Юность

— Папа, а это твой дом?

— Мой, доченька. Правда, его пока строят, но мы будем жить вон там…

Показываю ей рукой на мой родовой замок. Он заново отремонтирован, и свежие кирпичные стены буквально сияют на солнце, отливая коричнево-красным светом. Ого! Замечаю новое — на крыше главной башни, где расположены мои покои, появилось нечто необычное: большая, сверкающая на солнце теплица. Ооли. Точно её работа! А на душе сразу теплеет при её имени… И, одновременно в сердце заползает тревога — простит ли она меня? Сможет? Будем надеяться… Между тем рабочие нас заметили, то один, то другой на миг отрывается от своих дел и прикладывает ко лбу ладонь, прикрываясь от яркого солнца, пытаясь понять, кто пожаловал. Узнают, или нет? Впрочем, если только по коню и плащу… Или…

— Ой, папа…

Аами буквально вжимается в меня, вцепившись изо всех своих силёнок в мой китель под плащом:

— Папа, я боюсь, боюсь!!!

Она начинает бледнеть при виде того, как вдруг вся толпа, кишащая внизу, срывается с места и ломится прямо по целине, перепрыгивая через канавы и строительные леса нам навстречу.

— Не бойся, доченька. Не бойся. Они бегут не убивать нас, а здороваться.

Спрыгиваю с Вороного, саури остаётся в седле, а я беру жеребца под уздцы и иду уже шагом по расчищенной и плотно укатанной дороге. Из окошек возов высовываются, любопытствуя тушурцы, и тоже пугаются и прячутся. Льян и сестрёнки пришпоривают своих коней, вырываясь вперёд, но я вскидываю руку, и они снова выстраиваются в походный порядок. Первые люди уже почти рядом, и увидев, что это действительно я, живой и здоровый, смотрят на меня с тревогой, где же остальные солдаты, которые уходили со мной? Но я останавливаюсь на месте, и под вопрошающими глазами произношу:

— Слово графа дель Парда — все, кто был со мной, живы и здоровы. Я отправил их в лагерь и по домам. Так что не волнуйтесь, люди. Император отпустил нас домой раньше срока за хорошую службу. Война закончилась!

…Радостные крики, просто бессвязные вопли, в небо взлетают шапки, люди обнимаются, прыгают, кланяются мне. А у меня на душе удивительное спокойствие. Народ косится на моих спутников, но мимоходом. Куда более жадно рассматривают меня и девочку на моём коне. Недолго думая, я оборачиваюсь, снимаю Аами с седла и сажаю себе на плечи. Она хватается за мою голову, улыбаюсь. И на её лице появляется пока слабая, ответная улыбка. Люди зачарованно замирают, и я тяну недовольного остановкой Вороного за собой. Трогаются и остальные мои спутники. Люди расступаются, давая нам дорогу. Кланяются в пояс, не по обязанности, в знак уважения. Я тоже киваю им, потому что не могу уронить дочку. А она уже успокоилась и с любопытством смотрит вокруг своими огромными глазами… До самых стен Парда я иду пешком, неспешно трусят кони, и вдоль всей дороги выстроились сервы, которые приветствуют меня. Новость в мгновение ока достигает замка, и когда я подхожу к воротам, навстречу мне выбегает плачущая от радости матушка и бросается мне на шею, едва не уронив Аами. Девочка вскрикивает от испуга, но я успеваю подхватить её одной рукой. Потому что второй прижимаю маму к себе. Доса Аруанн плачет навзрыд и беспорядочно целует меня в щёки, в губы, в нос, шепча:

— Атти, ты вернулся, Атти…

Позади неё застыли компаньонки, глядя на сидящую по-прежнему в седле Льян за моей спиной подозрительными глазами. По её лицу сразу видно, что девушка не фиорийка… Наконец, мама немного успокаивается, а я осматриваюсь вокруг:

— А где Ооли? Почему она не пришла?

В моё сердце закрадывается холодок — неужели саури решила так продемонстрировать мне своё презрение? Но мама улыбается сквозь слёзы:

— Она сейчас отдыхает, сынок. Не волнуйся. Просто девочка устала…

Потом смотрит на Ааами, глядящую на неё круглыми глазами. Девочка произносит на саури, потому за три месяца фиорийский освоила ещё очень плохо:

— Папа, ты говорил, что твоя жена такая же, как и я…

— Это твоя бабушка, доченька. А моя жена наверху. Сейчас ты с ней познакомишься…

Снимаю девчушку с плеч, ставлю перед собой, мама с интересом смотрит на девчушку:

— Ма… Ты всегда хотела, чтобы у меня появились дети. Вот… Это моя дочка. Её зовут Аами…

Доса Аруанн приседает, заглядывая малышке в личико:

— Привет.

