Леонардо да Винчи

Его талант стратега, а также просчеты итальянских правителей, неверно оценивших ситуацию, открыли ему прямой путь в эту страну.

15 августа 1515 года Франциск I вступил на территорию Италии через перевал Аржантьер, чего до него никто еще не делал. Тем самым он проложил южный маршрут, удивив своим новшеством весь свет. Папа со своей армией из швейцарских наемников был захвачен врасплох, оказался в тисках и вскоре был вынужден признать поражение.

Успешно продвигаясь вперед, французский король завоевывал всё новые территории — вплоть до Мариньяно, где французы одержали полную победу над итальянцами. 16 октября Франциск I вступил в Милан. Этой демонстрации силы оказалось достаточно, чтобы заставить папу пойти на переговоры.

Их встреча состоялась в Болонье в начале 1516 года. Папа, которому стало известно, каким успехом пользовался у нового французского короля механический лев, представленный в Лионе, потребовал, чтобы Леонардо сопровождал его в Болонью. Такое отношение больше всего надрывало душу Леонардо. Когда он нужен, за ним посылают, а в остальное время о нем можно забыть. Раздосадованный, он охотно отказался бы следовать за папой в Болонью, однако, стар ты или молод, утомлен годами или полон сил, нельзя отказывать в повиновении главе Церкви. А кроме того, у французов ему всегда сопутствовал успех, так почему бы не повстречаться с новым королем Франции?

При встрече с Франциском I Леонардо нашел, что тот «молод, весел и полон жажды приключений, счастлив сегодняшним днем, душой и телом предаваясь земным радостям». Его слава большого любителя женщин бежит впереди него. Известно, что он любит красоту, прекрасное во всех его проявлениях, любовь и наслаждения, приятную беседу и роскошь искусства. Франциск I не мог не знать, что его предшественник уже имел намерение ради собственной славы и богатства Франции привлечь ко двору самого великого из художников. Того самого, который так преуспел в организации прекраснейших на свете праздников. Изобретателя знаменитых автоматов.

Франциск I принял Леонардо со всем радушием и обходился с ним со всевозможным почтением, как с другом, расположение которого поможет ему завоевать симпатии толпы. В Болонье Леонардо был принят лучше папы, в свите которого прибыл. Именно Леонардо в первую очередь хотел видеть молодой король, именно с Леонардо мечтал он познакомиться и именно с ним вступил в беседу. В этом отношении расчет папы оказался верным. И неважно, что его свита болезненно отреагировала на то, как ею пренебрегли, отдав предпочтение дряхлому старцу из Бельведера.

Король поручил Леонардо организовать праздник, которым он собирался порадовать Милан по случаю своей интронизации. С этой целью мастер распорядился изготовить по собственным макетам автоматы, которые отныне будут украшать праздники при всех дворах Европы. Какой реванш для Леонардо, вынужденного терпеть пренебрежительное отношение к себе со стороны соотечественников! Он присутствует даже при переговорах короля с папой, смиренно просящим французского монарха о мире, практически на любых условиях. Леонардо торжествует перед лицом кардиналов, которые третировали его в Риме. Вновь обретя непринужденное и шутливое расположение духа, он рисует карикатуры на своих прежних недругов и во всеуслышание высказывает едкие суждения относительно их невежества и прочих пороков. Льву X тем более неприятно слышать это, что высказывания Леонардо бесспорно верны и веселят короля.

Франциск I сразу же проникся симпатией к Леонардо как человеку, и с этим папа не мог ничего поделать. Король обращается к Леонардо с потрясающим предложением, которое тот хоть и не сразу, но все же, как увидим далее, примет. Жаль, что старый мастер утомлен, слишком утомлен жизнью. И все же он словно помолодел, пока ехал верхом из Рима в Болонью, стряхнув с себя ту анемичную меланхолию, которая угнетала его, лишая сил, в Бельведере. Так бывало всегда, когда он садился верхом на коня, пускаясь в путь.

