Юность

Глаза Урма округляются, и он начинает подниматься со всего места, пытаясь заглянуть мне в глаза. А что глаза? Всё отлично! У нас есть нефть, у нас есть пленники, у нас даже лес есть нормальный, пусть до него и три дня пути. Железо, верёвки, камень — всё в избытке. Людей, в смысле — воинов, правда, маловато. Но то, что Кыхту полный абзац — однозначно!

— Ты чем думаешь, Атти?!

— Ого! А зачем злиться, Урм? Тем более, когда всё так удачно складывается.

— Удачно?!

Кажется, герцога сейчас разорвёт от злости, но я кладу свиток на стол и разворачиваю его:

— Прошу взглянуть, сьере главнокомандующий.

Тот буквально белеет, потом берёт себя в руки, смотрит на бумагу и… Вся злость мгновенно исчезает. Несколько мгновений разглядывания, осмысление, а потом следует вопрос:

— Откуда?!

Скромно опускаю голову:

— Я же не зря тут шастал. Полюбовался. Пощупал. Поспрашивал. Здесь роем ров. Как можно более глубокий. Думаю, роста на три. По краю ставим частокол, а если будем экономить дерево — то стенку из камня, чтобы прикрыть людей.

Веду пальцем дальше:

— Требучеты ставим в этих точках. И начинаем гвоздить. Без перерыва, без отдыха. Пусть крепкорукие меняются. Можно и, даже нужно, выделить в помощь рабов и солдат. Но стрельба должна вестись круглые сутки без перерыва. Далее… Рабам построить штурмовые башни. Демонстративно. Чтобы осаждённые думали, что мы пойдём на стены.

— А мы…

— Естественно, не пойдём. Рабы пойдут. А мы полюбуемся.

Улыбаюсь во все тридцать два зуба.

— А когда их покрошат — мы ещё добавим огоньку…

— Масла нет. Империя нас обманула.

Снова усмехаюсь:

— А нам оно и не нужно. Ту, оказывается, полно нафты.

— Нафты?

— Земляное масло. Я из него такой зажигательный состав сделаю — куда там рёсской жиже! Словом, Кыхт уже пал, хотя этого ещё не знает. Но, клянусь Высочайшим, город будет наш!

Герцог смотрит на меня тяжёлым взглядом, но клятва есть клятва. Слово произнесено. А такое — нарушать нельзя.

— Что нам нужно ещё, Атти?

— Начинать немедленно строить мост, выставить против ворот те машины, что у нас есть, и пусть сразу начинают вести огонь остатками имперского масла. Чтобы не было вылазок. Остальных рабов поделить на три части — одни должны немедленно начать ров, вторых — гнать добывать лес. Тех, что останутся — часть пусть делает глиняные кувшины, прочие добывают камень у скал.

— У нас почти сорок тысяч тушурцев…

— Скоро убавится. А что останутся — умрут на стене.

— Ты хочешь их погнать на убой?

Вся моя напускная весёлость исчезает без следа:

— Сьере Урм, вы же знаете, либо они, либо мы. Когда я был на вылазке, знаете, сколько скелетов таких вот неудачников мы обнаружили во всяких укромных местечках?

…А ещё я умалчиваю о том, что в одном овражке мы наткнулись на кучу деревянных колов, на которых повисли голые скелеты… Герцог горбится, словно его давит неимоверная тяжесть, потом глухо роняет:

— Да простит нас Высочайший…

И осеняет себя знаком анка, его символом…

…Стройка начинается практически немедленно. Герцог выходит их шатра и зычным голосом лично отдаёт распоряжения. Вся масса солдат тут же приходит в движение. Оказывается, пока я так сказать, отдыхал, Урм не сидел на месте, а следовал придуманному нами плану. В общем, как у хорошего маршала — каждый боец знает свой манёвр. Свист плетей, вопли рабов и рабынь, писк детей, скрежет металла. Всё, как полагается. Пленники в собственных халатах таскают землю и попадающиеся в ней булыжники, валят всё это в воду. Течение медленное, и то тут, то там, из — под поверхности водной глади показываются небольшие холмики, впрочем, почти сразу же скрывающиеся обратно под воду. Поток хоть и неспешный, но рыхлый грунт почти мгновенно размазывает по дну. Фиорийцы матерятся, машут без устали плетьми, просто избивают покорно принимающих побои рабов… В воду летит мусор, потом кто — то умный догадывается загнать в воду пленников, выстроив их стеной, вместо опалубки. Это, наконец, начинает приносить кое-какой результат. Во всяком случае, вскоре проявляется целая земляная коса, которую под ударами ножен и копейных древков утаптывают ногами. Потом выдирают пленников, которые стояли в воде, оттуда, поскольку почти каждого из них засыпало по пояс, и самим им не выбраться. Гонят им на смену новую партию. Медленно, но верно, насыпь растёт. Вот она уже добирается до первого из быков моста. Продолжается. С плачем, воплями, стонами и криками. Растёт. Растёт. Есть!

