Воскресшая душа

– Козодоева некоего убили…

– Знал его. Дельный парень! Голова замечательная! Насмерть?

– Кажется, так… Так что же мы стоим? Здесь дверь заперта, с другого хода проникнем. Сударыня, – обратился помощник пристава к Софье Карловне, – вы, конечно, с нами?

– Нет, нет! Увольте меня, – дрожащим голосом ответила та. – Это так ужасно! Я не могу, совсем не могу… Еще вчера вечером я видела его живым, а теперь… – и она залилась слезами.

– Не смею настаивать, – опять полупоклонился полицейский. – Я думаю, что ваше присутствие при первом осмотре не обязательно. Ваше мнение, господин Кобылкин? – обратился он к Мефодию Кирилловичу.

– Конечно, – согласился тот. – Я вижу, молодая особа потрясена…

Софья Карловна уже не просто рыдала, у нее началась истерика. Марья поспешила увести ее в квартиру.

– Это кто же такая будет? – спросил Кобылкин у полицейского. – Родственница, дочь?

– Тут какое-то темное, частное дело, – ответил тот, – не то родственница, не то приемыш, не то… – и полицейский офицер что-то прошептал на ухо Мефодию Кирилловичу.

– Ага, понимаю, неопределенные взаимоотношения… а надо признаться, что если последнее, то у старичка вкус был хороший: очень недурна!

Когда они вошли на черное крыльцо, почтительно расступившаяся перед ними толпа сейчас же сомкнулась.

– Это кто же такой в штатском и бритый? – раздались вопросы.

– Как кто? Сам Кобылкин!

– Кобылкин! Знаменитый? Да разве он не в отставке?

– Что ж, что в отставке! По старой памяти ни одного такого дела не пропускает. Чуть где-нибудь преступление, он уже тут как тут, его любят, всюду пускают…

Имя Мефодия Кирилловича Кобылкина в самом деле пользовалось популярностью. Это был человек, одаренный проницательностью, наблюдательностью и сообразительностью, так сказать, ищейка по призванию. Не было такого запутанного дела, которого он не раскрыл бы за время своей долгой службы. Не было преступной тайны, в которую он не проник бы. Даже оставив службу, он продолжал заниматься любимым делом и частенько указывал путь к раскрытию преступления там, где его молодые преемники становились в тупик.

Увидав труп, он не задержался около него, а прошел в комнаты. Там он заглянул во все уголки, простучал все стены и вернулся к помощнику пристава, который составлял уже протокол первоначального дознания.

– Уведомление следователю уже послано, – сообщил ему полицейский, – а вот интересно, что вы, Мефодий Кириллович, обо всем этом думаете?

– А ничего еще, батенька мой, не думаю, – откровенно сознался Кобылкин. – Интересный случай произошел сегодня при облаве-то нашей. За Обводным каналом на пустырях субъектика задержали в числе прочих. С виду поглядеть – босяк форменный, а оказался титулованной особой: граф Михаил Андреевич Нейгоф, и это его сиятельное происхождение несомненными документами подтверждено.

VII

Рассказ Кобылкина не произвел впечатления на полицейского.

– А, старый знакомый: Минька Гусар с кобрановских огородов! – усмехнулся он. – Как же, как же, прекрасно знаю я этого графчика. Частый он у нас в участке гость. Как за Обводным каналом на пустырях облава – он тут как тут. Только он смирный; не тронь его графства – воды не замутит, а только вспомни – беда, буянить начнет, его и не держат, а всегда после наставления на путь истинный отпускают на все четыре стороны. Поди, и теперь выпустили?

– Нет, совсем не то, – произнес Кобылкин.

– Что же? Буянил, что ли?

– Какое! Его в будке на огородах без памяти подобрали. Пришлось в больницу отправить. Жаль, если не выживет! Личность, на мой взгляд, оригинальная.

Больше разговор к графу-босяку не возвращался. Прибыли товарищ прокурора и следователь. Начались осмотры, опросы. Первой была допрошена Марья, потом Федор. Они рассказали все, что им было известно о событиях вчерашнего дня. Допросить Софью Карловну, фамилия которой была Шульц, не удалось. Ужасное событие так подействовало на молодую женщину, что она не могла отвечать на следствии, и ее допрос пришлось отложить.

