Страница 53 из 78
— Знаю.
— Передай, что «Сыч» ушел через фронт… Пикколо останется здесь, на хуторе, до прихода наших войск. Хозяева-латыши его сберегут…
— Ты что-нибудь о фронте узнал?
— По-видимому, до фронта километров восемь, не больше. Кругом посты полевой жандармерии. Только бы их проскочить. Помнишь тот белый помещичий дом с мраморной лестницей?
— Брошенный? Воронки от авиабомб во дворе?
— Тот самый. В нем сейчас их штаб. Я недавно оттуда. Напоролся на пост. Два фельдфебеля задержали, к офицеру доставили. Едва унес ноги. Автомат там остался. Придется тот, что в твоем сарае, откопать. Остальное оружие — в твоем распоряжении.
— Хорошо. — Кринка затянулся махоркой. — Ну что ж, если решил через фронт — так и поступай. А когда думаешь махнуть?
— Через день.
— Я тебя сам провожу на бричке. Подвезу знакомыми тропами. Все посты объедем. Для отвода глаз Зою с собой захватим…
Это было в августовские дни 1944 года, когда войска 1-го Прибалтийского фронта вышли из района Шяуляя на Клайпеду и, вклинившись в группировку немецких войск, отрезали всю Прибалтику от Восточной Пруссии. Удар был такой сильный, что между Тукумсом и Либавой попали в клещи около тридцати немецких дивизий. Кроме двадцати пехотных, в котле оказались и танковые дивизии «Рейх», «Великая Германия», «Мертвая голова», 10-я дивизия и другие. Только отдельные штабы разрозненных дивизий успели вырваться из окружения. Район Ауца оказался в прифронтовой полосе.
Накануне расставания я зашел к Кринке. Юлия Васильевна приготовила прощальный ужин и провизию мне на дорогу.
Мы сидели за столом под уютной лампой с цветным абажуром. И так тепло и светло было на душе, что вечер этот, несмотря на всю тревогу и неизвестность, оставил у меня самые отрадные воспоминания.
В тот вечер я впервые открыл Кринке свою подлинную фамилию, рассказал о себе и о своей семье, написал домой письмо, в котором сообщил, что партизанил в лесах Латвии и сегодня ночью иду через фронт, к своим. Это письмо я просил Жана Эрнестовича и Юлию Васильевну при первой же возможности с приходом советских войск отправить в Москву. Они обещали сделать это. И сделали. В свое время моя семья получила это письмо и узнала, что я жив.
Пришел час разлуки. Я взял свой рюкзак, оружие, крепко и сердечно обнял хозяйку на прощание, поблагодарил за все, и мы вышли во двор, где стоял запряженный Кринкой рабочий битюг. Мы с Зоей сели в бричку, Жан — на козлы. За бричкой был привязан мой оседланный конь.
Сумрак приближающейся ночи окутал нас сыростью и запахом прелого листа. Я поражался тому, как знал Кринка в лесу каждый пенек. Ни зги не видно, то и дело впереди угрожающе вырастают шатры елей, а он умело маневрирует между ними, и бричка уверенно продвигается вперед.
По мерю того как мы приближались к линии фронта, все отчетливей слышался гул, вой снарядов, взрывы.
Наконец Кринка остановил битюга.
— Ну, Николай, дальше ехать нельзя. Отсюда до фронта километра четыре, не больше.
Я вылез из брички, взял свои вещи. Распрощался с Кринкой и Зоей, сердечно обнял их, поблагодарил:
— Прощайте, дорогие друзья!
— Будь осторожен! — по-отечески напутствовал меня Жан Эрнестович. — Береги себя, парень!
Я перекинул рюкзак через плечо, взял автомат, вскочил в седло, тронул поводья, и конь зашагал по лесу в южном направлении.
— Счастливого пути! — донесся до меня голос Кринки.
Глава 4
«Свет на пороге»
«Ваша фамилия Люцендорф?»
Фронт громыхал. Зарево пожара озаряло горизонт.
Я снова превратился в капитана «Мертвой головы», оставив немецкую солдатскую форму и рюкзак в кустах.
Было около двенадцати часов ночи, когда я выехал верхом из леса на большую открытую поляну и в ночных сумерках заметил какие-то строения, похожие на сараи. Возле повозок и лошадей суетились немцы. Я подъехал ближе и увидел походную кухню. Солдат с ведром горячего кофе отошел от котла.
