Страница 9 из 179
«страстно привязанного к одной-единственной персоне, которой выказывает чрезвычайную любовь, осыпает дарами и всегда выдвигает на первое место; он не мог вынести разлуки с ним и одарял почестями более, чем кого-либо другого. В итоге его возлюбленного возненавидели все, и, любя, он запутался в сетях ненависти и бедствий».
В XIV веке гомосексуализм рассматривался как отвратительнейшее из преступлений — в нем видели грех против естества и против божественных установлений. Потому тех, кого уличили в этом грехе, приравнивали к еретикам, и их ждало по самой меньшей мере отлучение от церкви; иногда преступивших этот закон кастрировали или сжигали на костре[10]. Неудивительно, что отношения между Эдуардом и Пирсом вызывали почти всеобщее неодобрение, даже возмущение, особенно когда оба они, казалось, нарочно выставляли напоказ свою связь.
Верно также то, что и Эдуард, и Гавестон женились и имели детей, но это доказывает лишь то, что каждый из них как мужчина был способен на нормальные половые отношения, и они всего лишь уступили требованиям общества. Кроме того, известно, что Эдуард признал внебрачного сына Адама{57} — родившегося, видимо, еще до его восшествия на престол. В юности принц также «увлекался общением со шлюхами»{58}; когда ему было всего четырнадцать, он заплатил 2 шиллинга некой Мод Веселушке (судя по прозвищу, вероятнее всего, проститутке) за то, что та плясала перед ним. Все эти факты свидетельствуют, что либо в подростковом возрасте принц не чувствовал уверенности в своих сексуальных склонностях, либо был бисексуален от природы.
Однако вскоре встреча с Пирсом подстегнула ход событий, и страсти Эдуарда определились. Похоже, он быстро определил свою сексуальную ориентацию, потому что впоследствии, по присущей ему наивности, не видел в ней ничего плохого. И в этом крылся корень всей проблемы.
До определенного времени Эдуард I не испытывал никаких сомнений по поводу дружбы сына с Гавестоном. Поначалу он вполне одобрял ее и выказывал Гавестону большое расположение{59}, хваля за пример добронравного поведения и светских манер, подаваемый принцу. В 1303 году оба юноши заслужили еще большие похвалы короля, когда вместе воевали в Шотландии. Однако в 1305 году, в ходе очередной северной кампании, Пирс испортил свой послужной список тем, что вместе с несколькими другими молодыми людьми оставил армию ради участия в неком турнире во Франции. Эдуард I сильно разгневался.{60}
Королю-отцу уже становилось ясно, что Гавестон плохо влияет на его сына — особенно после того, как те на пару, подстрекаемые шайкой других юнцов, ворвались в поместье Уолтера Лэнгтона, епископа Честерского, королевского казначея, повалили ограды и разогнали оленей и прочую дичь. Когда епископ пожаловался королю, принц «ответил ему грубыми и дерзкими словами», за что и был наказан — отправлен в Виндзорский замок в сопровождении лишь одного слуги, дожидаться, когда отец позволит вернуться.{61} Позволения пришлось ждать долго — опала наследника престола длилась полгода. Хуже всего, с его точки зрения, было то, что ему запретили видеться с Гавестоном.
Наконец, при содействии королевы Маргариты, в октябре 1305 года состоялось примирение отца с сыном. На Троицын день 1306 года Эдуард, а с ним более 260 других молодых людей, включая Гавестона, Хьюго Деспенсера и Роджера Мортимера (всем им предстояло сыграть важные роли в жизненной драме Изабеллы), были посвящены в рыцари, для чего устроили грандиозную церемонию в Вестминстере. К этому времени Гавестон уже обзавелся собственным домом, получил во владение земли в десяти графствах. Вскоре после этого принц и Гавестон под началом Эдуарда I отправились в очередной поход против шотландцев.
