Страница 7 из 110
Ровно за два года до моего приезда в Бразилию в этой стране произошел военный переворот. Само по себе это событие не является для Латинской Америки чем-то из ряда вон выходящим. Скорее наоборот. Скажем, в соседней Боливии за полтора века ее независимого существования власть менялась около двухсот раз. Но переворот перевороту рознь. Путч 1964 года в Бразилии отнюдь не был стандартной церемонией насильственного перехвата власти одной политической или военной группировкой у другой. Чтобы стала понятной его суть, отойдем еще на несколько лет назад и вспомним, что в конце 50-х — начале 60-х годов после долгого периода диктатуры в Бразилии начал консолидироваться режим буржуазной демократии. Сменявшие друг друга президенты Жуселино Кубичек, Жанио Куадрос и Жоан Гуларт сделали немало для экономического развития страны, для укрепления ее международного авторитета. При Кубичеке, например, была заложена и открыта знаменитая новая столица — Бразилиа, находящаяся в географическом центре государства и символизировавшая решимость нации приступить к освоению своих необъятных территорий. Его преемник Куадрос покончил с односторонней внешнеполитической ориентацией на США, заявил о намерении установить дипломатические отношения с Советским Союзом и другими социалистическими государствами. Гуларт пошел по этому пути еще дальше: в ноябре 1961 года дипломатические отношения с нашей страной были восстановлены.
Тем временем в Бразилии нарастала борьба между реакционными партиями, защищавшими интересы крупного капитала, промышленников, латифундистов, и прогрессивными, националистическими и патриотическими силами, настаивавшими на дальнейшем углублении начатых или задуманных реформ.
…В таком конспективном изложении эти сложные процессы выглядят несколько примитивно, не отражают многообразия, запутанности и остроты внутриполитической ситуации, но я надеюсь, что читатель поверит мне на слово: тогда, в начале 60-х, страна была охвачена кипением, брожением и лихорадкой. Увлечение «политикой» было повальным и повсеместным. Проекты государственных законов и программы политических партий обсуждались в студенческих общежитиях и заводских столовых, в солдатских казармах и великосветском кафе-кондитерской «Коломбо» на авениде Рио-Бранко в Рио-де-Жанейро. 31 марта 1964 года всему этому был положен конец: командующие вооруженными силами сместили президента Гуларта, который вынужден был отправиться в эмиграцию в Уругвай. Пришедшие к власти генералы объявили главной своей целью очищение страны от «коммунистической заразы», восстановление «добрых отношений» с Соединенными Штатами, укрепление позиций крупной буржуазии, земельных собственников, банкиров. Были запрещены и подверглись жесточайшим преследованиям не только коммунистическая партия, но и профсоюзы, крестьянские лиги, все общественные организации и политические партии, которых можно было заподозрить не то что в оппозиции, а хотя бы в скептическом отношении к новому режиму. А чтобы сохранить видимость нормального функционирования общества и создать иллюзию «демократии», генералы решили все же учредить две партии. Одну — она была названа АРЕНА — официальную, правительственную, куда резво сбежались все штатские сторонники нового режима, все идейные борцы с «коммунистической угрозой» и поборники дружбы с Соединенными Штатами. Другой — ее назвали МДБ — отвели роль благопристойной, выдрессированной и бесправной «оппозиции».
Это стремление подгримировать режим, придать ему хотя бы отдаленное сходство с традиционными моделями государственной машины, было обусловлено старой, как сам мир, истиной: ни один из диктаторов не любит, когда его называют «диктатором». Самые кровавые перевороты и самые предательские мятежи всегда свершались, если верить их организаторам, во имя утверждения высоких идеалов демократии и самых чистых принципов свободы, равенства и братства.