— Эй! — крикнул я ему. — А ну подойди сюда! Быстро!
Он поставил ведро и кинулся ко мне.
— Что за часть?
Не разглядев снизу моих погон, он выпалил:
— Обоз 218-й пехотной дивизии, господин полковник!
— Не полковник, а капитан! — строго сказал я и, соскочив с лошади, отдал солдату поводья: — Привяжи!
Я подошел к сараю. Там при скудном свете керосиновой лампы ужинали солдаты. Увидев меня, они вскочили и замерли.
— Продолжайте ужинать! — приказал я и добавил: — Это обоз 218-й дивизии?
— Так точно, господин капитан! — отрапортовал фельдфебель.
— Отлично. Не возражаете, если я с вами поужинаю?
— Будем рады. — Фельдфебель услужливо пригласил меня за дощатый стол: — Вот сюда садитесь, господин капитан, здесь вам будет удобнее.
Я присел на ящик из-под консервов. Мне принесли кофе, кусочек консервированной колбасы и несколько ломтиков черного хлеба. Из продуктовой торбочки Юлии Васильевны я вынул кусок сала.
— У меня кончилось курево. Вот тебе сало в обмен на сигареты, — предложил я фельдфебелю.
— С большим удовольствием, — ответил тот и тут же достал две пачки сигарет.
Я пил кофе, когда в сарай вошел солдат с каким-то списком. Фельдфебель направился к выходу и, выкрикивая солдат поименно, объявлял ночной пароль и определял их на дежурство.
Я был весь внимание: ночной пароль! Как он мне нужен!
Поужинав, я сел рядом с фельдфебелем. Мы разговорились. Мой собеседник был настроен пессимистически, но старался скрыть это.
— Сколько километров до фронта?
— Пять, господин капитан!
Вскоре я уже пробирался к фронту: ночной пароль мне сослужил хорошую службу. Несколько раз меня окликали посты, я отвечал как полагалось и продвигался беспрепятственно.
Теперь одиночные снаряды советской артиллерии летели через меня и рвались где-то в лесу, за моей спиной. Наконец пришлось расстаться с конем. Я его слегка привязал к молодому деревцу. С автоматом в руках пробирался я кустами, переходил полянки и вновь попадал в лесную чащу.
— Пятнадцать! — послышалось откуда-то справа (пароль был цифровой, и мой ответ в сумме должен был равняться 50).
— Тридцать пять! — ответил я и вышел на полянку.
Часовой меня пропустил, но я сам задержался.
— Где штаб полка?
Луна, вынырнув из облаков, осветила мои капитанские погоны. На совсем еще молоденького солдата они произвели устрашающее впечатление.
— Здесь только подразделение, — вытянулся он в струнку, глядя на меня немигающими глазами.
— Кто старший?
— Господин фельдфебель, — лепечет юнец.
— Где он?
— Здесь, господин капитан. — Он протянул руку, и тут я заметил искусно замаскированные землянки. Из ближайшей пробивался слабый свет.
Я спустился в землянку, где полуголый фельдфебель мылся над тазом с водой. Землянка была увешана коврами, меблирована: стол, табурет, железная кровать, круглое зеркало. Фельдфебель, увидев меня, поднял голову и вытянулся. Вид у него был смешной — с головы по плечам текла мыльная вода. Над тазом поднимался пар.
— Где штаб полка?
— В десяти километрах, господин капитан, — произнес фельдфебель, подбирая губами струйки мыльной воды.
— А штаб батальона?
— В двух километрах, господин капитан.
— Как туда попасть?
— Выйдите из землянки — и прямо. Никуда не сворачивайте, шагайте по проводу, что тянется от моей двери.
— Сколько до переднего края?
— Метров триста, господин капитан.
Я вышел из землянки, взялся за провод и пересек поляну. Но, войдя в лес, свернул направо и обошел всю поляну кругом. Пройдя метров сто, пригнувшись, я лег на землю и пополз…
Вот уже перелесок позади. То здесь, то там взвиваются в небо ракеты, ярко озаряя окрестность. С правой стороны из леса бьет крупнокалиберный немецкий пулемет, видимо, установленный на машине. Ленты трассирующих пуль удаляются в сторону советских позиций. Там наши.