Юность

— Сьере граф Атти дель Парда, уважаемые досы.

Вхожу в большую комнату — женщины стоят у горящего камина, протянув к огню руки. Поскольку на улице довольно прохладно. При моём появлении дружно поворачиваются ко мне и кланяются на манер, принятый в Рёко, затем выпрямляются, и я вижу, как у всех троих вспыхивают глаза. У самой Лиэй — тоской, у её сестёр-близняшек — надеждой. На что, интересно? И где ненависть, соблюдать которую до самой смерти поклялись Иолика и Юмика? Её больше нет. Вместо этого — усталость, испуг, и надежда. Обе девушки, которым уже по четырнадцать, если не больше, смотрят на меня так, словно я сам Высочайший…

— Добрый день, уважаемые досы. Рад вас видеть после столь долгого перерыва. Какими судьбами вы добрались до меня?

Лиэй делает шаг вперёд, вновь кланяется мне, а потом… Вдруг опускается на колени и протягивает ко мне руки:

— Прошу вашего милосердия, сьере граф…

— Что?!

Я не верю своим глазам, что происходит? Но тут рядом с ней точно так же принимают такую же коленопреклонённую позу обе близняшки:

— Спасите нас, сьере граф… Умоляем о милосердии…

Глава 14.

…И только теперь я замечаю тщательно припудренные горькие складки у краешков когда то припухлых губ, сетку ранних морщин возле уголков глаз у Лиэй, изуродованные тяжёлой работой, словно у простых крестьянок, кисти рук обеих сестёр, а присмотревшись, вижу, что на первый взгляд богатые платья женщин обычная ветхая рухлядь. Грудь старшей из сестёр потеряла свою форму, расплывшись под одеждой, талия пополнела. Младшие вроде бы немного налились, но с другой стороны — впалость щёк говорит о частом недоедании. И им приходится работать. Много и тяжело. Получается, что от меня чего то скрывают, либо недоговаривают. Граф беден, словно церковная мышь? Или просто типичное отношение высшей расы рёсцев к варварам-фиорицам? Из — за которого Лиэй не считают даже полноценным человеком? Как и её сестёр? Ничего. Скоро всё прояснится. А пока с удивлением замечаю, что у меня нет абсолютно никаких чувств к бывшей маркизе. Совершенно ничего. Ни сердце чаще не стукнуло, ни эмоций. Обычная просительница. Такая, как сотни и сотни других фиориек. Даже Юрика и Маура вызывают больше чувств, чем она. Не говоря уж о моей супруге… Пусть она и чужой мне расы…

— Встаньте, прошу вас.

Женщины медленно поднимаются. Глаза по прежнему опущены к полу.

— Я прошу вас сесть за стол, и мы переговорим, чтобы найти приемлемое решение вашей проблемы…

…И не упускаю случая уколоть бывших маркиз Тумиан:

— …Несмотря на вашу клятву… Отомстить мне…

Обе близняшки вздрагивают одновременно. Потом, то ли Юмика, то ли Иолика — я слишком мало их видел, да и почти не общался, выдавливает:

— Если бы мы знали, что ждёт нас здесь — сами бы притащили Лиэй в вашу спальню силой! Или бы умолили отца отдать вам её в жёны…

— Так плохо?

Участливо осведомляюсь я, и тут графиня дель Раахи вдруг буквально взрывается плачем, а младшие наперебой вываливают на меня целый ворох всего такого! Во-первых, Лиэй, как младшая жена, вообще не имеет никаких прав и не может ничем распоряжаться. Всё зависит от прихотей старшей жены, чистокровной рёски из высших семей Империи. Второе — уже известное мне отношение ко всем негражданам Рёко: пренебрежительное, словно к говорящим животным. Третье — постоянные унижения со стороны мужа, того самого графа. Ну и много чего ещё — издевательства слуг и фаворитов старшей жены, наказания младших, граничащие с пытками. Кто — то из близняшек закатывает рукав платья, и я вижу следы ожогов раскалённым железом. Вторая, отчаянно стесняясь, обнажает ступню, всю синюю от кровоподтёков — её били палками по пяткам. Лиэй молча плачет, потом, когда сёстры выдыхаются, выдавливает из себя:

— Мою судьбу не изменить. Воля Высочайшего и покойного… Отца — святы и нерушимы. Но мне жаль сестёр. Я надеюсь, сьере граф… Что вы поможете мне спасти их…

— А ваш супруг и старшая жена? Вас не накажут?

Лиэй опускает голову, чтобы скрыть слёзы, вытекающие из когда — то бездонных глаз:

— Я стерплю всё, зная, что у них будет новая, лучшая жизнь. По крайней мере, на Родине.

Я указываю на накрытый изысканными разносолами стол:

— Угощайтесь, досы. Мне надо немного подумать. Только не смущайтесь, если я стану задавать вам вопросы, которые вызовут не слишком приятные воспоминания.

— Если вы об отце, то… Мы готовы поклясться, что ни словом, ни делом никогда не попрекнём вас содеянным.

Я смотрю на неё вопросительным взглядом, и слегка покраснев, младшая выдаёт:

— Я — Иолика.

…Это та, у которой ожоги на руках. Значит сестру, которую били палками, зовут Юмика…

… — Вы решили обратиться ко мне, потому что надеялись, что я не забыл вас, Лиэй?

Женщина заливается краской стыда, потом еле слышно отвечает:

— Ваш рисунок… Атти… Он словно вырезан навеки в моей памяти, и когда мне уже не хочется жить, я просто представляю себя в том платье на берегу озера…

Теперь моя очередь отвернуться к окну:

— Значит, ваши чувства ко мне не изменились. В отличие от моих.

Бывшая маркиза вскидывает на меня глаза, но встречается с моим равнодушно-сочувствующим взглядом, и только сейчас замечает тонкую цепочку брачного ожерелья, её губы кривятся, удерживаясь от рыданий, и она с трудом произносит:

— Вы… Женились?..

Киваю в знак согласия. Короткая пауза:

— И… Кто она? Из какой семьи? Я знаю её?

Машу рукой в знак отрицания:

— Нет. Вы не можете её знать, доса, потому что она не из Фиори. Моя жена — всего лишь простая сирота…

…А что не так? Ооли — единственный представитель своего вида на этой планете, и ей никогда не вернуться домой. Так что здесь я ни единым словом не лгу.

— Сирота?!

Это Юмика. Снова киваю и повторяю:

— Да, девушки. Она — сирота. У неё нет ни приданого, ни богатых угодий и земель. Ничего. Можно считать её нищенкой. Более того — моя жена…

Неожиданно даже для самого себя, это слово — 'жена', я произношу с такой затаённой нежностью и любовью, что Лиэй вскидывает голову, словно не веря услышанному, но тут я заканчиваю фразу:

— …Моя супруга — простолюдинка. Самая обычная девушка из народа. Впрочем, нет. Не обычная. Она единственная во всём мире, и другой такой нет!

Бывшая маркиза даже отступает на шаг назад, её голова опускается, а плечи безнадёжно обвисают:

— Девочки… Нам не на что больше надеяться. Мы уходим. Простите за назойливость, граф дель Парда. Я просто глупая мечтательница…

И выглядит она так… Жалко… И ничтожно… Всё верно. Она ведь просительница. А я — не соизволил снизойти. Вот взял, и не соизволил. И даже успел жениться. На другой, пока она лелеяла пустые мечты. Девчонки поднимаются из — за стола, близняшки тоже потеряли всякую надежду. Уже умерли, если можно так выразиться. То есть, с виду живые, дышат, разговаривают, двигаются. Но внутри нет той искры жизни, которая делает нас людьми. Живыми, настоящими людьми. Стоп! Я что — такая вот окончательная тварь?! Сначала вынудил одну девочку отравиться, потом убил отца этих несчастных и лишил их всего, следом изнасиловал невинную девушку, правда, потом признал её законной женой… Не оправдывайся хотя бы перед самим собой, Атти! Ты же знаешь, что совесть — не обмануть! Мой голос звучит хрипло, словно что — то мешает говорить, и я с удивлением слышу его как бы со стороны:

— Если я увезу ваших сестёр, доса дель Раахи, ваш супруг не станет поднимать шума?

Она вздрагивает, потом отвечает:

— Не думаю. Юмику и Иолику постоянно обзывают нахлебницами и дармоедками. Так что если они исчезнут, то вряд ли кто будет волноваться.

Качаю головой в сомнении:

— Фиорийки ценятся в известных заведениях Империи. Не думаю, что старшая супруга графа упустит шанс заработать на ваших сёстрах пару-тройку золотых, продав их в публичный дом.

Лиэй вскидывается и запальчиво выдаёт:

— Откуда вы знаете, что их хотят продать?!