…Это слово саури знает, поэтому отвечает:

— Привет. Ты — бабушка?

Мама кивает в знак согласия. Потом прижимает к себе, целует:

— Здравствуй, милая. Я — твоя бабушка. Можешь звать меня Аруанн.

Я шёпотом перевожу на саурийский. Потом спохватываюсь:

— Льян, сестрёнки — долой с коней.

Те, наконец, спрыгивают на чисто выметенный камень двора, разминают затёкшие ноги.

— Зовите остальных.

Из саней появляются тушурцы. Наши сервы, которыми уже до отказа забит двор, даже шарахаются в сторону, кроме моей мамы и её компаньонок. Уж больно лица приезжих не похожи на них…

— Мама, это мои спутники. Лекарь Долма, его жена Гуль, внучка Шурика. Их нужно поселить в хорошие покои. А это — Каан, служанка Аами.

Все названные по очереди кланяются на тушурский манер, касаясь ладонью правой руки лба, груди и живота поочерёдно. Продолжаю:

— Вот эта девушка — Льян, племянница герцога Юга. Она у нас немного погостит, а потом поедет к своему дяде. Ну, вот эти близняшки — сёстры Тумиан. Лиэй просила позаботиться о них…

Мама всё понимает с полуслова, и тут же раздаёт приказания. Людей уводят внутрь замка, а я, проводив их взглядом, спрашиваю:

— Ооли заболела?

Доса Аруанн машет рукой:

— Чур тебя, скажешь тоже! Она просто устала. Идём скорее!

Выхватывает у меня Аами, берёт её на руки:

— Пойдём знакомиться с твоей мамой и…

Обрывает фразу. Что — то матушка темнит… Мне становится тревожно… Похоже, что с моей женой что — то не так… Быстро поднимаемся наверх, идём по устланному толстым войлоком коридору. Внутри башни очень тепло. Хм… Впрочем, саури любят это. Может, я зря боюсь, и жена просто действительно устала? Мало ли что? Она тянет сейчас на себе всё графство… Чуть слышно звякает колокольчик над дверью в мои покои. Двери раскрываются, и я слышу уже почти забытый голос:

— Мама, это вы?

Занавеска, прикрывающая по принятой у ушастых манере, вход в спальню, откидывается, и на пороге появляется… Появляется… Она смотрит на меня припухшими ото сна глазами, ещё не поняв, действительно ли это я, или ей кажется? Моя жена изменилась. Что — то в ней не так, но я не могу понять, что… Саури едва слышно вскрикивает, кусая себя за руку, а я, забыв обо всём, делаю стремительный шаг вперёд и, обняв её, подхватываю на руки, жадно целуя её в губы. И… Её руки обвиваются вокруг моей шеи. Ответный поцелуй жены не менее страстен, чем мой. Ооли лишь выдыхает:

— Любимый мой…

А её глаза… Её волшебные, огромные светлые глаза манят и дразнят меня… И вдруг я слышу тихое кряхтение, а мгновение спустя, негромкий плач. Саури тут же отпускает меня, ловко выворачивается из объятий и стремительно скрывается обратно в спальне. Какого… Я влетаю следом, и… Не может быть… Как же так… Откуда?! Ведь её невинность досталась мне! Как?! Моя жена склонилась над колыбелью, в которой машет ручками укутанный в пелёнки младенец, затем вынимает малыша, поворачивается ко мне. На её лице одновременно и смущённая, и гордая улыбка. Изменила, да ещё и хвастается?! Гнев вскипает во мне, но тут я замечаю, что в этом ребёнке что — то не так… Да, он закутан по грудь, но его ручки и головка свободны… Его ушки заострены. Но вот глаза… Глаза… Но они же мои!!! У саури таких глаз не бывает! Просто не бывает! А сзади раздаётся шёпот:

— Ооли родила месяц назад. У тебя девочка, Атти. Ещё одна…

— Девочка? Но… Как… Это же…

Жена подходит ко мне, я вижу потёки молока на её груди под тонкой рубашкой. Теперь она смущается.

— Я тоже так думала… Что это невозможно… Ведь мы разные… Но ты забыл, что не совсем человек, супруг мой?

Нижайший меня побери! А ведь действительно… Получается, что между нами… Что у меня и Ооли возможны общие дети? Значит, у нас будет нормальная, полноценная семья?! С детьми и всеми радостями жизни? Высочайший, благодарю тебя за это чудо! Но тут моя жена замечает выглядывающую из — за платья мамы Аами. Её губы сжимаются в ниточку, и она цедит: