Гейдар Алиев

Видать, чтобы я не «блуждал» больше в аппаратных коридорах, а детей чиновники не объехали по кривой, Гейдар Алиевич сделал так, что я визировал новые варианты постановления. И вот — чудо! — в 1985 году решение было принято и обнародовано. Я ликовал.

Выражаясь нынешним языком, экономическое положение сиротского детства изменилось радикально. Стало больше еды, одежды. Одетые прежде серо детдомовцы преобразились. Курточки, платья, пальто, рубашки — да все у них стало новым и красивым, как у благополучных, «домашних» детей. У персонала выросла зарплата. Вообще, сиротство, стыдливо неупоминаемое прежде, вдруг стало в центре внимания. Дело обернулось таким манером, что в шефы к сиротским заведениям чуть ли не очередь стояла — заводы, колхозы, институты, театры, все хотели шефствовать, чинить крыши, помогать продуктами, деньгами, таскать ребят в театры и музеи — к тому же вход теперь туда делался для этих детей бесплатный.

ЦК принял еще одну мою идею и наградил орденами и медалями множество воспитателей, врачей, учителей, нянечек, поварих даже, ну и, конечно, директоров детских домов. Ясное дело — престиж людей, спасавших детей, вырос».

Прошли месяцы. Кабинет генсека занял Горбачев. Тихонова, отправленного на давно заслуженный отдых, сменил Рыжков. И в череде бесконечных совминовских забот тоже выделил для себя проблемы детства. В один из субботних дней он пригласил к себе Лиханова. Приведем еще несколько строк из записок Альберта Анатольевича.

«Я вооружился большой папкой с листками, на которых излагалась та или иная проблема, к иным были приколоты фотографии, а кроме того, я написал общую записку о проблемах детства.

Рыжков встретил меня в своей кремлевской резиденции не один, а с женой Людмилой Сергеевной. Сказал, что это знаменитый кабинет Сталина, где все сохраняется, как было. Хозяин с женой, чтобы было удобнее, сели по одну сторону стола, меня пригласили сесть по другую.

Естественно, что поначалу я волновался — таких рандеву у меня в жизни до сих пор не было, — не будет их и впредь, и дело объясняется очень просто: характером Николая Ивановича, его глубокой порядочностью, сдержанностью.

Он сразу сказал, что читал мои статьи о детстве, а кроме того, обо мне рассказал ему Гейдар Алиевич Алиев, его первый заместитель. Так что Рыжков был в курсе моего письма 1984 года и прошлого постановления правительства.

Та памятная встреча продолжалась поразительно долго — три часа сорок минут. Постепенно мое выступление перед двумя слушателями превратилось в беседу. Николай Иванович рассказал, как начал работать во время войны, подростком, как бедовал, как стал студентом. Рассказала про свое детство и Людмила Сергеевна. Говорили они сдержанно, скромно — вот когда я ощутил, что мы люди одного поколения.

Похоже, еще ничто не омрачало отношений между Горбачевым и Рыжковым, и, как я узнал гораздо позже, Николай Иванович на другой же день рассказал генсеку обо мне, и они согласились, что надо меня привлечь к новому постановлению о сиротстве и, чтобы не гонять дело по кругу, образовать для этого маленький коллектив совминовских спецов. Главную роль отвели Виктору Ивановичу Власову, заместителю Гейдара Алиевича Алиева в Бюро Совмина по социальным вопросам, и мне».

Российский (прежде Советский) детский фонд, созданный в 1987 году, действует и сегодня. На его счету — многие и многие добрые дела, акции милосердия, тысячи спасенных жизней… Только вот беда — сирот становится все больше. И нет в России начальников, чью душу детская беда ранила бы так, как ранила Черненко, Алиева, Рыжкова…

БАМ остался в его сердце

День за днем обновлялся железнодорожный транспорт. Продолжалось строительство Байкало-Амурской магистрали, одной из самых больших строек XX века. 3150 километров второго пути к Тихому океану, новые города и поселки, станции и рудники, лесхозы и фабрики строила вся страна.