Исторические параллели и ассоциации — дело крайне рискованное, и мне не хотелось бы отождествлять бразильский режим середины 60-х годов с какими-либо классическими образцами военной диктатуры. Но бесспорен тот факт, что его руководители, ревностно заботясь о поддержании на должном уровне своего международного престижа, строго следили за тем, как освещает их деятельность пресса. И весьма раздраженно встречали любое проявление скепсиса или недоверия, не говоря уже о критике. Со своими собственными «скептиками» внутри страны справиться было нетрудно. А с зарубежными — дело обстояло сложнее. Объективное и честное изложение событий, происходивших в стране в те годы, одним из советских корреспондентов вызвало резкое недовольство властей, результатом чего явилась его высылка из страны.
…Именно об этом я и вспомнил в ту минуту, когда учтивый чиновник отдела печати министерства иностранных дел, призвав к «правдивому и объективному освещению нашей жизни», многозначительно выразил сожаление, что далеко не все еще представители зарубежной прессы смогли правильно понять «всю сложность происходящих в нашей стране процессов». И в ряде случаев, сказал он, разведя в знак искреннего огорчения руками, это трагическое непонимание или «нежелание понять» повлекли за собой «крайне сожалительные и очень нежелательные последствия».
Из сказанного ясно, что мой визит в отдел печати министерства иностранных дел не был пустой формальностью. В чужой монастырь не ходят со своим уставом, и, коль скоро ты взялся за работу в той или иной стране, будь добр, уважай ее законы и особенно хорошо изучи «устав» и порядки, которые установлены там для иностранных журналистов. И которые, увы, индивидуальны, оригинальны и неповторимы в каждой стране. Есть правительства, рассматривающие корреспондентский корпус как враждебную банду в своем тылу или как злокачественную опухоль на здоровом теле местной демократии. Они относятся к нашему брату корреспонденту с крайней подозрительностью, если не сказать, враждебностью, которая буквально удесятеряется, когда речь идет о корреспонденте телевидения, ибо человек с кинокамерой — это куда более подозрительное и потенциально «опасное» существо, чем журналист с блокнотом. Что написано пером, можно (вопреки пословице) опровергнуть, но все, что снято кинокамерой, не поддается обычно ни опровержению, ни отрицанию.
Когда газетчик пишет о зверствах военной диктатуры, о горах трупов, которые он видел, к примеру, в сальвадорской деревне после того, как ее посетила карательная экспедиция правительственных войск, официальный представитель президента Хосе Наполеона Даурте может сказать, что репортер это выдумал. Но когда дети с распоротыми животами запечатлены на кинопленке, тут уж никто не поверит никаким официальным опровержениям и разъяснениям.
Поэтому в подавляющем большинстве стран работа телевизионных корреспондентов подвергается еще более строгой регламентации, чем деятельность газетчиков. И все же, возвращаясь мысленно в тот особняк Итамарати на улице Флориано Пейшото, прихожу к выводу, что с точки зрения условий работы жаловаться на Бразилию, пожалуй, не стоит: местные чиновники не отравляли нашу корреспондентскую жизнь слишком уж мелочными придирками или опекой.
Может быть, у кого-нибудь из читателей возник вопрос: почему я с такой дотошностью рассказываю об этих, в общем-то второстепенных, далеко не самых важных особенностях нашей работы? Делаю я это потому, что для нас эти «детали» очень часто вырастают в сложные и мучительные профессиональные проблемы. Представьте себе: вы узнаете, что где-нибудь в соседней провинции, километрах в ста от столицы страны, в которой вы живете и работаете, случилось что-либо чрезвычайное, важное. Крестьянское восстание или обвал в шахте. Наводнение или убийство фашистами популярного политического деятеля. Или, допустим, вам неожиданно сообщают о предстоящей завтра демонстрации, забастовке, митинге либо каком-либо ином мероприятии, которое вам обязательно хотелось бы отразить, о котором вам нужно во что бы то ни стало передать информацию или репортаж в газету, в программу «Время» или в выпуск «Последних известий» на радио. Но по законам страны, в которой вы работаете, запрос на поездку может быть подан только, допустим, за двое суток. Вот вам драма, хорошо знакомая почти каждому из тех, кто работал зарубежным корреспондентом. Вот пример того, как незначительный на первый взгляд параграф инструкции может связать журналиста по рукам и ногам и лишить возможности выполнить возложенную на вас задачу.