По обе стороны экватора

«И никогда нам не удается сделать все, к чему мы стремимся», — сказал однажды Пристли о театре и актерах. Грустная и непреложная истина. Вот и в нашем деле тоже: что-то находишь, что-то упускаешь. И никогда не бываешь доволен собой.

Почему режиссер не звонит? Пора бы… Вновь беру «Вежу», перечитываю заметку о Людвиге, и в голову приходит еще одна мысль. Ее, пожалуй, можно назвать удачной. Удачная мысль — это очень важно в нашей работе. Когда за день приходят две-три удачных мысли, этот день можно считать прожитым с толком…

Так вот, последняя сегодняшняя мысль рождается на самом больном месте: на всплеске разочарования из-за потерянного сюжета о Людвиге. Мне приходит в голову, что раз уж нельзя превратить эту информацию в хорошее политическое «шоу», то, может быть, стоит… одну минуту, не торопите, дайте еще раз подумаю!

Да, сделаем так: я подверстываю сообщение о крахе амазонской империи Людвига к сюжету о поездке чиновника госдепартамента в Латинскую Америку. Это очередной вояж высокого гостя, призванный «приструнить» не в меру самостоятельных соседей. Далее следуют кадры с дрессированной лошадкой, которая управляет… автомобилем. Какой-то американский фермер, кажется из Техаса, усадил лошадь в пикапчик, переделал руль так, что лошадь могла мордой поворачивать его, и получилась любопытная картинка. Лошадь сидит в автомобиле, хозяин идет рядом и слегка стегает кнутом «водителя» по бокам. Ударит справа — пикап поворачивает направо, слева — налево. Комично? Да. Но ведь именно такой послушной лошадкой хочет видеть дядюшка Сэм своих южных соседей по континенту! Поэтому к этим кадрам следует комментарий: «Такой хотел бы видеть Вашингтон Латинскую Америку». А дальше? А дальше прибавлю: «Но вот беру журнал „Вежа“ и коротко излагаю суть дела: пытавшийся наложить лапу на национальные богатства Бразилии миллиардер вынужден капитулировать. Его амазонская империя переходит в руки бразильцев. Это значит, „дрессированная лошадка“ становится непокорной. Это значит, что дядюшка Сэм, как бы ему того ни хотелось, уже не может, не способен диктовать Латинской Америке свою волю».

…Не бог весть что, но все-таки выход.

Хватаю ручку, пишу текст. Короткий. Несколько строк. Правлю. Отдаю машинистке.

Звонит телефон. Голос режиссера: «Пора работать!»

Встаю и иду в студию. Иду раздосадованный и злой. Нынешний день был далеко не лучшим. И обзор, с которым выйду сейчас в эфир, ничуть не интереснее сотен других, которые делал за последние семь лет. А жаль… Каждый раз хочется сделать что-то такое, чего никогда не удавалось раньше. Сегодня это не получилось. Может быть, в следующий раз повезет?

Кстати, когда я работаю в следующий раз? Через неделю во вторник? Но до вторника надо, как говорится, еще дожить. А пока у меня через двадцать минут очередной выпуск. Нет, уже через восемнадцать… Надо спешить. И я прибавляю шаг.

Я иду в студию. Через восемнадцать минут тем, кто еще не выключил телевизор, я вновь буду говорить о том, что произошло сегодня в мире. Чем жили, о чем говорили, что делали люди в этот относительно спокойный день в разных городах и странах по обе стороны экватора.

События, о которых идет речь в этой книге, охватывают два десятилетия: с 1966 по 1986 год. Конечно, здесь лишь малая часть впечатлений и воспоминаний, накопившихся за эти двадцать лет. К тому, что сказано на этих страницах, можно было бы добавить рассказы о поездках в Мехико, Каракас, Лиму или Буэнос-Айрес, о путешествиях на Азорские острова или плавании по Амазонке и озеру Титикака, о Панамском канале, об англо-аргентинской войне из-за Фолклендских — Мальвинских островов или футбольной «войне» на мексиканских стадионах во время 13-го чемпионата мира. О чем-то из этого уже рассказал в вышедших ранее книжках, что-то будет вспомянуто и рассказано в будущих очерках. А некоторые мысли и воспоминания — такова уж природа творчества… — так и останутся в подвалах и кладовых памяти. Двадцать лет работы — это, согласитесь, немалый кусок жизни. И хотя рано еще думать о подведении итогов, но чувствую, что книжка эта стала для меня чем-то вроде промежуточного финиша для велосипедиста, участвующего в долгой гонке. Чем-то, напоминающем конец трудного горного этапа. Когда, даже не завоевав призового места и не получив от судейской бригады льготных секунд, испытываешь все-таки чувство удовлетворения уже от сознания того, что выдержал затяжной подъем, не сошел после падения на крутом вираже, добрался до заветной черты и завтра сможешь снова продолжить путь к далекой цели.