Первые данные выяснили лишь то, что покойный Козодоев привез к себе какого-то сносно одетого, но со следами побоев на лице человека. Кто он, откуда его взял Евгений Николаевич, осталось неизвестным. Марья показала, что между ее убитым барином и гостем происходил странный разговор: барин смеялся, гость плакал. На этом пока все и останавливалось. Как ушел этот гость, тоже не выяснилось. Удалось доказать лишь одно, что грабежа не было, и убит Козодоев каким-то тяжелым тупым орудием.

Следствие на месте затянулось до вечера. Труп Евгения Николаевича увезли в покойницкую больницы для судебно-медицинского вскрытия. Судебный следователь отправился туда же, пригласив с собой и Мефодия Кирилловича.

– Мы старые знакомые, – сказал он старику, помогая ему сесть в извозчичью пролетку, – и мне интересно ваше мнение.

– Да удобно ли это будет?

– Что такое?

– Да беседа эта самая… Не повлияет ли она на следствие? Я ведь теперь официального значения не имею.

– Ну вот еще! – рассмеялся следователь. – Будем говорить как частные люди и хорошие знакомые, – вот и все. Ну, батенька, не томите! Кто, по-вашему, убил?

– Тот, кому нужна эта смерть.

– А кому она была нужна?

– Вот этого я еще не знаю. И не спрашивайте: все равно ответа не будет. Лучше я вот что вам скажу. Знаете ли вы, что за штучка – Козодоев?

– Вероятно, какой-нибудь делец… Скорее всего, из темных.

– Из темных-то он из темных, а только перед всеми статьями „Уложения о наказаниях“ он был чист, как новорожденный младенец. Уж я-то его хорошо знал! Это был так называемый „ходатай по чужим делам“, только не по судебным – ни за одно судебное дело он никогда не брался. Всяких там зданий, где преступников ждут наказания, а должников – взыскания, он терпеть не мог.

– Может быть, там ему самому пришлось когда-либо щедрое награждение за темные подвиги получать?

– Нет. Я уже сказал, что в отношении всякой уголовщины он чист.

– Так почему же вы его темным дельцом назвали?

– А он, так сказать, сам создал себе профессию. Он вам и наследство разыщет, о котором вы даже не подозреваете, он вам и под вексель деньжонок найдет; он, если вас тяготят цепи Гименея, снять их поможет. Но главное-то его занятие было в том, чтобы не снимать эти цепи, а надевать их, и притом с выгодой для себя.

– Это как же так? Сватовством, что ли, он занимался?

– Именно. Богатой дурочке женишка подставить, а богатому олуху – невесту, чтобы потом с обеих сторон сорвать по солидному кушу, – вот в чем его дело было. Понимаете?

– Да, да, – ответил следователь. – Но что же из всего этого выходит?

– Только то, что и тут вся суть в каком-то брачном деле кроется.

– Полно! Ведь клиенты вашего Козодоева должны бы беречь его как зеницу ока. Какое же тут брачное дело, когда его убили? Вы сами себе противоречите.

– Нисколько не противоречу. На такое дело прямо указывает существование при покойном Козодоеве этой Софьи Карловны Шульц. Вот где завязка! Вы эту особу видели? Красавица… писаная красавица! Уверен, она Козодоевым кому-то в невесты предназначалась. Только вот кому?

– А не фантазируете ли вы, Мефодий Кириллович? – засмеялся следователь.

– Не фантазирую, а комбинации строю, и не для вас вовсе, а так, для себя самого, только из одной любви к делу. Комбинации же мои строятся на основании данных. Как увидел я эту красотку, сразу же у меня вопрос появился: „Что она для Козодоева и кто она такая сама по себе?“ Навел справочки и узнал, что происхождение этой особы низменное – мещаночка, но все-таки не без некоторого образования. Ей теперь двадцать два года, а у Козодоева она появилась, когда ей всего семнадцать было. Пять лет покойничек сети свои раскидывал. Эту девицу Шульц он, можно сказать, облагодетельствовал, как приемную дочь при себе держал. Он ее и нарядил и воспитал, словом, в современный восхитительный вид привел. И вовсе не для себя старался.