Мэрилин Монро

На этом приеме оказался молодой блестящий сенатор от демократов со своей женой Джекки. Джон Фицджералд Кеннеди.

JFK

Это была встреча двух хищников. Двух зверей, жаждущих власти, реванша, выросших в джунглях разочарования и недостатка любви, зубами и когтями превративших свое, данное от природы хрупкое существо в неумолимую боевую машину, убийственную ловушку. Два эгоистичных и неуловимых, но послушных зверя, ибо обоим был дан более или менее ясный приказ утолить материнские или отцовские амбиции. Два одиноких зверя, неспособных любить. Джон Кеннеди на девять лет старше Мэрилин. Его враг — это его спина, которая может подвести в любой момент, регулярно отправляет его в больницу и вынуждает заниматься любовью всегда в одинаковой позе. Что не помешало ему ни поступить во флот в 1941 году, ни соблазнять все, что движется, в особенности в Голливуде, где плоть щедра и покорна. Джон Кеннеди поступает, как папа, и любит легкую добычу, чтобы быстро ее употребить и тут же выбросить. ФБР годами прослушивало его квартиру, и записи любовных утех показали, что как любовник Кеннеди не тянул ни по длительности, ни по разнообразию. Репутация неотразимого соблазнителя, которую он создал себе за годы вечеринок «у бассейна», организованных кинопродюсерами, основана не столько на его подвигах в постели, сколько на его имидже.

Как и у Мэрилин.

После избрания в сенат Джон Кеннеди тоже женился в том же 1953 году — необходимое условие для продвижения политической карьеры. Отныне, когда он отправлялся на охоту, ему надо было вести себя скромнее, по меньшей мере, на публике. Или почетче ее организовывать.

Некоторые утверждают, что они с Мэрилин познакомились еще в 1946 году, когда красотка в бикини, звавшаяся Нормой Джин, наведывалась на знаменитые ночные вечеринки в Голливуде, а он, молодой член палаты представителей из Бостона, любовник Джин Тирни и многих других, являлся туда утолить свою потребность в юных телах, которые можно заполучить безо всяких усилий. Она была ничем. Он был уже знаменит. Возможно, они действительно встретились и даже переспали. Разве могла Мэрилин запомнить всех мужчин, которые овладевали ею на несколько минут, восхитительно пьяной, в предоставленной на время спальне, а потом исчезали навсегда? Но Монро не такая блондинка, как другие, а Кеннеди тоже не абы кто: раненный в бою во время войны, национальный герой, лицо ангела с плотоядной челюстью, белые зубы и улыбка победителя. Она-то его видела. С 1950 года он регулярно бывал на приемах, устраиваемых Фельдманом, агентом Мэрилин. Свидетели утверждают, что видели уже тогда, как Мэрилин и Джон прогуливались, рука в руке, по побережью Малибу. Неважно. Годом раньше, годом позже — эти двое не могли не встретиться. Осиянные тем же светом, сверкающие похожим блеском, они притягивали один другого, взаимно заполняя пробелы. Чем больше росла их популярность, тем больше оба превращались в национальную мечту. И могли приблизить друг друга к триумфу.

В 1954 году Мэрилин Монро уже не была безвестной начинающей актрисой из донжуанского списка Кеннеди, о которой можно было быстро забыть. Она стала столь же знаменита, как и он сам, если не больше. На другом уровне и подругам причинам. Она — всемирный секс-символ, мечта всех мужчин. Кеннеди-отец, чья связь с Глорией Свенсон была всем известна, не возражал бы, чтобы сын подарил себе такой лакомый кусочек. Он обязан быть на высоте. Тем летним вечером у Фельдмана, когда они с Джекки ужинали в обществе супругов Ди Маджио, молодой муж и 37-летний сенатор открыто пожирал глазами чувственную блондинку с детским голоском. Настолько открыто, что всем стало неловко, а великий «Янки», который охотно разрисовал бы хорошенькую мордашку этого фата своей бейсбольной битой, предпочел вернуться домой, пока не наделал бед. Один. В тот вечер Мэрилин с ним не пошла и осталась позировать взгляду Кеннеди.

Один неизбежно должен был поглотить другого.

