Зиновий Гердт

— Ну, и какой срок отпущен этой милой даме?

Даже не улыбнувшись, он отвечал:

— До конца жизни.

Зиновий Ефимович на сей раз оказался прав — у него с Татьяной Александровной образовалась настоящая дружная семья. Но до этого женитьб было немало».

Надо сказать, что со всеми своими женами Гердт расставался по-хорошему, и никто из них, что бывает нечасто, впоследствии не сказал о нем ни одного дурного слова. «У него все жены были очень приличные женщины», — подтверждает его сын Всеволод Зиновьевич. После расставания с Мариной Новиковой Гердт несколько лет прожил в гражданском браке с филологом-востоковедом Натальей Айзенштейн, о чем сказано в мемуарах ее сына (от другого брака) А. Колчинского. После этого был женат, тоже недолго, на дочери партийного начальника из Средней Азии и говорил друзьям об этом браке так: «Влачу среднезятьское существование». Следующая его жена была скульптором, лепила фигурки, игрушки; эту деятельность Зиновий Ефимович называл «детский лепет».

«Да, женитьбы были многочисленными, — продолжает Галина Шергова. — Признаюсь, я со своими однолинейными вкусами, направленными на красавцев, не очень понимала причины его оглушительного успеха у женщин. Хотя ценила и ум его, и талант, и непобедимое обаяние. Но, так или иначе, свидетельствую: Гердт нравился женщинам, пожалуй, больше других известных мне мужчин. Все они любили его самозабвенно и бескорыстно.

В связи с этим вспоминается такая история. Однажды на вечере в Доме актера со своими воспоминаниями выступал известный режиссер Владимир Поляков, тогда руководивший Театром миниатюр.

И, когда он закончил выступление, кто-то из присутствующих задал вопрос:

— А вы всех своих жен помните?

— Я, быть может, забыл бы их, если бы не квартиры, которые я оставлял женам.

— И много таких квартир?

— Когда создадут ЖЭК из этих квартир, я посчитаю.

…Когда я рассказала эту историю Зяме, он грустно произнес:

— На днях одна маленькая девочка сказала мне: “Мы получили комнату — 17 квадратных метров”. Понимаете — квадратных! А я даже обыкновенного метра никому не мог вручить. Обидно».

Действительно, настоящий, собственный дом появился у Зиновия Ефимовича только вместе с Татьяной Александровной. И дом этот всегда был открыт для друзей. Племянник артиста Эдуард Скворцов вспоминал: «Множественные приятельские контакты были милы его сердцу. Домработница Нюра как-то сказала: “Когда гостей два-три дня нет, — Зиновий Яфимыч ходит по квартире скуушнай!”». А вот воспоминания Эльдара Рязанова: «У Зямы и Тани был открытый дом. В новогодние праздники десятки людей чередовались за накрытыми столами, и среди них были не только знакомые. Однажды около трех часов ночи один из гостей обратился к Тане:

— Простите, а вы кто будете?

— Я вообще-то хозяйка, — ответила Таня. — А вы кто?..»

Эдуард Скворцов пишет: «Главным предметом в квартире, вне сомнений, был телефон. Домой Зяма в течение дня звонил при первой возможности, вникал в мельчайшие детали текущей обстановки, меняющейся с каждым часом. Первое, что делал, когда прибывал в любой пункт на земном шаре, а ездил он постоянно, — дозванивался до Тани и докладывал, что с ним всё в порядке. Обмен несколькими энергичными фразами — Антей припадал к своей Земле, — и нормальная жизнь восстановлена».

А вот что говорит о жизни Зиновия Ефимовича и Татьяны Александровны Татьяна Никитина, участница знаменитого бардовского дуэта: «Чета Гердтов никак не выглядела парой голубков. Многие считали, что Т. А. — генерал и главнокомандующий. И отчасти это было правдой. Зяма был необыкновенно к ней привязан, зависим психологически и морально. Т. А. не позволяла ему быть старым и больным со всеми вытекающими из этого последствиями. До последних недель жизни он был художником, не знающим возраста. С ним было интересно дружить независимо от того, сколько тебе лет. Гердт сохранял молодой взгляд на жизнь, его интересовало всё — от политики до домашних мелочей. Всегда элегантный, подтянутый, обаятельный и остроумный Гердт, а Т. А. за кулисами. Всё было основано не на подчинении, а на неизменном взаимном интересе, дружбе, уважении, нежности и любви, которую оба никогда не демонстрировали. Невозможно вообразить, чтобы Т. А. прилюдно хвалила Зямочку, он не ходил дома в гениях. Мне кажется, что сам Зяма был благодарен за это Т. А., как никто другой. Всё, что волновало и происходило важного и не важного с ним за день, он приносил домой к Тане».

