Инстинкт № пять

Привстав с ужасом на постели, мадам Роз в тесном пеньюаре из черного шелка с белым от толстого слоя крема лицом страшного клоуна хрипло крикнула низким голосом паники:

— Фас, Кербер, фас!

Это были последние слова, которые я от нее услышала.

Дог на полу у кровати задрал сонную морду и разлепил злобные фары.

Схватив с прикроватной тумбочки мобильник, тварь принялась быстро клевать когтями по цифрам, настукивая телефон полиции. Она уже взяла себя в руки. Она уже не смотрела в мою сторону, зная, что у нее есть верная минута, пока пес кинется на защиту хозяйки.

Конечно, она видела мой револьвер, но чуяла дьявольским нюхом — я не стану стрелять, прежде чем не выговорюсь дотла.

Но я не дала ей этой минуты.

На ее несчастье, на столике у входа красовалась плетеная корзинка, полная спелых фруктов: корзинка Красной Шапочки. Я схватила сверху наливное яблочко и — ого! — запустила его прямо в сукин лоб. Только сделав замах, я поняла, что фрукт декоративный, ненастоящий. Это был увесистый шар из цветного стекла, который угодил — разумеется! — точно туда, куда надо: в лоб. От удара стерва уронила на колени мобильник и, откинувшись затылком на кроватную спинку, потеряла сознание.

Теперь настал черед Кербера.

С рычанием ада пес кинулся на врага, распахнув пещеру с клыками. Я не хотела его убивать и не убила. Я только снова спокойно кинула фруктом — и рука возмездия попала литой грушей из темно-зеленой смальты прямиком в пасть. Тяжелый кляп, как клин топора, с всхлипом вошел ровнехонько в самую глубь алой глотки собаки, и дог стал жалобно кататься по полу, пытаясь высвободиться от моего снаряда. Бедный пес, надеюсь, ты выжил…

Победы рока меня даже не удивляли, повторяю, раз судьба привела меня к цели, это ее дело — поразить мишень в черное яблочко.

Я зверски бросилась на кровать, но мачеха взвизгнула и с пятном крови на лбу спрыгнула на ковер и кинулась к туалетному столику, выдернула ящик, пытаясь нащупать оружие. Я сбила гадину с ног. Но уже падая, бестия выхватила что-то вроде лезвия или кинжала. Я вмазала ей по виску золотой рукояткой: лежать! И когда гидра вырубилась, сначала с трудом выдрала из руки стилет, затем разодрала простынь и, заломив руки за спину, связала мадам мертвым узлом. Уф! Потом закрутила ноги шнуром от портьеры, перевернула тело и села верхом перекурить. Села прямо на пышные сиськи мачехи, съехав задницей на живот. И тут она, пардон, пукнула.

Это было так неожиданно, что я аукнулась нервным смехом.

Наконец я могла рассмотреть чудовище, которое преследовало меня всю жизнь, с колыбели… Найду ли слова… Мне показалось, что я сижу на чем-то вроде огромной ящерицы длиной с человека, а видела довольно эффектную женщину с крупными чертами лица. Ее немного портил вульгарный нос и вишневая бородавка в гуще левой брови. Мои руки пьянствовали победу. Схватив нижнюю губу, я с интересом оттянула вниз мягкое крашенное помадой мясцо — у дамы были прекрасные искусственные зубы идеальной огранки. Если б под руку попались зубные щипцы, я бы тут же выломала на память парочку перламутровых камешков.

Веки мадам дрогнули, я поняла, что стерва очнулась, но делает вид, что лежит без сознания. Тогда я попыталась открыть пальцами ее правый глаз, но сука тут же закатила зрачки. И я увидела только белое бельмо. Ладно! Она не хочет открывать глаз, не хочет видеть меня, так сильна была ее ненависть и одновременно — чувство бессилия. Двадцать лет она платила за мою смерть, и все напрасно: падчерица сидит сверху на животе и курит сигарету полного кайфа.

Меня бил мелкий озноб победы. Как сладкоежка перед тортом, я не знала, какой кусок отхватить. Откусить ли ухо из белого крема? Или вонзить зубы в шоколадные губы? Или ковырнуть ногтями цукаты глаз?

Я вновь давнула задницей на живот, и она опять пукнула.