И все же двадцать лет работы в разных и, как правило, довольно далеких странах по обе стороны экватора дают право сделать на этом промежуточном финише некоторые предварительные выводы. Оглянуться назад, прежде чем вновь устремиться вперед.

Первая мысль, о которой хочется сейчас сказать: при всей кажущейся многоликости нашего большого и беспокойного мира он все же удивительно един, если оценивать его по такому универсальному показателю, как стремления, чаяния и надежды людей. Да, да, это действительно так, несмотря на кажущуюся парадоксальность только что сделанного утверждения. На первый взгляд все люди стремятся к разным целям. Одни жаждут сорвать крупный куш на бирже и стать миллионерами, другие ищут славы на футбольном поприще, третьи мечтают найти хороший лист жести, чтобы закрыть щели на крыше лачуги в Санта-Марте. Кто-то молится на урожай бананов, а кто-то томится в ожидании вердикта судейской бригады на очередном конкурсе «Мисс Бразилия» или «Мисс Универсул». Но если судить по главному счету, если отбросить сиюминутные житейские планы, то нетрудно увидеть, что все люди на земле рождаются с одной и той же мечтой и надеждой: прожить жизнь, если не головокружительно-счастливую, то, по крайней мере, спокойную, без трагедий и несчастий, с минимально гарантированной верой в завтрашний день.

Любая мать, будь то дона Терезинья из здания «Сервантес» с Копакабаны, Роземери — супруга футбольного короля из «Сантоса» или Кларибел Изагирре из квартала Санта-Роса в Манагуа, неистово и страстно хотела бы видеть свое дитя здоровым и счастливым. И чтобы сын нашел хорошую и верную подругу, а дочь — умного и работящего парня. И чтобы у детей появились здоровые и, по возможности, счастливые внуки. И так продолжалась бы жизнь наша и род наш от поколения к поколению. И чтобы дом и очаг и детей, и внуков, и правнуков был бы спокоен и приветлив. С минимумом достатка. Желателен, конечно, максимум, но если он невозможен — не всем же найдется место в здании «Шопен»! — то пускай будет хотя бы немного света и гарантированная лепешка из маиса под любой крышей.

А что нужно человеку, чтобы эти надежды сбылись? Многое нужно… Иногда — умение распорядиться тем, что досталось тебе по наследству, что расписал тебе в завещании своевременно почивший богатый дядюшка. Иногда — удача или счастливый случай. Иногда — умение, настойчивость или терпение. Чаще — вера в себя, в свои руки, в надежное плечо друзей и товарищей. Но самое главное, что нужно людям не только для счастья, но и вообще для жизни, — это мир. Безоблачное небо. Сознание того, что сын твой, призванный под ружье, не погибнет в джунглях Вьетнама или в горах Никарагуа. А дочь или мать не станут вдовами. И дом не сгорит в напалмовом смерче. И солнечный свет не закроется для тебя и для всех людей земли черными ядерными грибами.

За два десятилетия, прожитых в разных городах и странах, близких и далеких, я наблюдал и чувствовал, как все больше и больше охватывает людей понимание этой главной истины нашего времени: чтобы жизнь продолжалась, войны быть не должно. Жизнь и война не могут сосуществовать и даже соседствовать в мыслях людей.

Люди сознают, что разделенный термоядерным противостоянием мир становится все более неустойчивым, и начинают понимать, что именно наша страна прилагает главные, решающие усилия для превращения этого неустойчивого равновесия в стабильную, спокойную ситуацию. Отсюда — рост симпатий, надежды и благодарности, обращенных из самых дальних уголков планеты к Москве, к «Советской России», как нас часто все еще называют, и ко всем к нам, к советским людям.