Страница 21 из 84
– Гм,- произнес инженер,- н-да.
Возвратились на поляну. Пострадавший уже начал
одеваться: брюки успели подсохнуть. Оставалось досушить портянки и валенки.
– Как чувствуете себя? – поинтересовался у пего инженер и добавил, извиняясь: – Простите, не запомнил вашу фамилию.
– Сапрыкин я, – глухо отозвался новичок, не поднимая головы. – Вы не цацкайтесь со мной, идите, работайте, я догоню по следам.
– Да, пожалуй, – согласился инженер.
Снял полушубок, раскинул у костра.
– Перебирайтесь на него, – сказал Сапрыкину, – пусть ребята свои забирают.
Оглядел парней, подмигнул Саше:
– Выходите на трассу, я побуду – помогу Сапрыкину досушиться… Топор оставьте, надо еще дров подрубить.
Парни молча оделись, собрали инструмент. Саша еще потоптался возле костра – ему явно не хотелось уходить, – но инженер недвусмысленно кивнул в сторону трассы, и старший техник пошагал вслед за остальными.
Инженер взял топор, отошел к дальнему концу валежины, служившей сиденьем. Ствол оказался наполовину сгнившим, инженер отрубил без больших усилий порядочный кусок, вернулся с ним к костру, положил на раскаленные угли. Костер поперхнулся, окутался дымом.
– Ничего, сейчас разгорится, – пообещал, отправляясь за новой чуркой.
Уже начав тюкать топором, оглянулся – что там с костром? – и невольно обратил внимание, как Сапрыкин, державший над жаром валенки, вскинул, уклоняясь от струи дыма, голову и смешно сморщил нос.
Нос… Инженеру вдруг показалось, будто Сапрыкин не просто сморщил его, а свел глаза к переносице, ловя в фокус самый кончик носа. Как бы проверяя, все ли на этом самом кончике в норме. Мгновенное, почти неуловимое движение, этакий машинальный импульс, но инженер ухватил его.
В самом деле ухватил или это лишь показалось ему?
У инженера сбилось сердце, зачастило, барахтаясь в мгновенно прихлынувшей волне воспоминаний. Лишь одного человека с такой странной причудой – ловить глазами собственный нос – встречал он в своей жизни.
Опустив в снег топор, распрямился и, уставясь на Сапрыкина, медленно, точно во сне, двинулся к костру.
Отец ушел на фронт при первых сполохах. Дома остались мать, шестилетняя Люська и он, Эдик. Ему выстукивал двенадцатый год.
Над городом все чаще ревели чужие самолеты. Со стороны Минска и Бобруйска отчетливо доносился гул орудий.
Всего неделя какая-то минула от начала войны, когда немцы подступили и к Могилеву. Снаряды стали рваться па улицах, на железнодорожных путях. Небо заволокло дымом пожарищ.
Началась спешная вывозка заводов и той части населения, какая непосредственно была связана с оборудованием. Для остальных просто не хватало составов. Пока, во всяком случае.
Город оборонялся как мог. Всех, кто был способен держать лопату, мобилизовали на рытье окопов.
Мать сперва ходила на окопы одна, после стала брать их с Люськой. Не потому, что могли принять участие в общем труде, – боялась кидать без присмотра.
В один из дней вернулись домой – квартира, точно после прямого попадания бомбы: шкафы и чемоданы вывернуты, вещи разбросаны по полу.
Мать не столько расстроилась, сколько удивилась:
– Не понимаю, на что у нас позарились?
Стали смотреть – ничего как будто не пропало, все нехитрое имущество вроде бы цело. По крайней мере, на первый взгляд.
Только принялись наводить порядок, на пороге – гость, молодой подтянутый военный. Из командиров: на петлицах – по две шпалы.
– Майор Захаров, – щелкнул он перед матерью начищенными каблуками. – Из одной части с вашим мужем… Если, конечно, я не ошибся адресом и вы – жена подполковника Крицина?
Мать молча кивнула, глядя на нежданного гостя с тревожным вопросом на лице.
– Нет, нет, дорогая Галина Алексеевна, – поспешил успокоить майор, – я не поставщик черных вестей: Антон Сидорович благополучен, все в порядке. Меня просто послали сюда на несколько дней, чтобы организовать эвакуацию семей командного состава.