Папа возвращался в Рим, увозя в своей свите и Леонардо — в последний раз. Возвращение в Бельведер вновь повергло мастера в угнетенное состояние духа. Заказов по-прежнему не было. К тому же Леонардо, видимо, болезненно переживал отсутствие Салаи. Правда, в его записных книжках это не нашло отражения; напротив, наш Прометей считал постыдным для себя поддаваться унынию. На людях он держался бодро, несмотря на очередной приступ болезни. Был ли это рецидив малярии или приступ подагры, как считают некоторые читатели его записных книжек? В конце концов эта болезнь приведет к параличу, который начнется с конечностей. Вновь его тело отказывалось подчиняться ему. Но если Микеланджело любил вызывать у окружающих сочувствие к собственным недомоганиям, то Леонардо сдерживал стоны и восклицания. Чем старше становился он, тем надежнее скрывал свои чувства. Ничего не выказывать, не давать ни малейшего повода — скорее для злорадства, чем для сочувствия. Он делал это столь успешно, что если бы не отдельные признания в его записных книжках и редкие свидетельства современников, то мы знали бы о нем исключительно как о веселом и жизнерадостном насмешнике, откалывавшем безумные номера в компании бесшабашных гуляк. Помимо ящерицы, которую он постоянно носил в кармане, время от времени пугая ею окружающих, у него была еще одна коронная шутка: он надувал баранью кишку до тех пор, пока она со страшным треском не лопалась, разлетаясь на мелкие кусочки. Присутствующие сначала пугались, а потом начинали хохотать. Никогда, решительно никогда не терял он своего оригинального чувства юмора. Несмотря на все огорчения, неотступно преследовавшие его в Риме, он, по свидетельству современников, постоянно пребывал в безмятежном расположении духа и всегда был готов шутить. Его неизменное миролюбие проявлялось не только в неприятии войны, но и в сдержанном отношении к злым людям. Это тем более бросалось в глаза, если сравнивать его добрый нрав с дурным характером Микеланджело.

После возвращения из Болоньи положение Леонардо еще больше ухудшилось. Он чувствовал себя во вражеском окружении. Интриги немцев-зеркальщиков служили убедительным свидетельством этого. В довершение всех бед 17 марта 1516 года скончался его покровитель, нежный красавец-меланхолик Джулиано Медичи. Его кончина оставила Леонардо совершенно беззащитным. Под конец своего пребывания в Риме он отметил: «Медичи создали меня, Медичи меня и погубили». Даже когда Джулиано не было в Риме, сам факт его существования служил гарантией безопасности Леонардо. После его смерти у мастера не осталось покровителей, равно как не осталось и средств к существованию. Именно в такой ситуации Леонардо особенно остро ощущал потребность в покровителе. Нарастало почти бессознательное ощущение угрозы. Поневоле приходилось всерьез задуматься об отъезде из Рима. Но куда направить свои стопы? И на какие средства жить?

В августе 1516 года Леонардо еще находится в Риме, но решение, похоже, уже принято. Он отправляется в Милан, чтобы уладить там свои дела, позволить Франческо Мельци повидаться с семьей и, вероятно, попрощаться с Салаи. Впрочем, на этот счет нет никаких достоверных сведений.

Впервые за многие годы Леонардо один, то есть без Салаи. Определенно, тот был романом всей его жизни, хотя прямых доказательств этого нет, поскольку сам Леонардо тщательно скрывал свои связи. Однако его выдают заметки, эротические, даже порнографические рисунки,48 свидетельства современников, а также чрезмерные денежные траты, подозрительные, когда речь идет об отношениях между хозяином и слугой или мастером и учеником. Такие траты не имеют оправдания, если не предположить наличие любовной связи. Тот факт, что Леонардо в течение более двадцати лет терпел рядом с собой этого одиозного шалопая, беззастенчивого вымогателя, не может быть объяснен ничем иным, кроме безрассудного любовного увлечения, страсти. Салаи постоянно вредил ему, но, несмотря на это, они никогда не расстались бы, если бы тот, предполагая скорую кончину мастера, сам не покинул его.

48

Многочисленные изображения прекрасного лица Салаи, стареющего с годами, зарастающего жиром, а также его изображения в обнаженном виде, изображения его члена в состоянии эрекции отнюдь не случайны.