Макс

На мгновение на меня накатывает волна зависти. Элла столько времени проводит с мамой. Постоянно, всю свою жизнь. Но мне сразу становится стыдно. Во-первых, Элла того заслуживает. А во-вторых, не ее вина, что я не могу быть с мамой столько, сколько мне хочется. Дело в том, что мама родила Эллу нормальным человеческим путем. А я произошла из пробирки. Но для этого мама дала свою яйцеклетку, которую искусственно оплодотворили. И до прошлого года ни я, ни она друг о друге ничего не знали. А теперь, как бы мы ни любили друг друга, мне опасно оставаться на одном месте долгое время. К тому же я и на нее, и на Эллу навлеку всякие неприятности. Вот и посудите сами, могу я жить вместе с мамой?

Как ни странно, но я не такая эгоистка. Пока…

— Ты и сама, моя ласточка, здорово помогла КППБ. И ты, и вся стая, — хвалит меня мама. — Но я согласна, ваши авиашоу надо отменить. Никто не в состоянии обеспечить вашу безопасность.

Джеб Батчелдер выдвинул стул, сел и, переплетя пальцы, поставил локти на стол:

— Ну что, все наелись?

У меня даже дыхание замерло. Смотреть на него я не могу — после всего, что между нами произошло, мне трудно смириться с его присутствием. Многие годы я думала, что он умер. А за последние — сколько там? — восемь месяцев он кучу всяких пакостей и мне, и всей стае сделал. Как же можно теперь считать, что он на нашей стороне?

Правда, почему-то мама ему доверяет. А я доверяю маме. Но сдвинуться с этой мертвой точки все равно не могу. Даже несмотря на то, что знаю: он мой биологический отец — тот пробирочный коктейль, из которого я произошла, был приготовлен и с его участием. Но я никогда не думаю про него как про отца. НИ-КОГ-ДА.

— Сейчас КППБ — не единственная наша забота, — говорит Джеб. Волосы у него начинают седеть. Надеюсь, я хоть отчасти тому причиной. — Нам надо обсудить следующие шаги.

Я тут же чувствую, как у меня каменеет лицо. На Клыка я не смотрю, но знаю, он тоже сидит с ледяной физиономией. Никто из нас никогда особо не приветствует вмешательство взрослых в наши планы. Мягко говоря, не стоит им лезть в то, что, где и когда нам делать.

— Ммм, — мычу я ему в ответ таким тоном, что большинство нормальных людей сразу все поймет и заткнется. Только не Джеб.

Он, видать, уже привык к моему скептическому мычанию — слышал его от меня лет с трех. Так что смутить его мне не удается.

— Значит так, недавно создали новую школу, круглосуточную. Эта школа для одаренных детей. Каждый там учится по индивидуальной программе, основанной на естественном ритме обучения. Другой такой школы на свете нет, и это как раз то, что вам нужно. Вы там прекрасно приживетесь.

— Уж конечно, — я саркастически скривилась, — прижиться на одном месте, особенно в школе, — это именно то, для чего мы созданы.

— А где она? — Распознаю в голосе Надж нетерпеливое желание оказаться там поскорее и мысленно издаю грозный стон.

— Она в очень красивом и уединенном месте в Юте, — продолжает соблазнять нас Джеб. — Там горы и озеро. Купаться можно. И лошади для верховой езды.

— Ооо! — карие глаза Надж округляются до размеров блюдец. — Лошади — это здорово! Я лошадей ужа-а-асно люблю! Школа… — лицо у нее мечтательно затуманилось, — школа — это значит куча книжек… Ребята всякие… С ними можно дружить… тусоваться…

— Надж, об этом и речи быть не может, — отрезала я.

Мне очень не хочется портить ей праздник, но она и сама знает, что школа — это полное безумие. А если думает, что мы можем пойти где бы то ни было в какую-либо школу, значит, Надж совсем спятила. Она что, забыла, что вышло из нашей предыдущей попытки ходить в школу? Сплошной кошмар. Плюс домашние задания.

Надж переводит на меня умоляющие глаза:

— Ну пожалуйста… Так будет здорово пожить на одном месте хоть какое-то время. А заодно и поучиться чему-нибудь.

— А я люблю школу, — говорит Элла. Хотя там тоже полно всяких козлов и дуболомов.