…Сказано в Талмуде: «Я никогда не звал жену женой. Я зову ее домом».

Глава восьмая О ДРУЗЬЯХ-ТОВАРИЩАХ

Он мне всегда заново необходим.

Не многим известно, что Зиновий Ефимович Гердт стал выступать на эстраде с того самого времени, когда поступил в театр Образцова. Он вспоминал: «На эстраде я показывал очень любимых поэтов и очень любимых артистов и таким образом вошел в эту необыкновенную группу людей, в эту необыкновенную часть человечества, которая занимается эстрадным искусством. Над всем этим пестрым и замечательным обществом царил Леонид Осипович Утесов».

Однажды Утесов и Гердт гуляли по саду «Эрмитаж». На сцене незнакомый актер выделывал какие-то номера, и Зиновий Ефимович отметил, что тот неплохо работает. На что Утесов заметил, что так может любой еврейский мальчик из Одессы, если только не стесняется. Гердту всегда нравились одесситы с их юмором, свободой и непобедимым жизнелюбием. Однажды в беседе с Лидией Либединской у него даже вырвалась фраза: «Мне всегда кажется, что я родился в Одессе. Ну, если не родился, то хотя бы детство мое прошло там». При этом хороший вкус и профессионализм заставляли его резко отрицательно относиться к пошлому «одесскому юмору», создатели которого часто не имели никакого отношения к городу на Черном море. В 1980-е годы он говорил: «Меня приводит в ужас нынешняя эстрада. По сцене и по жизни ходит орда давно состарившихся “мальчиков”, которые умеют делать всего две штучки, и публика им аплодирует».

Конечно, это не относилось к Леониду Утесову, чьим талантом — музыкальным, артистическим да и просто человеческим — Гердт всегда восхищался. Выступая на юбилейном вечере Утесова в 1975 году, Гердт сочинил музыкальное поздравление. Вот как о нем вспоминает Галина Шергова: «Знаменитого утесовского Извозчика приветствует возница квадриги на Большом театре:

“Здесь при опере служу и при балете я…”

Он по-ребячьи был горд найденной рифмой, упакованной в одну строку:

“В день его семи-деся-ти-пяти-летия…”». Леонид Осипович был в восторге. А вот Марк Бернес однажды на гердтовскую пародию обиделся… Впрочем, не будем тасовать байки про Зяму — к ним никак нельзя сводить ни его жизнь, ни его искусство. Но и без баек — Гердт не Гердт. Точнее, без притчей, ибо в каждой забавной истории о нем заключено его отношение к жизни, к людям.

Среди многих артистических талантов, ниспосланных Гердту Богом, заметное место занимала пародия. Однажды на очередном вечере в Доме актера он пародировал Утесова. По его признанию, он не волновался в тот день и уж конечно не подозревал, что слушателем его станет сам объект пародии. «И вдруг на сцену выходит Леонид Осипович Утесов, с которым я не был не только дружен, но и знаком так сказать “за руку”. Я обомлел, мне стало страшно стыдно — что же я изображаю такого человека. Он вошел, улыбаясь, прижал меня к животу — грудь была недоступна, он в те годы был уже довольно полным человеком — и сказал: “Зови меня ‘Ледя’ и ‘ты’”».

Из воспоминаний Валентина Иосифовича Гафта: «В коммуналке у нас было две комнаты, одна большая, другая совсем крохотная, где жила моя тетка — тетя Феня. Однажды я услышал ее пронзительное: “Валя!.. Быстрее сюда! Гердт!” Я думал, что началась война, и помчался к ней… Репродуктор старенький, слышно плохо, ручка до конца не дожимается… Я сажусь на полускатываюшийся диван и беру в ухо этот репродуктор. Звук то прерывается, то восстанавливается сквозь какие-то стрекотания и шуршания… Слышу голос Утесова. А оказывается, это Гердт. Вот и весь фокус. Потрясение!»