Но в начале следующего года Эдуард Карнарвон вновь нанес отцу серьезное оскорбление, попросив его в знак королевской милости отдать Пирсу либо графство Корнуолл, принадлежащее к королевским землям, либо графства Понтье и Монтрейль, унаследованные принцем от матери. Принимая во внимание упорное неприятие королем отчуждения земель из королевского домена, а также явное и непристойное увлечение принца Пирсом, мы не удивимся, узнав, что Эдуард I просто взорвался от ярости. Он схватил сына за волосы и таскал по комнате, выкрикивая: «Ты, худородный сукин сын! Сам никогда ничего не завоевал, а землями разбрасываешься?»{62}
За гневом короля скрывалось растущее беспокойство относительно истинного характера отношений между Гавестоном и его сыном. «По некоторым причинам», не проставленным в письменном приказе,[11] 26 февраля 1307 года он сослал Гавестона в Гасконь.{63} В «Хронике» из Лэйнеркоста утверждается, что на самом деле Пирса изгнали «из-за того недостойного влечения, которое испытывал к нему юный лорд Эдуард, называя его прилюдно братом», в то время как «Анналы святого Павла» сообщают, что короля обеспокоила «чрезмерная привязанность» сына к «некоему гасконскому дворянину». Кроме того, Эдуард I запретил принцу «держать друга рядом с ним или при нем» и приказал никогда более не дарить ему ни земель, ни титулов. При всем том он обеспечил Гавестону довольно щедрое содержание, давая понять, что считает Пирса скорее жертвой греха, чем его источником.
Принца и Гавестона заставили поклясться на Священном Писании и «самых святых реликвиях» Эдуарда I, что они не будут нарушать эдикт короля{64} — что само по себе дает представление о силе их привязанности. В мае несчастный Эдуард простился с Гавестоном в Дувре, осыпав его прощальными подарками{65}, после чего Пирс отправился не в Гасконь, а в Понтье, очевидно, с позволения короля. Принц заявил о своем намерении навестить его там, но король Эдуард запретил ему это.{66}
В то время Эдуард I находился на севере, готовясь к новому нападению на Шотландию. Но он уже был тяжело болен (возможно, он страдал раком прямой кишки), не вставал с постели и 7 июля 1307 года в Бург-он-Сэндс, когда слуги пытались поднять его, чтобы накормить, испустил последний вздох.{67} Принц Уэльский, двадцати трех лет от роду, стал королем Англии.
В наследство сыну Эдуард I оставил королевство, близкое к банкротству из-за войны, победного конца которой было трудно ожидать. Значительная часть будущих доходов была заложена у итальянских банкиров. Кроме того, Эдуард II унаследовал знать, накопившую немалое недовольство и раздражение под железной рукой короны и полную решимости вернуть утерянное влияние и привилегии. Тем не менее приход к власти нового короля стал поводом для всеобщего ликования:{68} он был молод и жизнерадостен, обладал приятными манерами и, по всей видимости, вполне заслуживал безмерно доброго расположения своего народа. «Бог одарил его всеми возможными дарами, и он мог не только стать вровень с прочими королями, но и превзойти их», — уверял Роберт из Рединга. «Какие высокие надежды пробудил он, будучи принцем Уэльским!» — сокрушенно восклицал биограф Эдуарда.{69} Папа римский сравнивал его с библейским царем Рехавоамом, сыном Соломона, который презрел мудрость и полагался на советы молодых буйных сверстников, из-за чего царство его претерпело всяческие беды и было разделено. В Шотландии Роберт Брюс сухо заметил, что боится костей мертвого Эдуарда больше, чем его живого наследника.
10
Но известен и случай (правда, из более позднего XVI века), когда инквизитор, осудивший человека к сожжению за гомосексуализм, сам был казнен указом папы римского за превышение полномочий. (Прим. ред.)
11
Некоторые хронисты упоминают «различные обвинения» (Eulogium Hisloriarum, Треве; Уолсингем); Мьюримут [Murimuth] утверждает, что Гавестона изгнали из-за «дурных советов», данных им Эдуарду.