Калинин

Петербургский комитет при участии Калинина призвал к всеобщей поддержке и проведению в жизнь постановлений конференции. Со всех концов страны также приходили вести об одобрении принятых в Праге постановлений.

Революционное движение в России разрасталось с каждым днем.

Весна 1912 года принесла большевикам большую радость. 22 апреля (5 мая) вышел первый номер новой партийной газеты.

Называлась эта газета «Правда».

Калинин как-то повстречал знакомого еще по Путиловскому заводу Николая Полетаева — официального издателя «Правды». Поинтересовался у него, как придумали такое яркое, хорошее название.

Полетаев рассказал. Инспектор типографии, выдававший разрешение на название газеты, уверял, что все названия, предложенные нами, заняты. Просматривая списки разрешенных газет, Полетаев натолкнулся на название «Правда». Под ним выходила некая газетенка религиозно-нравственного содержания. Жаль было оставлять такое название за этим изданием. Но как быть? Выручил инспектор:

— А вы съездите к издателю и поговорите.

Полетаев поехал и за двадцать пять рублей выкупил у «неподкупного» синодского чиновника название, ныне известное всему миру.

Получив первый номер «Правды», Владимир Ильич решил перебраться из Парижа поближе к России в Краков. В Кракове было удобнее работать. Польская полиция враждовала с русской. Все русское для нее было ненавистно: царь, правительство… И, уж конечно, полиция. Можно было надеяться, что ни слежки, ни тайной цензуры за перепиской, как во Франции, не будет.

В Кракове все оказалось так, как и предполагал Владимир Ильич. Даже лучше, чем предполагал.

Сюда как-то проездом из Парижа в Питер явилась Инесса Арманд — старая приятельница Ленина, знакомая еще по французской эмиграции. Два дня Ильич обговаривал с ней адреса, явки, планы. Предусмотрели все столь точно и подробно, что уже через несколько дней после ее отъезда стали поступать письма — подробные, деловые, обнадеживающие.

Из этих писем Ильич узнал о «генералах революции», что собирались за Нарвской заставой и именовали себя ПК — Петербургским комитетом. Потом пришло известие о создании Северного областного бюро. Ильич внимательно следил за ходом партийной работы в Питере и знал о делах и думах Калинина и его друзей, может быть, даже больше, чем они предполагали.

Большое значение Ленин придавал очередным выборам в Государственную думу. Это подтвердил и Шотман, приезжавший на короткое время в Краков.

По новому избирательному закону рабочим разрешалось на своих собраниях выбрать лишь уполномоченных, которые избирали выборщиков. Выборщики же лишь намечали кандидата от рабочих. Избирали кандидата на губернском избирательном собрании выборщиков, где господствовали помещики и капиталисты.

Задача состояла в том, чтобы на собраниях уполномоченных от рабочих принимались решения, обязывающие каждого выборщика снимать свою кандидатуру в пользу партийного кандидата.

Калинин понимал, что с ликвидаторами найти общий язык по поводу кандидата в депутаты будет трудно. Но все же решил попробовать. Вместе с Правдиным, Ивановым, Митревичем созвали совещание выборщиков. Собрались в лесу, вечером. Спорили до хрипоты. И не пришли ни к какому соглашению. Ну что ж, этого и следовало ожидать! Калинин сказал, обращаясь к товарищам:

— Чтобы мы да не победили ликвидаторов…

Слово «ликвидатор» прозвучало как ругательство.

…Осенью Ильич получил сообщение, что депутатом Думы, от Петербурга избран большевик Алексей Егорович Бадаев. От всех шести крупнейших промышленных районов страны депутатами от рабочих были избраны большевики. Меньшевиков оказалось на одного больше, но они представляли лишь четверть миллиона рабочих, в то время как большевики — миллион!

Петербургский комитет поручил Калинину и Правдину шефство над социал-демократической Фракцией Думы. По очереди они и ходили на заседания фракции. От большевиков тут, кроме Бадаева, было еще пятеро.

Калинину нравились эти мужественные, уверенные люди — рабочие депутаты.