— Марш!

Дробный топот копыт. Я успеваю отскочить в сторону, когда первый отряд фиорийцев, естественно, что это воины самого герцога, вырываются из клубов пыли, стоящей на месте, где тушурцы роют землю, и мчится по свежей насыпи к мосту. Рокот земли сменяется грохотом досок, осаждённые всё же смогли отстоять большую часть моста. Но я и не стремился уничтожать его весь — самим пригодится. Нам же надо перейти на ту сторону? Так, пара пролётов… И уже двигаются пешие, отбивая шаг ударами мечей по щиту… Отбивая…

— Прекратить! Немедленно! Стой!

От первой шеренги отделяется лорд, направляется ко мне:

— Сьере граф, вы что, тронулись умом?!

— Сьере барон, прикажите своим воинам идти не в ногу! Иначе мост развалится. Он слишком слабый.

Лорд смотрит на меня с изумлением, но, похоже, мой авторитет уже достаточно крепок в войсках, поэтому он молча поворачивается к своему отряду и командует:

— По одному, бегом — марш!

Солдаты подхватывают щиты и послушно исполняют команду.

— Строиться на том берегу!

Однако, голосок у лорда мощный. Я склоняю перед ним голову. Выпрямляюсь:

— Благодарю вас, сьере барон, что правильно поняли мою просьбу.

Тот машет рукой:

— Не стоит, сьере граф. Все и так знают, что если вы приказываете, значит, надо исполнять, каким бы идиотским, на первый взгляд, не было ваше распоряжение. Потому вы всегда правы.

Чувствую, как на моих щеках вспыхивает краска смущения. А барон грохает себя рукавицей в грудь и спокойно — ему то бежать не надо, идёт по мосту на тот берег. Остальные солдаты, похоже, сообразили, что не так, и потому идут вразнобой. По пять, десять человек, соблюдая небольшие интервалы между группками. На той стороне сразу сбиваются в коробки строя, выставляя линию. Между тем работы не прекращаются ни на минуту, и насыпь становится всё шире и шире. Вот появляется первый требучет, который волокут, надрываясь от натуги, подгоняемые плетьми рабы. Он скрежещет станинами по доскам, следом тащат ещё один. Готовых орудий у нас немного. Но они есть. Это даёт нам какой — никакой выигрыш по времени. А герцог, между тем, уже выстраивает свой отряд напротив главных ворот, в недосягаемости вражеских стрел. Хотя между зубцами стены черно от голов защитников. Мимо меня пробегает толпа пленных тушурцев с деревянными лопатами в руках. Землекопы. Сейчас они начнут рыть ров, чтобы обезопасить нас от вылазок. Кто — то из солдат направляет их к стене. Надзиратели на лошадях, беспощадно ругаясь, полосуют плетьми это стадо… Один из рабов упал, и несчастного попросту затаптывают в слепом ужасе… Крики, стоны… Скоро это станет привычным… А толпа бежит и бежит, подгоняемая плетьми. Ловлю испуганные взгляды. Ещё бы! Я и над фиорийцами возвышаюсь на голову. А уж перед мелкорослыми тушурцами вообще, великан. Но надо идти. Скоро очередь моего отряда переправляться. Бросаю взгляд на солнце, уже перевалившее на вторую половину дня. Обед уже совсем близко!..

…Густой, наваристый суп. Каша из земляных яблок с нежным мясом ягнёнка. Тушурцев пощипали хорошо! Лишил город значительных запасов продовольствия. Зерно, мука, масло, огромные стада всякой домашней живности. Они быстро выметут подчистую траву, которая уже пожухла. Надо будет посылать отряды в деревни, что разбросаны по округе, для сбора сена. Иначе овцы и коровы просто передохнут от бескормицы. Беру на заметку, задумчиво и меланхолично отправляя ложку за ложкой в рот. Повар молчаливо подливает мне натты в кружку. И вдруг слышу незнакомый детский голосок, что — то спрашивающий: