Страница 7 из 49
Мэрилин Монро — это она.
РОЖДЕНИЕ
Сначала свет гаснет резко, без объяснений, потом наступает ощущение, что всё становится сложным, враждебным и горячим. Очень горячим. Чудовищное и неравное сражение с внезапным, непостижимым небытием, которое набирает силу и покрывает собой всё.
Род-Айленд-авеню, Хоуторн. Обычный день в унылом предместье Лос-Анджелеса. Выстроившиеся в ряд домишки, где копятся разбитые мечты, ложь и дурновкусие, а за занавесками прячутся годы мелочных придирок. В одном из бунгало сумасшедшая старуха, наслушавшаяся проповедей евангелистских священников, пытается задушить подушкой грудного ребенка. Малышка отбивается, молотит ручками и пухленькими ножками. Но старуха давит сильнее, закрыв подушкой все лицо младенца, чтобы ни частички воздуха не прошло, ни одного крика не вырвалось. Движения ребенка ослабевают. Борьба явно слишком неравная. На счету старухи годы подавляемого насилия, злобного разочарования. А главное — с ней бывают припадки. Она уже давно ищет виноватого, из-за кого вся ее жизнь пошла коту под хвост. И сегодня утром все прояснилось. Ее злой демон — это Норма Джин, дочь ее дочери, крепенькая щекастая девчушка, лепечущая в пеленках в двух шагах от нее.
По счастью, Болендеры — соседи напротив, которым поручили присматривать за ребенком, — явились вовремя и не дали Делле Монро Грейнджер убить свою внучку. Малышку два-три раза ударили по щекам, возможно, сделали ей массаж грудной клетки, чтобы воздух снова начал циркулировать по маленьким легким. Потом старуху отправили прямиком в сумасшедший дом. Или (по другой версии) малышке самой удалось вырваться из чудовищных тисков. И бабка, в конце концов, признала свое поражение. Или же припадок прошел сам собой, старуха передумала, прижалась ухом к ее спине, пока девочка надрывно кашляла и приходила в себя. В тот день Деллу Монро не отправят в психушку. Отложат на потом.
Как бы то ни было, Норма Джин не умерла в тот раз. В 1927 году.
Но, возможно, эта мрачная история о детоубийстве, страшный случай острого приступа безумия — всего лишь выдумка. Поскольку никаких доказательств мнимой попытки убийства безобидного младенца, которому было от роду всего несколько месяцев, не существует. Правда это или ложь, «инцидент» обретает от этого лишь еще больший смысл, большее значение. Ведь об этом происшествии рассказала, сделала его достоянием общественности Мэрилин Монро — суперзвезда, обожаемая во всем мире, олицетворение торжествующей женственности. Это ужасное событие личной жизни стало, по ее словам, в каком-то смысле ее рождением, это оно ее «сделало». Произвело на свет. Стало первым воспоминанием. Однако женщина, известная под именем Мэрилин Монро, много лгала о своем прошлом, своем детстве, начале жизни, браках. Ее жизненный путь проходит через темный лес, и она лишь изредка удостаивала бросить несколько камушков, чтобы навести на след. Ей приходилось защищать себя. И создавать себя тоже. Выдумывать себя, сочинять свой миф, в котором сплелись атавистическое безумие ее предков и невероятная сила сопротивления маленькой брошенной нелюбимой девочки, жертвы злобы взрослых людей. Ей приходилось подчеркивать контраст между гадким утенком — Нормой Джин и прекрасным лебедем — Мэрилин Монро. Чем ярче он будет, тем мощнее получится миф, достовернее — легенда.
