Воскресшая душа

– О чем вы говорите? – забормотал ничего не понимавший Минька. – Что есть у меня ценного?

– Что? А вот, милостивый государь мой, что, – и, перегнувшись через стол, Евгений Николаевич глухим шепотом бросил прямо в лицо Миньке: – Ваше имя!

Сказав это, он спокойно сел, наблюдая за реакцией собеседника. Минька сидел с побледневшим лицом, беспомощно опустив руки.

– Водки бы! – жалобно прохрипел он.

– Водочки? Можно! Только уж не здесь, а там, где наша приятная беседа продолжаться будет.

– Нет, теперь, сейчас! Жжет меня! Я с ума схожу!

– Охотно верю. Так тем более надо немедленно идти со мной… Сергей Федорович! – крикнул Евгений Николаевич, подойдя к двери за прилавком, куда ушел с Дмитрием буфетчик. – Готово там у тебя?

– Все готово, как по мерке подобрал, – раздалось из-за двери. – Пусть идет.

– Слышите? – обернулся к Миньке старик. – Идете? Если идете, так идите… Чего валандаться-то в самом деле? Ну!

Теперь Евгений Николаевич говорил уже грубо.

– Да, вы правы, – поднялся со своего стула Минька. – Я похвастал, что у меня потеряно все… Вы правы. Пожалуй, кое-что и осталось. Так все равно: пусть ничего не будет! Иду. Одевайте меня, ведите, куда хотите. Пропадай последнее! Куда идти? Сюда?

– Вот и хорошо! – потирая руки, воскликнул Евгений Николаевич. – Пойдемте, сейчас мы вас преобразим, и станете вы таким красавцем, что хоть под венец…

Минька смерил его с ног до головы презрительным взглядом и молча прошел в каморку.

Несколько минут чайная оставалась пустой. Потом из каморки вышли Сергей Федорович и Дмитрий. Первый презрительно усмехался, Дмитрий казался растерянным.

– Что же это, Сергей Федорович, – бормотал он, – нас как будто прогнали?

– Слышал? Сам с сокровищем захотел возиться! – усмехнулся буфетчик. – Неспроста это! Козодоев не такой человек, чтобы без выгоды что-нибудь делать. Ох, неспроста! Только, Митька, помни: наше дело – сторона. Обо всем молчок! В нашем положении Евгений Николаевич – сила!

III

Прошло несколько минут.

– Ну, каков? – вдруг раздался возглас Евгения Николаевича.

Козодоев прошел из каморки на середину чайной и обернулся, любуясь вышедшим за ним Минькой.

В самом деле, босяк переменился до неузнаваемости. На нем было надето довольно чистое пальто. Копна волос подобралась и укрылась под шапкой, борода и усы были приведены в порядок. Но изменила Миньку не одежда, в нем самом произошла заметная перемена. Он глядел гордо, даже высокомерно, от прежней забитости и беспомощности не осталось и следа.

– Ай да Минька! – воскликнул Сергей Федорович. – Да тебя ли я вижу?… Евгений Николаевич, да вы – сущий маг и волшебник!

– Не будем терять времени, – обратился старик к Миньке, – пойдем! Дай-ка, Митя, мне мое пальтишко… Федорыч, сосчитаемся потом… Я еще забегу.

– Не извольте беспокоиться, Евгений Николаевич! Ну, Минька! Не ожидал! – Сергей Федорович даже прошел вперед и сам распахнул дверь перед уходившими Козодоевым и Минькой. – И дивные же дела! – воскликнул он. – Если бы своими глазами не видел, ни за что не поверил бы!… Ты это, повар, откуда появился?

Вопрос относился к мужику, появившемуся в чайной, пока Сергей Федорович и Дмитрий провожали Козодоева и Миньку.

– Как это откуда? – удивленно произнес он. – Из кухни! Откуда же еще?

– Да ты разве дома был? А я-то сказал, что ты отлучился.

– Где там отлучился? На печке спал. Слышь-ка, Федорыч, ведь это Козодоев сейчас был? Да? И, никак, Минька Гусар с ним?…

– И Минька был… Ты к чему речь-то ведешь?

– А к тому, что кабинет наш от моей кухни всего-навсего перегородкой отделен, так с печки я кое-что слышал. Именно дивные дела! Слышь, твой Козодоев Миньку раза два сиятельством называл, да не в шутку, а всерьез.

– Да ну? – присел от удивления буфетчик. – Не причудилось тебе спросонья?

– Какое там спросонья! Явственно слышал. Они там заговорили, я и проснулся, притих на печке-то и все от слова до слова слышал. Козодоев ему, Миньке то: „Ваше сиятельство“, – а Минька дерзит: „Вы, мол, откуда про это дело разнюхали?“

– Ну, ну! Что же ему старик-то на это?

