Аттила

Пир Аттилы. Картина М. Тана. 1870 г.

Империя гуннов

Святой Лу упрашивает Аттилу пощадить город Труа. Гравюра. XVIII в.

Святая Женевьева. Париж. Церковь Сент-Этьен-дю-Мон. Скульптор П. Эбер. XIX в.

Император гуннов Аттила.

Иллюстрация к "Нюнбергской хронике". 1493 г.

Битва на Каталаунских полях.

Средневековая миниатюра. Фрагмент.

Гунны в битве на Каталаунских полях.

Рисунок А. де Невилля. XIX в.

Аттила. Гравюра Ф. Л. Ланглуа. XVII в.

Гунны, возглавляемые Аттилой, вторгаются в Италию.

Иллюстрация Ульпиано. 1890-е гг.

Встреча папы Льва I с Аттилой.

Миниатюра из Венгерской хроники. 1360 г.

Костер Аттилы. Гравюра. XVIII в.

Аттила.

Будапешт. Монумент 1000-летия обретения родины. Скульптор Д. Зала. Фрагмент

Посольство

Из Афираса гунны за 13 дней довели посольство до Сардики, лежавшей в руинах. Там провели один день и одну ночь. Именно там была произнесена фраза, по которой о гуннах судили в последующие века. Принадлежит она не Аттиле и вообще не гунну. Она приведена в записках Приска:

«Мы пустились в путь в сопровождении варваров и приехали в Сардику, город, отстоящий от Константинополя на тринадцать дней пути для доброго пешехода. Остановившись в этом городе, мы заблагорассудили пригласить к столу Эдекона и бывших с ним варваров. Жители Сардики доставили нам баранов и быков, которых мы закололи. За обедом во время питья варвары превозносили Аттилу, а мы — своего государя. Вигила заметил, что было неприлично сравнивать божество с человеком; что Аттила человек, а Феодосий божество[20]… Один из нас намекнул на разрушительную ярость конников: “Там, где гуннский конь ступил, трава не растет”. Услышав эти слова, которые должны были повергнуть их в стыд, гунны издали торжествующие крики. Можно было подумать, что они в самом деле приняли их за похвалу».

Далее «…мы прибыли в Наисс и нашли этот город безлюдным и разрушенным неприятелями. Лишь немногие жители, одержимые болезнями, укрывались в священных обителях. Мы остановились поодаль от реки, на чистом месте, а по берегу ее все было покрыто костями убитых в сражении». Жители привели быков и баранов для пропитания посольства и сопровождения. Гунны разрывали зубами кровавое мясо, а римляне его жарили. Через реки перебирались на однодеревках-долбленках, которыми ловко управляли перевозчики из варваров, избегая водоворотов. Так перебрались за Дунай (Истр), и гунны исчезли.

Растерявшиеся римляне разбили лагерь на равнине.

«Тогда Эдекон, Орест, Скотта и некоторые из важнейших Скифов пришли к нам и спрашивали о цели нашего посольства. Столь странный вопрос удивил нас. Мы смотрели друг на друга. Скифы, беспокоя нас, настоятельно требовали, чтобы мы дали им ответ. Мы объявили им, что о причине нашего прибытия царь велел нам говорить с Аттилой, а не с другим кем-либо. Скотта с досадой сказал, что они исполняют приказание своего государя и что не пришли бы к нам от себя, для удовлетворения личного любопытства. Мы заметили, что не так ведется в посольствах, чтобы посланники, не переговорив с теми, к которым они отправлены, и даже не видав их, сообщали им о цели своего посольства посредством других; что это небезызвестно и самим Скифам, которые часто отправляют посольства к царю; что надлежало и нам пользоваться такими же правами и что иначе мы не объявим, в чем состоит цель нашего посольства. Тогда Скифы уехали к Аттиле и возвратились к нам без Эдекона. Они пересказали нам все то, что было нам поручено сказать Аттиле, и советовали уезжать скорее, если нам более нечего сказать. Слова их еще более изумили нас, потому что мы не могли постигнуть, каким образом обнаружилось то, что втайне было постановлено царем».