5 июля 1984 года. Политбюро ЦК «заслушало сообщение товарища Г. А. Алиева по некоторым вопросам, связанным со строительством Байкало-Амурской железнодорожной магистрали. Отмечено, что в целом строительство магистрали ведется высокими темпами. В суровых природно-климатических условиях выполнен большой объем работ, построено много мостов, тоннелей и других сооружений. В необжитых местах возводятся новые населенные пункты. Все это — результат целеустремленных усилий рабочих и инженерно-технических работников, местных партийных, советских, профсоюзных, комсомольских организаций, шефской помощи трудящихся многих республик, краев и областей».

В этом, 1984 году коллективы стройки собирались завершить укладку главного железнодорожного пути — как водится, к празднику, 67–й годовщине Великого Октября, и на год раньше установленного срока открыть движение поездов на всем протяжении магистрали.

Обратим внимание: на год раньше срока — это значит в ноябре 1984 года. А уже июль! Между тем, как отмечает Политбюро по докладу Алиева, на трассе «с отставанием ведется сооружение объектов локомотивного и вагонного хозяйства, инженерного обеспечения трассы, жилья, детских учреждений, больниц, предприятий торговли, общественного питания». Политбюро ЦК КПСС предложило руководителям министерств и ведомств принять меры к своевременному вводу в эксплуатацию пусковых объектов Байкало-Амурской магистрали.

30 сентября того же 1984 года газеты сообщили о стыковке на БАМе. «Есть железная дорога от Байкала до Амура! — восклицала «Социалистическая индустрия». — Венчая титанический труд коллектива Всесоюзной ударной комсомольской стройки, вчера — на год раньше срока — сомкнули 3150–километровую колею БАМа на разъезде Балбухта бригады монтеров пути Александра Бондаря и Ивана Варшавского, которые шли навстречу друг другу с запада и востока».

Репортер не врал. Действительно, в таежном распадке рельсы сомкнулись. Телеоператоры показали, как укладывается «золотое звено». Но никто не сказал, что не готов еще Северо-Муйский тоннель; там строится обвод. Ошиблись изыскатели и проектанты: направили трассу по разлому. Строителям преградила дорогу подземная река.

Пожалуй, ни один тоннель в мире не видел столько больших начальников, как Северо-Муйский. Приезжали министры, партийные чины, ученые. Одними из первых прилетели, когда стало известно об аварии на проходке, Гейдар Алиевич Алиев, министр путей сообщения Николай Семенович Конарев, заместитель председателя Госплана Виктор Ефимович Бирюков… Бирюкову уже было 72, но за ним, высоким, подтянутым, едва успевали спутники помоложе.

С той памятной командировки прошло уже два десятка лет. Бирюкову — за девяносто, но он по-прежнему зорок, точен в деталях и оценках. От Иркутска к Северо-Муйскому тоннелю приехали на специальном поезде. Один вагон у Алиева как члена Политбюро, другой — у остальных членов делегации. Ранним утром Бирюков в спортивном костюме выбегает из вагона.

— Вчера трава была зеленая, а сегодня почему-то серебрится. Батюшки, да это же снег выпал. В августе! — восклицает он с юношеской непосредственностью.

Из соседнего вагона, тоже в спортивном трико, спрыгивает Алиев.

— Гейдар Алиевич! — кричит Бирюков, так что эхо отдается. — Догоняйте!

— Догоню!

И они побежали по тропинке, два крепких, здоровых мужика, полных счастья и от этой слепящей травы, зазеленевшей под первыми лучами солнышка, и от первозданной таежной тишины.

А потом были три километра в тоннеле, где слева и справа грохотал по желобам едва прирученный поток. Позже сюда добрался — дважды! — и Николай Иванович Рыжков и образно оценил маршрут: «Идешь словно внутри водопада!»

В салон-вагоне Алиева впервые прозвучало предложение: надо идти в обход тоннеля, иначе дорогу не сомкнуть. Николай Семенович Конарев, возвращаясь памятью к тем дням, даже сейчас волнуется:

— Самое острое чувство: как жаль, что такое случилось. Погибли проходчики… Загублен труд тысяч людей. И другое чувство: надо немедленно искать выход… Вы знаете, что такое у железнодорожников «двенадцатитысячник»? Высота подъема, — разъясняет Конарев специальный термин. — Это максимальный уровень подъема, который разрешали нормативы в то время. При обходе Северо-Муйского тоннеля подъем — 18 метров. Как исключение — разрешили.