Страница 65 из 179
Его посланники в Париже были готовы оказать на него давление. 13 января Джон Салмон, епископ Норвичский, обратился к Деспенсеру в поддержку королевы. Его поддержали коллеги, граф Ричмонд, недавно освобожденный шотландцами, и Генри де Бомонт, который, очевидно, сумел для виду примириться с королем и восстановил часть былого фавора. Далее 17 января Джон Стратфорд, епископ Винчестерский, который также входил в состав посольства и незадолго до того вернулся из Франции, повторил просьбу Салмона; он добавил, что Карл IV пообещал: если Эдуард сделает своего сына герцогом Аквитанским и пришлет его во Францию вместе с королевой для принесения оммажа, то Карл отдаст все захваченные им земли, и это решение одобрено советом при короле Франции.{869}
В конце концов вмешательство епископов, наряду с обещаниями Карла IV и доводами Деспенсера-старшего, оказали решающее воздействие.{870} Парламент постановил, что любые средства для достижения цели предпочтительнее открытой войны{871}, и к 7 февраля король согласился, чтобы Изабелла отправилась во Францию, а принц Эдуард последует за нею, как только будет достигнуто удовлетворительное соглашение. В тот день английский совет направил Томаса Эстли к посланникам во Франции с запросом: допустимо ли для французской стороны, если королева прибудет одна? Вскоре был получен положительный ответ.{872}
Решение Эдуарда отправить Изабеллу во Францию оказалось самой безрассудной и трагической ошибкой в его жизни. Оно имело для него сокрушительные последствия. Однако он дал на эту поездку свое согласие. Значит, Изабелла весьма искусно скрывала гнев и унижение, вызванные отношением к ней и его самого, и Деспенсеров, — а он искренне поверил, что ее незачем бояться, она будет преданно отстаивать его интересы, как это было в прошлом. Кроме того, разрешив эту поездку, Эдуард сам разоблачил лживость своих слов от сентября предыдущего года, когда, в оправдание секвестра поместий жены, он уверял, будто она представляет собой угрозу безопасности страны. Подкрепил он также собственное убеждение Изабеллы, что та потеряла свои земли прежде всего в результате коварства Деспенсеров.
Некоторые историки удивлялись, как это Деспенсер позволил Изабелле покинуть Англию, но на самом деле его намного больше страшил отъезд во Францию короля — тогда он остался бы без защиты. Покорное и внешне учтивое поведение Изабеллы относительно Деспенсера и очевидная уверенность Эдуарда в ее верности могли убедить Деспенсера, что она безобидна. К тому же он, конечно, был бы рад хоть на время удалить эту ненужную женщину и устранить ее влияние на Эдуарда. Почти несомненно, что он недооценил ее по всем статьям, имевшим для него значение.
Эдуард также фатально ошибся в своих предположениях касательно Изабеллы. Роберт Редингский прокомментировал ситуацию так: «Болезненное неразумие поразило короля, который был проклят Богом и людьми [за] его позор и порочные страсти — иначе бы он никогда не отстранил от себя благородную супругу, не отказался бы от ее нежных женственных объятий [и не отнесся бы] с презрением к ее высокому роду». Многое случилось за время, протекшее с сентября, чтобы настроить Изабеллу против Эдуарда; похоже, именно тогда она начала строить заговор против него.
Два с лишним года страданий от жестокости Деспенсера и низости мужа, конечно, изменили Изабеллу; она ожесточилась, и на поверхность вышли прежде скрытые способности и недостатки, о наличии которых, возможно, не подозревала даже она сама. Теперь, более, чем когда-либо прежде, она стала дочерью своего отца. Унижения не сломили се — наоборот, лишь усилили гордое сознание своего высокого ранга и династической принадлежности. Оскорбления, которые пришлось вытерпеть, пробудили жажду мщения и неуклонную решимость вернуть все, что так жестоко у нее отобрали. Живя в постоянном страхе, Изабелла научилась быть отважной, находчивой и хитроумной. Ее природная доброта и заботливость, очевидно, были подавлены необходимостью действовать, чтобы покончить с нестерпимым положением. Она более не намеревалась играть пассивную, подчиненную роль. Целых семнадцать лет она старалась быть верной и преданной женой, но теперь чувствовала, что у нее не остается иного выбора, кроме как стать на гибельный путь сопротивления. Позволить событиям идти по-прежнему значило для нее — опускаться все ниже и подвергаться новым опасностям, для ее детей — жить без матери, а для Англии — терпеть разнузданную тиранию Деспенсеров.