– Засмеялся и говорит: „Моя обязанность такая, чтобы все узнавать, вот я про ваше сиятельство все и знаю. А знаю я про вас затем, что хочу малую толику детишкам на молочишко заработать“. Потом больше ничего такого не говорили, и старик только переоблачаться Митьку заставлял да торопил все, а затем к вам вышли.

– Сиятельство, сиятельство, – заговорил сам с собой Сергей Федорович, – стало быть, или граф, или князь… Может, так, может, не так. Вернее всего, что так… Эх, маху я дал. Кабы знать да ведать про это «сиятельство», можно было бы к Козодоеву приснаститься… Эх!… Чего там! Опять, молодцы, говорю, вы про себя держите все это дело. Никому ни гугу! Пусть оно и с «сиятельством» до поры до времени, как в могиле, будет похоронено, а там посмотрим, что будет… Иди-ка, повар, разводи свой куб.

Между тем Козодоев со своим спутником, оставив чайную, первое время шли молча. Так они миновали всю улицу, и вышли на другую, более оживленную. Здесь, на углу, стояла карета. Евгений Николаевич направился к ней.

– Федор, ты? – крикнул он кучеру.

– Я, я, Евгений Николаевич! – раздался голос.

– Замерз, поди? Ничего, скоро отогреешься! Прошу вас, садитесь, – обратился Козодоев к Миньке и раскрыл перед ним дверцу кареты.

– Послушайте, куда вы меня увозите? – прохрипел тот.

– Опять! Экий вы, право! – тихонько засмеялся старик. – Ведь кое-что уже обговорено между нами, а потом во время переодевания вы сами дали мне слово следовать за мной… Да садитесь же!

Он легонько подтолкнул своего спутника. Минька, решившись, вошел в карету, за ним вскочил и Козодоев.

Карета тронулась.

– Я не сомневаюсь, что вы, граф Михаил Андреевич, – начал Козодоев, – удивлены всем, что происходит с вами.

– Послушайте! Молчите об этом… Я сам давно забыл, кто я и что я… Слышите? Ни слова!

– Мы одни, нас никто не слышит.

– Все равно, прежнее давно похоронено… Нет никакого графа! Понимаете, нет прошлого, нет, и я не хочу, чтобы оно было!

– Полно, как это человеку быть без прошлого? Прошлое у каждого из нас есть. Будем откровенны: я пришел не к вам и не за вами, а к вашему титулу… то есть к вашему прошлому. Мне нужен граф Михаил Андреевич Нейгоф, а вовсе не какой-то никому в мире, даже самому себе, не интересный Минька Гусар.

– Что вам нужно от меня?

– Что мне нужно, это я скажу потом, когда мы приедем туда, куда я вас везу, а везу я вас в свою квартиру. Пока же я вам лучше расскажу кое-что про себя самого. Ведь вы не знаете, кто я?

– Нет, но подозреваю. Вы – какой-нибудь ловец рыбы в мутной воде, если не хуже.

Козодоев расхохотался.

– Благодарю! Одолжили! Спасибо за откровенность! Ничего, я тоже не обидчив и за откровенность отплачу вам откровенностью. Вы, ваше сиятельство, почти угадали, кто я такой. Рад вашей проницательности. Что поделать? Жизнь вертит нами, как ей угодно. Не мы, как вы говорили, „перлы мироздания“, – господа над нею, а она, жизнь, – владычица наша. Вот и выходит, что не так живи, как хочется… Вы это на самом себе изволили испытать. Вряд ли кто желает попасть „из князи да в грязи“, а с вами как раз это самое и случилось.

– Не смейте касаться меня! – злобно закричал недавний босяк. – Еще одно слово – и я выскочу из кареты!

– Не выскочите, граф, так как я вам могу пригодиться.

– На что?

– Мало ли на что. Да прежде всего хотя бы на то, чтобы выпить водки, которой жаждет в настоящее время все ваше существо. Не правда? Вы, кажется, вздохнули. Эх, ваше сиятельство! Вам тридцать семь лет, из них одиннадцать вы провели среди мизераблей, сиречь отверженцев, а ваша житейская опытность осталась прежней… Первое впечатление, порыв – и вы уже пылаете, пышете огнем, словно вулкан. Да как же можно не знать, на что человек человеку пригодиться может! Если не я вам, так вы мне нужны. Кабы не это, разве стал бы я с вами нянчиться! А что, выпить-то, ваше сиятельство, очень хочется? – Козодоев подтолкнул локтем своего спутника. Тот молчал. – Сейчас мы должны приехать, – посмотрел Евгений Николаевич в стекло. – Знаете что, граф? Ведь вы на свои кобрановские огороды, пожалуй, не вернетесь. Что скажете?