители города…» и была посвящена славным страницам истории колониального города Картахена-де-Индиас. Она была опубликована 21 мая 1948 года на двух полосах и открывала новую колонку «Точка. И с красной строки». На следующий день в этой колонке появилась заметка «Не знаю, из чего состоит аккордеон», затем «В то время как Совет Безопасности спорит…», и вскоре колонка приковала к себе внимание читателей. Так начался путь одного из лучших журналистов Колумбии Габриеля Гарсия Маркеса и, возможно, лучшего из репортеров, писавших на испанском языке.
— Вчера Габо в сильном подпитии благодарил судьбу за то, что вовремя оставил тлетворную интеллектуальную среду столицы. И утверждал, что пьян от общения с карибской культурой. — Мануэль Сабала показывал главному редактору Лопесу Эскауриасу очередную статью Гарсия Маркеса.
— Это хорошо! Вот только ректор университета жалуется, что наш Габо плохо посещает лекции и никакого интереса к учению не проявляет, — заметил главный редактор.
— Но его колонка имеет успех! Для нас он подарок.
— А долго ли он будет с нами? Он помешан на создании новой литературы. Подруга моей дочери, молодая поэтесса, пересказывала мне речи, которые Габо произносит перед друзьями в кафе. Он с яростью говорит о том, что колумбийская литература — сущее дерьмо, поскольку она оторвана от реальной жизни страны.
— Извини, но его собственные рассказы — чистейшая абстракция, интеллектуальная игра и явно написаны под влиянием Кафки, Джойса, Борхеса.
— Однако они выстилают путь для литературы будущего. Я в этом не сомневаюсь. — Главный редактор говорил, одновременно читая статью, после чего возвратил ее Мануэлю Сабале. — А ведь пишет он здорово!
— Я тебе не говорил, но под нашим с ним влиянием сложилась Группа литераторов Картахены: кроме нас это Густаво Ибарра Мерлино, Эктор Рохо Эрасо, Рамиро де ла Эсприелья, Сантандер Бланко Кабеса, еще кое-кто, и даже Мануэль Сапата Оливейя присоединился к нам.
— Это хорошо, что ты патронируешь молодых. Это реклама для газеты. Я знаю, твой Габо в тебе души не чает. — Доминго Лопес пил кофе из маленькой чашечки.
— Я ему во многом помогаю. Я верю в его будущее. Характер у него, конечно, не сахар, но талант огромный! И такой тяги к знаниям я еще не встречал. Он перечитал уже почти всю мою библиотеку. — Сабала пригладил пышные, уже седеющие волосы. — Меня поражает количество стихов современных поэтов и классиков, которое Габриель знает наизусть.
— А меня поражает его способность в полночь диктовать срочные материалы прямо на типографский станок, потом, как говорят, идти в дом мадам Матильды Ареналес «Кровати напрокат», а к часу следующего дня класть тебе на стол очередную статью.
— Чаще после работы он с друзьями и подругами отправляется читать стихи на набережную залива Де-Альмас[26].
— Не только за этим. Однажды он мне признался, что черпает материал для своих статей из разговоров с пьянчугами, ночными гуляками и проститутками. И я ему верю.
— Это не мешает ему тщательно штудировать Вирджинию Вулф, например. Он уже три раза брал у меня «Миссис Дэллоуэй», изучил «Моби Дика» Джозефа Конрада… — Сабала не договорил — в кабинет следом за секретаршей вошел Гарсия Маркес.
— Извините, я могу отнести статью в набор? Я тороплюсь в университет, — произнес Габриель и закашлялся.
— Похвально! — сказал главный редактор. — Ты бы еще курил поменьше, а спал побольше. Словом, береги здоровье!
В то время Гарсия Маркес особенно сдружился с молодым адвокатом и писателем Рамиро де ла Эсприелья. Их литературные вкусы были поразительно схожими. По-разному они относились лишь к Трумэну Капоте и Сарояну, а любимыми писателями обоих были Фолкнер и В. Вулф, служившие им образцами нового стиля в прозе.
Оба были заядлыми mamadores de gallo — шутниками и балагурами. Известен такой забавный факт. 5 июля 1949 года им было поручено вручить короны и скипетры двум королевам красоты на городском конкурсе. Оба написали свои выступления заранее, но поменялись текстами, и каждый не знал, что написал другой, так что публика получила двойное удовольствие — как от содержания речей, так и от манеры чтения обоих ораторов.
Читатель «Ста лет одиночества» помнит, как менялись текстами выступлений Хосе Аркадио Второй и Аурелиано Второй.
Дверь в кабинет главного редактора едва не слетела с петель. На пороге появился Гарсия Маркес.
— Вызывали, шеф?
— Приглашал. Входи и садись, герой, — миролюбиво предложил Лопес Эскауриаса. — Не знаю, как ты это воспримешь, ведь ты работаешь журналистом всего три недели и еще очень молод. Однако над твоей головой сгущаются тучи. Я к подобным вещам отношусь спокойно. За правду, за разоблачение политического бесчестия погиб не один журналист, но других это не останавливает.
Габриель побледнел, нервно закурил и закашлялся.
— Неужели Кармен-де-Боливар? — теперь его лицо залилось краской.
— Да, но пока ничего страшного. Я тебе помогу, если что. Однако суть дела вот в чем. Мне звонили двое разных людей. Оба назвались полковниками, и оба заявили, что сообщать свои фамилии не видят смысла. Полковники — и этим все сказано.
— Карахо, а что они хотели?
— Ты еще спрашиваешь? Именно потому ты и сидишь у меня в кабинете и сейчас будешь пить кофе, который готовят только главному редактору. Габо, они настойчиво требовали, чтобы газета прекратила печатать материалы о событиях в Кармен-де-Боливар. Угрожали.
— То есть мои материалы, коньо! Они знают, кто автор?
— Не сомневайся, дорогой. Знаем только мы трое: я, Сабала и ты. За нас я спокоен, а вот ты никому не говорил?
— Еще нет. Хотя, кажется, Густаво Ибарра знает, и кто-то еще.
— Ибарра свой и умница, а вот кто-то еще… Однако ты прекрасно понимаешь, что военной контрразведке установить имя автора — что палец сунуть в ухо. Вот я и подумал: с одной стороны, информация о событии уже прошла, а с другой — не такое уж оно важное, чтобы стоило из-за него ломать копья.
— Согласен! Но если военные опять натворят что-нибудь подобное, я первый буду об этом писать.
— Молодец! Я в тебе не ошибся. А вот и кофе. — В кабинет вошла секретарь с подносом, на котором дымились две чашечки крепкого кофе. — А теперь скажи, когда ты послал в столицу свой последний рассказ и о чем он?
25
Регистрация № 129 на основе решения № 11 декана факультета права в книге № 7, листы 58 и 59.
26
Район порта Картахены.