МИССИС ДИ МАДЖИО (окончание)

В августе 1954 года Мэрилин прямо со съемок «Шоу-бизнеса» перешла на площадку «Семи лет желания»[16]. Кинокомпании «XX век Фокс» не терпелось выжать максимум прибыли из этого феномена, и ей не дали ни малейшей передышки. Запуганная Ди Маджио, державшим ее в плену своей грубой силы, Мэрилин торопливо согласилась сниматься в этой легкой комедии — экранизации успешной театральной пьесы с Бродвея. Она должна была играть там «соседку снизу», пышногрудую и простодушную секс-бомбу, перевернувшую с ног на голову спокойную жизнь Тома Эвелла, праздного мечтателя, отправившего жену с детьми в деревню на лето, подальше от нью-йоркской жары. Все сначала — и вперед. Вот только режиссерское кресло на сей раз занял Билли Уайлдер. Не выглядя нелепой, Мэрилин сможет в полной мере проявить свое чувственное трагикомическое дарование, изобразив карикатуру на саму себя под музыку Рахманинова или расхваливая достоинства зубной пасты. На ее красивое лицо легла тень печали, сделав ее непохожей на прежнюю Монро, секс-символ во всеоружии, уверенный в силе своих чар. Сомнение и горе начали свое разрушительное действие. В незаладившемся браке с Джо Ди Маджио Мэрилин разглядела провал всей своей жизни, осуждение на страдания и скитания. В то время как ее сердце исходило слезами и она с каждым днем теряла присутствие духа, ей нужно было двигаться перед камерами, быть сияющей, легкой, восхитительной, прелестной, как никогда. В ее улыбке и больших синих глазах застыла печаль, которую уже не удавалось полностью приглушить на экране. Превосходный фильм, смешной и вдохновенный, ловко лавирующий между дозорами цензуры (сцены, где слишком недвусмысленно говорилось о сексе и супружеской измене, были запрещены). «Семь лет желания» открыл новую Мэрилин, хотя она к этому и не стремилась, разрывающуюся между своей настоящей сущностью и образом мировой секс-бомбы. Показательна сцена в конце фильма:

«— …блондинка на кухне.

— Какая блондинка на кухне?

— Хочешь узнать, да? Может быть, это Мэрилин Монро!»

И действительно, это была она.

Чтобы явить на экране всю эту свежесть, непосредственность, уникальную красоту, заразительное веселье, Мэрилин приходилось бороться со своими демонами. Порой на это уходили часы, отсюда все более длительные опоздания, все более многочисленные дубли, все более разбухающий бюджет. Билли Уайлдер не сдавался: образ Мэрилин Монро, когда он наконец-то проявится, бесценен, он божественен, чудесен.

Девятого сентября звезда отбыла в Нью-Йорк, где должны были снимать натурные сцены. Джо приехал к ней пять дней спустя в отель «Сент Регис», решив повидаться с друзьями с Восточного побережья, пока его супруга будет вилять бедрами под лучами юпитеров. В ночь его приезда, с 14 на 15 сентября 1954 года, было намечено снимать в самом центре Манхэттена короткую сцену, в которой белокурое создание невинно уступает на один миг соблазну прохлады, позволяя своей юбке взвиться вверх над вентиляционным люком станции метро. Чтобы не создавать проблем с движением транспорта и избежать скопления зевак, съемки этой крошечной сцены назначили на время после полуночи. Неподалеку Джо Ди Маджио проводил вечер в ресторане своих друзей, предпочитая презрительно не знать о том, что происходит в нескольких сотнях метров от него. Но время шло, и возбуждение нарастало. По улице бежали десятки, сотни людей; любопытные, поклонники, полицейские, репортеры, фотографы; слышались крики, звуки сирен; необычное волнение охватило даже ресторан; клиенты поспешно уходили, чтобы посмотреть, как идет съемка. В два часа ночи, смирившись, Ди Маджио уступил всеобщему нажиму и тоже направился к тому месту, куда стекались людские потоки. Всё было забито. Тысячи простых людей давились за барьерами под охраной. Вся нью-йоркская полиция была поднята по тревоге. Несмотря на поздний час, на прилегающих улицах образовались чудовищные пробки. Сотни людей высовывались в окна. Все взгляды были обращены на маленькую белую светловолосую фигурку, на которой взвивалось платье из-за огромного электровентилятора, помещенного под решеткой люка. Возможно, все сознавали, что переживают великий момент в истории — кинематографа и Америки. Все смотрели под юбку Мэрилин, шумно восхищаясь расставленными ногами Мэрилин, бедрами Мэрилин, трусиками Мэрилин.

16

Название иногда переводится как «Зуд седьмого года», «Семилетний зуд».