У Максимина перехватило дыхание от такой наглости и проступавшей за ней измены, но ему хватило хладнокровия, чтобы последовать совету Феодосия: он не знал о провокации и отдал приказ готовиться к отъезду.

«Уже мы вьючили скотину и хотели, по необходимости, пуститься в путь ночью, как пришли к нам некоторые Скифы с объявлением, что Аттила приказывает нам остановиться по причине ночного времени. К тому же месту пришли другие Скифы с присланными к нам Аттилой речными рыбами и быком. Поужинав, мы легли спать. Когда рассвело, мы еще надеялись, что получим от варвара какой-нибудь кроткий и снисходительный отзыв, но он прислал опять тех же людей с приказом удалиться, если мы не можем сказать ничего другого, кроме того, что ему было уже известно. Не дав на то никакого ответа, мы готовились к отъезду: между тем Вигила спорил с нами, утверждая, что нам надлежало объявить, что у нас было еще что сказать Аттиле».

Почему он так надрывался, настаивая на продолжении посольской миссии?

Утром Приск переговорил с галлом по имени Рустиций, который приехал разведать, какую торговлю он мог бы вести с гуннами. (На самом деле Рустиций был агентом Аттилы.) Он не входил в посольство, но Максимин позволил ему следовать вместе с ними. Он бегло говорил на языке гуннов и неоднократно беседовал со Скоттой. «Если хотите, чтобы Аттила вас принял, всё очень просто, — уверял он. — Пойдите со мной к Скотте, захватите подарки и попросите его замолвить словечко перед Аттилой, чтобы тот принял ваше посольство, не заставляя его ждать далее».

Приск увидел, что Скотта сразу стал очень любезен и сделал всё от него зависящее. Не успел Приск отчитаться перед Максимином, как Скотта уже прискакал к ним: Аттила хочет видеть их немедленно.

Спешно собранные римляне прошли через лагерь Скотты в большой шатер, «охраняемый многочисленной толпой варваров».

Аттила в белых одеждах и выбритый на римский манер сидел на деревянном табурете в окружении сановников, облаченных в тонкие и пестрые ткани, как пишет Приск, вероятно, украденные у китайцев и персов, расшитые птицами и цветами, самой лучшей работы.

Приск сразу решил, что шелка краденые: это многое говорит о том, как невысоко он ставил гуннов вообще.

Максимин вручил Аттиле послание Феодосия и одновременно передал ему пожелания доброго здоровья.

«Аттила отвечал: “Пусть с римлянами будет то, чего они мне желают”. Затем, обратив вдруг речь к Вигиле, он называл его бесстыдным животным, потому что решился приехать к нему, зная, что при заключении мира между ним и Анатолием было постановлено посланникам римским не приезжать к нему, пока все беглецы не будут выданы гуннам».

Вигила возразил: все беглецы здесь, их семнадцать. Строго по списку императора.

Аттила велел зачитать собственный список: в нем было три сотни имен.

Максимин хотел вставить слово, Аттила велел ему молчать и снова обратился к Вигиле. «Аттила, воспламенясь гневом, еще более ругал его и с криком говорил, что он посадил бы его на кол и предал бы на съедение птицам, если бы, подвергая его такому наказанию за его бесстыдство и за наглость слов его, не имел вида, что нарушает права посольства, ибо перебежчиков из его народа у римлян множество. <…> Аттила велел Вигиле выехать из его земли без малейшего замедления, сказав притом, что он пошлет вместе с ним Ислу (Эслу. — Е. К.) для объявления римлянам, чтобы они выдали ему всех бежавших к ним варваров, считая с того времени, как Карпилеон, сын Аэция, полководца западных римлян, был у него заложником».

20

Здесь и далее «Сказания Приска Панийского» цитируются по тексту, приведенному в «Ученых записках 2-го отделения Императорской Академии наук» 1861 года в переводе с греческого С. Дестуниса. Этот текст не всегда совпадает с переводом, которым пользуется автор. Например, окончание данной цитаты переведено нами с французского текста, приведенного в книге; у Дестуниса текст другой.