Лишь к одному старому знакомому по Союзу металлистов — Роману Малиновскому, избранному от рабочих Москвы, Михаил Иванович не питал доверия, присматривался к нему и убеждался: такой же, как и в шестом году. Разве еще более истеричен стал,

К Петровскому же Калинин проникся особой симпатией. Прямой, честный, несгибаемой воли человек. Григорий Иванович, в свою очередь, с большим уважением относился к Калинину. Он вспоминал впоследствии, что Калинин, казалось, приносил с собой на заседания фракции боевой дух петербургских пролетариев. Дыханием борьбы, волнением питерских заводов веяло от его речей, когда он обосновывал большевистскую точку зрения или разоблачал политику правительства.

Однажды, рассказывал Петровский, Калинин пришел во время обсуждения вопроса о том, как относиться к утверждению сметы святейшего синода.

Кто-то из меньшевиков вяло доказывал, что-де незачем в этот вопрос глубоко вникать, надо воздержаться, все равно ничего не изменишь.

Михаил Иванович долго слушал, сжимая кулаки от гнева.

Но выступил, как всегда, спокойно. Сказал, что обсуждение сметы святейшего синода надо рассматривать как удобный предлог для разоблачения политической системы царского самодержавия. Надо показать, как духовенство глушит сознание пролетариата и крестьянства, как церковники помогают царю держать народ в кабале. Да разве можно при таком вопросе говорить о нейтралитете?

После заседания фракции Калинин сказал Петровскому:

— Рано иль поздно наши дорожки с меньшевиками окончательно разойдутся. Встанет вопрос о создании самостоятельной большевистской фракции. Как ты думаешь?

Петровский мотнул головой в знак согласия.

Встречались они и вечерами. Михаил Иванович рассказывал о товарищах по Орудийному заводу, о забастовке в знак протеста против смертных приговоров, вынесенных царским судом группе севастопольских матросов, о том, как тогда его чуть не арестовали. Околоточный надзиратель явился уже в проходную завода. Да рабочие подслушали его разговор с помощником начальника завода Старком и предупредили Калинина. Михаилу Ивановичу удалось выйти другим ходом. Правда, через десять дней его все же арестовали и предложили уехать на родину.

— Но я, как видишь, здесь, — смеясь, закончил Калинин, — хотя знаю, что в покое меня все равно не оставят.

И правда, полиция вскоре стала действовать решительнее. 17 января 1913 года к проходной Орудийного завода явился сам жандармский офицер с околоточным и четырьмя агентами охранки. От вызванного в проходную Старка потребовали немедленной выдачи Калинина и Беднякова. Беднякова на месте не оказалось, а Калинина в сопровождении многочисленного эскорта отправили в тюрьму,

Екатерина Ивановна, лишь недавно приехавшая из деревни, побежала в охранное отделение. Дежурный жандарм наорал на нее, а потом сообщил все же, что Калинин вернется дня через три, но жительство в Петербурге ему будет запрещено. Екатерина Ивановна вздохнула свободнее: «Запрещено так запрещено… К этому не привыкать», И пошла собирать чемоданы.

НА ЗАВОДЕ «АЙВАЗ»

Одним из признаков надвигавшейся войны был промышленный подъем. Промышленность, особенно военная, развивалась бурными темпами. В Петербурге еще недавно Я.М. Айваз владел небольшим заводишком, изготовлявшим машины для табачных фабрик, а в 1913 году акционерному обществу «Айваз» принадлежали, кроме этого, тоже разросшегося завода, еще завод с поэтическим названием «Светлана», изготовлявший электролампочки, и «Новый Айваз», вновь построенный завод для выполнения военных заказов.

На этот завод в феврале 1913 года и поступил Михаил Иванович Калинин.

Порядки в России были поистине удивительными. Жить в Петербурге Калинину запретили, а работать — пожалуйста. Черта запрета для проживания проходила в нескольких километрах от границы Петербургского уезда. Михаил Иванович поселился «за чертой» — в Озерках, а работать ходил «в черту», на «Новый Айваз», преодолевая каждый день около четырех километров в один конец.