Увидел царивший в квартире беспорядок, вскинулся сочувственно:
– Это что же такое у вас тут? Неужели пытались ограбить?
– Да вот и мы с детьми ничего не можем понять.
– Самое удивительное, что все, кажется, цело, а тем не менее что-то, как видно, искали, дом перевернут вверх дном.
– Действительно странно, – пожал плечами гость, снимая фуражку.
На его чисто выбритом лице выделялись маленькие усики и нависший над ними крупный нос. Озабоченно наморщив его, майор вынес на середину комнаты стул, расположился, выстукал носком начищенного сапога замысловатую дробь.
– Действительно странно, – повторил с сочувственным раздумьем.
Закурил, пустил к потолку колечко дыма, вскинул голову, наблюдая за ним. Потом свел глаза к переносице и внимательно посмотрел на кончик носа. Собственного носа.
Это было столь необычно и так интересно, что наблюдавший за майором Эдик тут же, не откладывая, попытался повторить изумивший его фокус. Однако без тренировки такое оказалось весьма трудным делом, кончик носа расплывался, исчезал из поля зрения. Эдик даже почувствовал ломоту в висках.
– Мама, мамочка, – прыснула Люська, – погляди на Эдьку!
Эдик спохватился, прекратил упражнения.
– Дети, вы погуляли бы, пока взрослые разговаривают, – наставительно сказал майор.
Эдик взял Люську за руку, отвел на кухню. Оттуда услышал, как майор спросил у матери:
– А что с бумагами Антона Сидоровича – целы они?
– Ну, что вы, какие бумаги! У них с этим строго: служебные бумаги дома не хранят, не положено. Муж и на этот раз все сдал, как всегда это делал. Перед самым уже отъездом разделался. Оставил только тетрадку с личными записями.
Отец был военным топографом, ходил по земле, нанося на карту реки, леса, горы, болота, пашни, дороги… Из последней экспедиции его отозвали перед самым началом войны.
– А эта тетрадь, – опять донесся голос майора, – она…
– Одни дорожные записи, – перебила мать. – Впечатления, мысли. Ну, еще встречи – описания встреч с интересными людьми.
– Дневник, одним словом, – определил майор и, помолчав, добавил со значением: – А знаете, Галина Алексеевна, такой дневник может представлять большую ценность. Я бы даже сказал – государственную ценность…
– Я, конечно, эти записи прибрала, – вставила мать. – Хотя и не задумывалась о их ценности. Тем более государственной. Просто, как память о муже.
– Прибрали – это хорошо, но где гарантия, что вам удастся их сберечь? Ведь если вот так вот, как сегодня, случайный грабитель… -
– Пожалуй, вы правы, приеду на место, сдам, куда надо, на хранение.
– Смотрите, дело не мое, но есть ли смысл рисковать? Мало ли что может случиться в дороге? На вашем месте я бы прямо сейчас сдал. Если решите, могу посодействовать.
Мать долго молчала, потом проговорила, всхлипывая:
– Думаете, для меня так просто – порвать последнюю ниточку? Открою тетрадь – и сразу голос его в ушах!
– Ну, как хотите, Галина Алексеевна, как хотите, вижу, вас не переубедить!
Майор ушел.
А наутро явился снова – перехватил, можно сказать, на пороге, когда они уже приготовились отправиться на оборонительные работы.
– Галина Алексеевна, идти сегодня никуда не нужно, готовьтесь к отъезду. Горисполком выделил мне машину, сейчас вывезу своих и вернусь за вами. Одно прошу учесть: грузовичок маленький, полуторка, да и в поезд потом с большим багажом не возьмут, так что…
– Конечно, конечно, соберу лишь самое необходимое, – заспешила мать. – А куда вы нас?
– В Оршу, там будете грузиться в спецсостав.
Он был очень энергичный, майор Захаров, и его энергия передалась матери: она засуетилась, кинулась увязывать узлы, укладывать чемоданы, собирать продукты. Когда подошла машина, вещи уже стояли возле калитки.
– Вот что значит быть женой военного! – похвалил майор.
– Ребят только не успела покормить,- вздохнула мать.
– Ничего, ехать не за тридевять земель.
Через час они потеряли из вида крыши Могилева и все внимание обратили вперед – в надежде увидеть скоро крыши Орши. Им не было известно, что она уже под немцем.