— Наши проблемы обычно пострашнее школьных козлов и дуболомов. — Я стараюсь подавить нарастающее раздражение. — Надж, ты же понимаешь, что мы на одном месте оставаться не можем. Вспомни хотя бы недавнего снайпера-самоубийцу. Нас тут же найдут и кокнут.

— На сей раз мы вполне можем гарантировать вам безопасность, — снова вступает Джеб. — В этом отношении там все всерьез устроено.

— Всерьез, говоришь? — Я просто истекаю ядом. — Значит, все предыдущие были не всерьез. Говоришь, безопасность нам гарантируешь? Да как тебе только не стыдно! Врешь и не краснеешь.

— Макс, послушай, я сама все проверяла, — пытается успокоить меня мама. — Я тебе честно скажу, лично мне эта школа кажется очень надежным и подходящим местом. A директор школы — моя университетская подруга.

Приди ко мне во сне сам Будда и скажи, что их план — это то, что нам нужно, я все равно с ним не соглашусь. Потому что, как до дела доходит, и когда меня совсем к стенке припрут, и когда у меня все разумные аргументы на исходе, верю я только себе.

И правоту моего подхода к делу жизнь многократно мне доказала.

И еще я верю Клыку.

И никому больше. Не потому, что не люблю стаю или маму, но Клыка я знаю почти так же хорошо, как саму себя. Более того, он единственный, кто вынесет столько, сколько вынесу я. Под пыткой и то не сломается. И меня ни за что не продаст.

После Клыка в разной степени я доверяю стае, маме и Элле. Джеб в список не входит.

— Школа не обсуждается, — жестко заявляю я. — У кого еще какие вопросы?

11

Знаете, когда чувствуешь себя всемогущим? Когда летишь один в ночном небе. Что, безусловно, очень рискованно. Вокруг ничего и никого. Только ты и ветер. Вознесшись над миром, как мечом, рассекаешь воздух. Выше и выше, пока не кажется, что сейчас сорвешь с неба звезду и спрячешь ее, маленькую и лучистую, у себя на груди.

Вот она, поэзия моей мутантской жизни. Напомните мне как-нибудь собрать все мои подобные излияния в полное собрание чувствительных сочинений и издать его под подходящим лирическим псевдонимом, типа Габриэль Шарбоне Эннуи.[8] Я это абсолютно серьезно. Я однажды на обложке одной книжки такое имя видела. Надо же, не повезло кому-то с фамилией.

Кружу по небу на моей максимальной скорости. Крылья работают, мощные и упругие. Вверх-вниз; вдох-выдох. Вверх-вниз; вдох-выдох. Чувствую волну теплого воздуха посреди ночной прохлады, опускаю туда крылья и кайфую, пока меня несет огромными кругами.

В доме все спят. По крайней мере, я на это надеюсь. Я вернусь и тихо проскользну назад, пока никто не заметил, что меня нет, и, не дай бог, не подумал, что меня украли. Но пока мне надо побыть одной. Спокойно вздохнуть и спокойно подумать.

Судьба стаи снова в моих руках, и снова я оказалась единственной, кто ясно видит, что выбора у нас нет. Как только этого остальная стая не видит и не понимает?

Мы стая. Мы последняя оставшаяся в живых рекомбинантная форма жизни, созданная в школе докторами-франкенштейнами. Что само по себе обрекает нас на единственно возможную и неизбежную судьбу вечных беглецов.

Почему все наши только и делают, что обманывают себя, считая, что для нас возможен какой-то другой путь. Все их мечты — сплошная трата времени. Живут своими иллюзиями, а я, получается, жестокая и бессердечная, вечно им все порчу да надежды их разрушаю. Можно подумать, мне это удовольствие доставляет.

Вдох — выдох; вдох — выдох.

А Клык… Он всегда меня поддерживал. Что мне очень важно и нужно. Но последнее время он только и делает, что настаивает: нам необходимо найти где-нибудь необитаемый остров, там поселиться, питаться кокосами и жить в тишине и покое. И чтобы никто не знал о нашем существовании.

Иногда эта картинка даже меня соблазняет.

Но сколько такая идиллия может продлиться? Рано или поздно Надж захочется новые туфли, Газзи надоедят его старые комиксы, Ангел решит, что ей охота править миром. И что мы тогда будем делать?

8

E