В свете дальнейших событий и на основании ряда косвенных свидетельств историки полагали, что какой-то зародыш оппозиционной партии сформировался в окружении королевы еще до того, как она покинула Англию. Утверждают даже, будто оппозиция существовала уже в 1322 году, как реакция на возвышение Деспенсеров, хотя никаких свидетельств мы не имеем; конечно же, многие люди были обижены на фаворитов и готовы способствовать их падению, но непохоже, чтобы кто-нибудь рассматривал королеву как главу сплоченной оппозиции, пока не были секвестрованы ее поместья, и всем стало понятно, что у нее также есть основательная причина для обиды.
В условиях изоляции и слежки Изабелле было затруднительно установить и поддерживать связи с недовольными при дворе, но она явно сумела изыскать тайные способы обеспечить себе чье-то сочувствие и поддержку — кто-то же помог ей передать письма Карлу IV, а в феврале она встретилась наедине с Генри Истри, приором церкви Христа в Кентербери. Тем не менее до отъезда во Францию у нас нет достоверных сведений ни о том, что королева была активно вовлечена в создание оппозиционной партии в Англии, ни о каких-либо ее контактах с людьми, впоследствии ставшими ее союзниками. Впрочем, учитывая секретный характер подпольных политических движений, мы и не могли бы рассчитывать на прямые свидетельства. Конечно же, враги Деспенсеров отнюдь не отказались бы подключить королеву к своим интригам и взяться за доставку ее писем или устных посланий. Значительно позднее Томас Уолсингем писал, что Эдуард считал небезопасным оставлять приданое Изабеллы в ее руках, «ибо она поддерживала тайную переписку с врагами государства». Но если бы король действительно подозревал ее в чем-то подобном, то вряд ли позволил ей отправиться на континент, где Мортимер, смертельнейший из врагов, активно злоумышлял против него.
Однако все это не означает что Изабелла не начала уже примечать будущих союзников. Она наверняка симпатизировала тем, кто, как и она сама, пострадал от происков фаворитов и теперь видел в ней будущую избавительницу королевства от Деспенсеров. Предвидя поездку во Францию, королева решительно настроилась на «месть и удовлетворение»{873} — но это, несомненно, зависело от того, получит ли она поддержку со стороны. По меньшей мере она рассчитывала открыть все брату, королю Карлу, и, опираясь на его сочувствие, попросить помощи в избавлении Англии от Деспенсеров.
Изабелла могла надеяться, что если она пригрозит Эдуарду разлукой из Франции, с безопасного расстояния, то он, чтобы избежать худшего публичного скандала, предпочтет сам отстранить фаворитов. Это предположение подкрепляется мнением автора «Жизнеописания Эдуарда Второго», который писал, вскоре после отъезда королевы из Англии: «Ничего удивительного в том, что она не любит Хьюго, из-за коего погиб ее дядя [Ланкастер], и он же лишил ее всех слуг и доходов; соответственно (так думают многие), она не вернется, пока Хьюго Деспенсер не будет насовсем изгнан со двора короля». Этот хронист, несомненно, высказывал общее мнение современников событий, поскольку, видимо, умер вскоре после того и не мог оценивать обстановку «задним числом». Как бы далеко ни продвинулись замыслы Изабеллы в тот момент — а мы не знаем точно, что было тогда у нее на уме — ей в любом случае было необходимо избавиться от страданий и заручиться поддержкой по обе стороны Ламанша.