Юность

— Сьере граф?

На меня смотрят вопрошающие глаза солдат. Сдёргиваю с себя халат, надетый для маскировки на всякий случай.

— Всё нормально. Сегодня ночью. Сейчас — отдыхать…

Выставляем дозоры, они будут меняться каждый час, заодно наблюдать за местностью и устранять случайных любознательных тушурцев, забредших туда, куда не следует соваться. Наши кони тихо похрапывают время от времени, неловко переступая спутанными ногами, когда переходят к месту, где больше травы. Отдыхаем мы в большом овраге, совершенно случайно обнаруженном нами в густой уже начинающей желтеть траве высотой в человеческий рост. Сразу нас и не обнаружишь. До реки примерно пять километров. До склада с деревом — три. Удобно. Второй отряд расположился в лесу, там не очень большая рощица, но укрыться самим и спрятать табун лошадей оказалось возможным. На день хватит, а ночь — наша. Главное, чтобы кони тоже хорошо отдохнули — им сегодня предстоит много работы: везти брёвна, зажигательные материалы. Ну и нас, естественно… Залезаю в выкопанную в глиняной стене оврага нишу, укладываюсь на подстилку, накрываюсь плащом и закрываю глаза. Всё ли я предусмотрел? Не вылезут какие — нибудь случайности? Сейчас от нас зависит жизнь почти пяти тысяч фиорийцев. Впрочем, и от них зависят наши жизни… Если до утра не подойдут основные отряды корпуса — нам придётся очень туго. Обозлённые аборигены наверняка начнут прочёсывать местность в поисках виновников, а уходить навстречу к нашим нам нельзя — мало ли что придумают тушурцы, чтобы переправиться? Так что придётся ждать здесь. И — рисковать… Заставляю себя уснуть, но неожиданно перед мысленным взором всплывает тонкое лицо Ооли. К чему бы это? Застыла на месте и смотрит на меня. Не как обычно, а словно что — то вспоминая… Эх, саури… Почему моя мама назвала её принцессой? Для народа? Скорее всего. Всё. Спать! Спать! Спать!..

…Просыпаюсь мгновенно от тихого шёпота:

— Сьере граф, пора…

Убираю руку с рукоятки меча, за который рефлекторно схватился — это наш сержант. Быстро умываюсь из услужливо, но без подобострастия поданной фляги, наскоро ужинаем пеммиканом, запиваем той же водой, поскольку костры жечь строго запрещено, чтобы не обнаружить себя раньше времени. Только ночью в ямах. Днём не рискуем. Местность незнакомая, и растительность тоже. А ну как дыма будет выше крыши? На ноги коней одеваем специальные войлочные чулки и снимаем путы. Лошади чувствуют наше волнение и тоже нервничают. Ну, Высочайший с нами! Выходим из укрытия и спокойно, без спешки едем по ночной местности к складу с сухим деревом. Ночь — словно по заказу диверсанта: густые облака, через которые не пробивается привычное сияние шарового скопления, расположенного не так далеко от местного светила. Луны еле брезжат. Так что нас не видно, а главное — вода в реке не блестит, стелясь сплошной чёрной пеленой. Просто великолепно! Удача нам благоволит…

…Отпускаю безвольное тело, труп со свёрнутой шеей мягко расстилается по земле бесформенным комком. Готово. И пикнуть не успел. Голова развёрнута на сто восемьдесят градусов и смотрит на собственную спину. Только хрустнуло. Впрочем, при своей силе я вообще мог оторвать её тушурцу. Никакой злобы и чего другого не ощущаю. Привычная работа солдата — убивать особей одного с ним вида… Щёлкает ночная птица. Это доклад от второго поста. Там тоже… Чисто. Ещё восемь человек. Может, просто оставить их в живых? Приступ милосердия проходит, так и не начавшись. Они нас видели. А держать их в плену глупо, потому что неизвестно самим — доживём ли до утра. И выделять людей для их охраны нельзя — каждый человек на счету… Бесшумно открываю дверь — за моей спиной уже стоят четверо. Провожу пальцем по горлу — ребята кивают в ответ. Понятно. И мы просто режем спящих, как баранов. Закрываешь рот ладонью на выдохе и в сердце. Клинок узкий и длинный. Входит в тело легко, как в масло. А на выдохе — чтобы не закричал, не застонал. Воздуха то в лёгких нет. Добиваю второго, оборачиваюсь — всё. Заканчивают. Металл не блестит, потому что специально воронён. Вижу только сгусток тьмы. Тело спящего дёргается — всё. Зачищено. Пересчитываю покойников. Включая часовых — все десять. Даже странно, почему так мало народа охраняет столь большую ценность в Тушуре, как сухой лес. Впрочем, тут ясно, отчего — война. Рисковать большим числом глупо. А мародёры не рискнут связываться с армией… Начинается работа. Подобное мы отрабатывали в Парда не один десяток раз. Быстро набираем брёвна, благо они просушены на совесть, вяжем их к сёдлам коней. Дерево стандартной длины. По семь метров. Просто идеально. Двадцать штук нам хватит. Остальное пойдёт на требучеты… Хотя и очень малое количество. Всего полсотни осталось… Снова начинаем движение. Брёвна тянутся по земле, оставляя за собой борозды, но это уже не страшно… Два часа, и мы у воды. Споро вяжем деревья между собой, причём, не верёвками, а тонкими цепочками из металла. Нельзя, чтобы плот развалился раньше времени. К среднему бревну прибиваем скобу, к которой на верёвке — здесь можно, привязан якорь из оружия, взятого у мертвецов. Быстро грузим привязанные на заводных лошадей бочки с маслом, плот почти уходит под воду от тяжести груза, но уж как — нибудь… Надуваю бурдюк для переправы воздухом, четыре плоских камня, обвязанные верёвками, кладу перед собой. Один из десятников зажигает потайной фонарь и закрывает защёлку. Свет нам не нужен. Только для зажигания масла… Раздеваюсь, намазываюсь жиром, вхожу в воду. Брррр!!! Ледяная! Но в Парда, где я привык купаться — куда холоднее! Так что выдержу. Тем более, что буду двигаться. На боку висит мой короткий меч.