Итак, рассказывала она, жила-была бедная девочка, родившаяся в половине десятого утра 1 июня 1926 года в обшей палате городской больницы Лос-Анджелеса. Хорошенький младенец, пышущий здоровьем, белокожий, с несколькими завитками русых волос и удивительно синими глазами. По материнской линии — прадед, покончивший с собой, дед, умерший сумасшедшим, бабка, страдающая маниакально-депрессивным психозом, к тому же пьяница. Мать тоже была неуравновешенной и подверженной различным психозам. Что касается отцовской линии, то там вообще возможно всё, что угодно. Отца у девочки не было. Тот, кого записали в свидетельство о рождении, — Мартин Эдвард Мортенсен, адрес неизвестен, был просто именем, человеком без лица. Настоящий отец умер, или же сбежал, или просто не знал, что стал отцом. А может быть, предпочитал об этом не знать. Глэдис Бейкер, ее мать, не ведала долгой любви. Знала ли она точно, кто ее обрюхатил? Это была тоненькая, еще молодая женщина с довольно изящной фигурой, приветливая, твердая в своих убеждениях, которая работала по двенадцать часов в день в монтажной студии «Консолидейтед Филм Лэбораториз» киностудии «Радио Кейт Орфеум Пикчерз». Ничего увлекательного: чисто механическая работа, заключающаяся в разборе и сортировке негативов. Но это Голливуд, мир кино, фабрика грез. А Глэдис любила грезить, веселиться со своей подругой и коллегой Грейс Макки, ходить на свидания с мужчинами, выдавать себя за актрису, чтобы на мгновение забыть, из какого ада она вышла. Одним словом, перекраивать реальность на свой фасон. Ее отец умер в психиатрической больнице. Что же до матери…
Глэдис уверена, что ее отец был чокнутым, а мать пошла по той же дорожке, что депрессия и безумие передаются по наследству. Она ищет выход, чтобы сбежать от этого гадкого рока, пробует мужские тела, мужские руки. Мнимая защита, призрак равновесия. В четырнадцать лет она уже беременна. Мать заставила ее выйти замуж за виновника. Его зовут Джаспер Бейкер, он на двенадцать лет старше ее, пьет и лупит, когда на него находит. А «находит» часто. Он хотел, чтобы Глэдис сделала аборт, она отказалась. Они поженились в мае 1917 года. Делла уверила всех в том, что Глэдис уже есть восемнадцать лет. В ноябре она родила мальчика, Джеки, а всего два года спустя — девочку, Бернис. Она еще не смирилась. Что-то в ней сопротивляется. Устав от оскорблений, унижений, ежедневных побоев мужа, устав носить солнечные очки, чтобы скрыть синяки под глазами, Глэдис в 1921 году подала на развод и вернулась к матери, брошенной вторым мужем, вместе с двумя детьми.
Вот тогда и произошло страшное. В этой семье самое ужасное, как узнает маленькая Норма Джин, всегда впереди. Можно сколько угодно думать, что самое трудное осталось позади, что в определенный момент, по законам статистики, чаша весов перевесит в другую сторону и начнется светлая полоса. Так нет. В очередной раз кошмары взяли верх.
Однажды Джаспер Бейкер не вернул детей после выходных. Глэдис билась и так и эдак — всё напрасно. Ее сын и дочь оказались в руках буйного и жестокого пьяницы-отца, который вымещал на них зло за уход их матери. Глэдис согнулась и поникла, попробовала забыть, поселилась в крошечной квартирке в Голливуде. Заполняя анкеты, она подчеркивала варианты «детей нет» или «умерли». Попробовала себя в кино, делала прически, как у актрис, бывших в то время в моде, выдумывала себе жизнь, более увлекательную и не такую мрачную, как ее собственная. Вместе со своей подругой Грейс, обесцветившей волосы под Джин Харлоу, мечтала увидеть себя на большом экране, но очень скоро поняла, что ей нужно находиться по другую сторону киноэкрана, и так оказалась в монтажной студии «РКО Пикчерз». Фильмы сменяли друг друга, моды тоже. Глэдис завивала волосы и курила сигареты. Принимала позы, носила приталенные костюмчики. Крутила романы без последствий, вкусила любви (на сей раз настоящей) со Стэном Гиффордом, снова мечтала о браке, очень сильно. Но мужчины не задерживались надолго на ее сухом лихорадочном теле. Вероятно, первое время они наслаждались ее непринужденностью, невероятно тонкими чертами лица, бархатистой нежностью кожи, но огонек, периодически вспыхивавший в глубине ее синих глаз, тайно побуждал их к бегству. Гиффорд отказался на ней жениться. Уязвленная, преданная, впавшая в глубокую тоску, Глэдис кинулась в объятия случайно подвернувшегося рабочего, который надел ей кольцо на палец. Или веревку на шею. Октябрь 1924 года. На сцену выходит пресловутый Эдвард Мортенсен, который двумя годами позже будет значиться в свидетельстве о рождении маленькой Нормы Джин. Он ее ни разу не увидит, да и его отцовство практически исключено. Надо полагать, что Глэдис Бейкер в конечном счете предпочитает потрясения скуке. Через четыре месяца она уже знала наизусть Эдварда Мортенсена и его норвежский акцент. Они расстались в феврале 1925 года. И снова дурное обхождение и произвол Стэна Гиффорда, от непостоянства которого она таяла как свечка.