— Ну здравствуй, вонючка, — мой голос хрипел от возбуждения, я достала еще сигаретку и щелкнула зажигалкой. Пес тоскливо стонал в углу, пытаясь лапами освободить пасть от плена, бедняга. — Здравствуй, жаба. Так хочется засунуть тебе ствол в манюрку и расстрелять всю обойму. Кончить пятью пулями… Знаешь, сколько раз я мечтала, как буду тебя убивать? Не сосчитать! Но самую лучшую смерть для тебя я увидела по видику в одном боевике про японскую мафию. Берется большая голодная крыса…

Веки мачехи дрогнули от отвращения. Она прекрасно слышит мои слова.

— Затем — большая кастрюля и паяльная лампа. Крысу сажаем в кастрюлю и привязываем открытой стороной к твоему голому животу, сука. А тебя приматываем к столбу.

Я стряхнула пепел сигареты ей прямо на рожу.

— Сначала крыса в кастрюле сидит тихо и не кусается, хотя прекрасно видит, что вместо крышки — голый теплый живот. Тогда я включаю паяльную лампу и начинаю слегка поджаривать краешек кастрюли, в том месте, где в углу на дне прячется крыса. Через минуту ее начинает палить, и тогда, чтобы спасти свою шкуру, крыса старается прогрызаться прямо сквозь человеческое тело, сквозь живот от пупка наружу. Рыть проход зубами и лапами через кишки, сквозь желудок, пока сзади, на твоей пояснице, не покажется маленький красный холмик.

Мачеха тиснула желваками, но глаз не открыла. Получай порцию пепла!

— Этот холмик на коже растет и растет на глазах. И вот твоя гладкая кожа лопается, и в дыре появляется морда живой крысы. Она не торопится спрыгнуть на пол. Нет. Сначала отдышится, почистит лапками морду от мяса и только затем спрыгнет из твоего трупа вниз. Чпок! Вся красная и сытая.

Я уже поняла — она не скажет ни слова. Даже в такой дикой ситуации она будет делать вид, что не имеет понятия, кто я такая и о чем говорю.

— Крыса пока в кастрюле, в моем багажнике, — тут я врала; эта месть была только мечтой мести, — но тебе повезло, я передумала… Оказывается, ты вырастила хорошую дочь.

Ресницы твари опять дрогнули.

— Оказывается, мы сможем вдвоем выступить против тебя в швейцарской судебной палате, Роз. Ты отдашь нам все до последней копейки. До встречи в суде, Роз.

И я, каюсь, с наслаждением мести погасила окурок сигареты об острый кадык на жилистой шее.

Запахло паленой кожей, но даже тут мачеха сумела справиться с жуткой болью — так сильна была ее злоба! — и лишь простонала сквозь зубы. Из-под стиснутых век выкатилась на щеку бессильная чернильная от туши слеза тоски.

Она так ничего и не сказала.

Я заклеила ей пасть полосой скотча и вышла, жалея собаку.

Что дальше?

Я сняла с Лиззи наручники и увезла из Штаада прямиком в Берн, где было легче затеряться от чужих глаз. Но долго скрываться нам не пришлось. Во-первых, мы легко подружились. У сестры действительно оказалось золотое сердечко. Уже вечером после похищения она принялась наивно делить наследство и «подарила» мне из империи фон Хаузеров отель «Хауорт» в Лондоне, необитаемый остров в Нормандии и крейсерскую яхту «Катти», команда которой состояла из шести офицеров и сорока моряков.

Кукла растрогала меня до слез, я поняла, что ни за что не оставлю ее бесприданницей в случае юридической победы. Это все — во-первых. А во-вторых, оказалось, что при наследнице создан целый опекунский совет и возглавляет его вовсе не мадам Роз, а друг и компаньон покойного деда престарелый господин Арнольд, который хорошо знал моего отца и обожал мою мамочку. Тут моя принцесса-Золушка проявила прямо бойцовский характер, защищая свое представление о справедливости. Через пару дней после бегства мы вдвоем посетили господина Арнольда в Лозанне и ввели старика в курс дела. Надо отдать должное этому месье, он достойно выдержал удар и спокойно нарисовал мрачную картину всех препон, которые нужно преодолеть, чтобы доказать сначала законность моих претензий, а затем вступить в права законной наследницы по прямой линии. С учетом размеров состояния фон Хаузеров это будет многолетняя тяжба. Лиззи потребовала ограничений для алчности своей мамаши, а я сразу оговорила пункт, что не намерена оставлять ангела-Лиззи на произвол судьбы, наша общая задача — справедливость, а не деньги. Только тут в глазах старика промелькнуло живое волнение, и он вдруг признался, что поражен моим сходством с покойной Аннелиз, моей мамочкой.