— Начали. Время…

Ложусь на брёвна, но тут же вскакиваю — плот едва не утонул. Придётся просто плыть, держась за него… Ну, километр по течению выдержу. Солдаты отталкивают нас от берега, заходят в воду по пояс. Странно, что тушурцы ничего не замечают. Видно, как возле моста горит цепочка факелов, не прекращается неумолкаемый гул тысяч людей и животных. А я медленно плыву по течению… Пора! Ныряю вниз, отцепляю якорь от скобы, иду на глубину. Ага! Десять раз! Глубина, называется! Три метра до дна! Даже смешно становится… Плот неспешно дрейфует, но я уже вгоняю в илистое дно сабли и копья. Всё входит очень легко, без напряга. Удержали бы только плот на нужном месте. До моста — около сотни метров… Глубоко выдыхаю, достаю фитиль из непромокаемой сумки, открываю шторку фонаря, прикрываясь бочкой — заметят, нет? Шнур, пропитанный селитрой, начинает шипеть, выбрасывая струйку дыма. Отталкиваюсь от плота, одновременно забирая с него бурдюк и камни, перекидываю их вокруг шеи, и распускаю верёвку, изо всех сил работая ногами, чтобы удержаться на месте. Якорный трос увязан хитрым способом, узлами, распуская которые я могу застопорить плот точно на нужном мне месте… Да что эти тушурцы — спят, что — ли?! Ба-бах!!! Грохот, становится светло, как днём. Из бочек вырываются столбы ослепительного в осенней ночи пламени. Такого яркого, что он отражается от низких облаков, как от рефлектора. Но я вижу! Последний узел! Рывок, лишняя верёвка затягивается, всё! Больше распускаться якорный канат не будет, намертво останавливая горящий плот точно под пролётом моста! Пламя высоченное, я даже не ожидал такого! Рёсцы туда явно чего — то добавили. Интересно, чего? Шшшш… Рядом со мной в воду с шипением входит стрела. Заметили, наконец! Ну, да. Тут же сейчас светло, как днём… А на мосту творится ужас. Пламя охватывает дерево моста с такой жадностью, будто оно облито напалмом. Мечутся горящие фигуры людей и животных, переваливаются через перила в тщетной попытке потушить пламя в воде. Но всё бесполезно. Теперь я точно уверен, что имперцы намудрили с маслом гарантированно, потому что в воде пламя вспыхивает ещё ярче. Ничего себе! Солдаты из охраны моста бегут к тому месту, где я должен выплыть! Это плохо! Набираю в грудь побольше воздуха, ухожу на дно. Вряд ли тушурцы в воду полезут… Касаюсь дна ногами. Медленно выдыхаю. Делаю новый вздох из бурдюка. Поехали… Загребая руками плыву обратно на середину. Заодно по пути проверяю якорную верёвку. Держит, родимая! Ещё как держит! Вряд ли местные вояки догадаются, что я переплыл на ту сторону! Скорее — побегут вниз по течению. Точно. Так и вышло. Учитывая, что противоположный берег густо порос чем — то вроде камыша, только помягче, прикрываясь раскидистыми сухими листьями и матерясь, поскольку ступаю голыми ногами по узловатым корням, бреду вверх по течению. Но моста полыхает на заглядение! Красиво! И — мечущиеся в пламени силуэты… Лишь бы местные не догадались послать конных вдоль берегов, чтобы не обнаружить ребят и себя раньше времени… Рискнуть? Ломлюсь через камыш на твёрдый берег, как слонопотам, меня не услышат. Возле моста такое… Даже страшно. Слышали, как кричат горящие заживо люди? Или скотина? И не приведи, Высочайший, услышать! Поседеете… Или руки на себя наложите… Вот и берег, и я припускаю изо всех сил, благо он ровный. Всё окоченение куда то подевалось, смытое напрочь всплеском адреналина, и ноги работают словно сами по себе, двигаясь, как поршни в паровом двигателе. Ага! Вот и мои орлы! Угадываю их в темноте. Ждут! Пробегаю ещё метров пятьсот, проламываюсь сквозь камыш и снова бросаюсь в воду. Как всё — таки хорошо, что в реках здесь нет никаких монстров и хищников! Загребая изо всех сил, плыву. Раз, и — два, и — раз, и — два! Ещё и ещё! Грудь ходит ходуном. Точно последний всепланетный рекорд побил! Задеваю рукой в гребке дно, сразу становлюсь на ноги и мчусь, что есть сил, к своим… Меня тут же закутывают в кусок мягкого войлока, торопливо стирают жир, которым я намазан, подводят коня.