Страница 25 из 142
То, каким сильным и развитым государством стала Германия к концу XIX века, во многом определялось реформами, осуществленными в Пруссии начала столетия. Главной проблемой для реформаторов стали тогда земельная реформа и отмена крепостного права.
От Адама
У истоков преобразований стояли два человека — барон Фридрих Карл фом унд цум Штейн и князь Карл Август фон Гарденберг. Оба они были выходцами из западных немецких земель — Штейн из Нассау, Гарденберг из Ганновера, оба окончили Геттингенский университет, и оба перешли со временем на прусскую службу. Кстати, определяющее воздействие выходцев из наиболее культурных западных земель в целом было характерно для прусских реформ первой половины века.
Штейн и Гарденберг, родившиеся соответственно в 1757 и 1750 гг., принадлежали к поколению, которое следовало за поколением Тюрго. Они имели возможность изучить практическую деятельность французского реформатора и его научные труды. Исследователи высказывают мнение, что Штейн мог даже рассматривать Тюрго в качестве своего учителя на раннем этапе административной деятельности. Но самое главное — прусские реформаторы читали труд властителя дум той эпохи Адама Смита «Богатство народов». Сохранился даже принадлежавший Штейну изрядно потрепанный экземпляр этой книги, обильно испещренный пометками владельца.
Будущие немецкие реформаторы вырабатывали свое мировоззрение практически одновременно с французами, испытавшими шок от плодов собственной революции. Так, например, Гарденберг еще в 1794 г. сформировал свою политическую идеологию, которая очень сильно корреспондирует с мышлением Наполеона. Князь желал открыть возможности для карьеры талантливых людей, равномерно распределить налоговое бремя, обеспечить безопасность собственности и защиту прав личности, а также достичь сочетания свободы с религиозностью и гражданским порядком. Причем все эти изменения должны были быть достигнуты путем преобразований, идущих исключительно сверху.
Впрочем, судьба западного соседа не слишком привлекала немцев. К моменту начала прусских реформ отчетливо выявились уже первые успехи промышленной революции в Англии и многочисленные проблемы революционной Франции. Поэтому реформаторы ориентировались, прежде всего, на британские идеи и институты, стремясь обеспечить своей стране постепенность перехода к новому обществу, на чем особенно настаивал Гарденберг, и в то же время мобилизовать моральный дух масс для возрождения нации, на чем особенно настаивал Штейн.
Ключевую роль в немецкой англомании того времени играл Геттингенский университет, ориентированный на британскую культуру и дававший знания в области истории Англии на том же уровне, какой поддерживался в самих британских университетах. В частности, Штейн отмечал в своей автобиографии, что в Геттингене по желанию родителей он изучал юриспруденцию, но в то же время знакомился с английской историей, статистикой, политэкономией, политикой.
Штейн и Гарденберг не были столь одиноки в своих воззрениях, как Тюрго, у которого оставалась лишь пара верных соратников — Дюпон де Немур и Кондорсе. В Германии начала XIX века либеральные идеи были широко распространены.
Имелось уже несколько переводов книги Смита. Более того, в ряде университетов (прежде всего в Геттингенском и Кенигсбергском) читались курсы, основанные на теории Смита и предлагавшие ее интерпретацию применительно к условиям Германии. Из этих университетов вышла целая плеяда будущих сотрудников реформаторских министерств, самому младшему из которых в 1807 г. было 31, а самому старшему — 43 года. Они могут считаться своеобразной прусской группой младореформаторов. Особо следует выделить выходца из Кенигсберга Теодора фон Шёна (род. в 1778 г.) — наиболее образованного экономиста либеральной школы, отец которого дружил с самим Иммануилом Кантом и воспитывал сына по системе, предложенной философом.
Задачей прусских реформаторов стало создание нового образцового государства, но не посредством революции как таковой, а за счет комплекса правовых действий. Прусская бюрократия рассматривалась, в частности Гарденбергом, как создатель «орудия, предназначенного для формирования мирового правительства с целью обучения человеческой расы».
Специфический язык, героический пафос, явный утопизм и оптимистическая уверенность в своих возможностях — все это черты своеобразной революционности прусских реформаторов. Они тоже несли миру свободу. Но свобода эта не содержала в себе идею свободы политической, как было записано в американской и французской конституциях. Речь шла только о так называемой гражданской свободе. Она не предоставляла человеку права на участие в жизни государства, но скорее предоставляла ему возможность быть относительно независимым от этого самого государства, находясь внутри него. Это была не реализация идей Жан-Жака Руссо, но реализация идей Адама Смита, который мог даже рассматриваться в качестве своеобразного дедушки реформ.
Власть и реформаторы
Жесткому и решительному Штейну — опытному администратору, дослужившемуся до поста обер-президента провинции Вестфалия, — первому довелось начать реформы, заняв пост неформального главы правительства Пруссии (формально он был лишь министром финансов и внутренних дел). Однако пробыл Штейн на данном посту всего чуть больше года. Он имел неосторожность написать нелояльное по отношению к Наполеону письмо, которое попало в руки французов. Министр оказался смещен со своего поста и вынужден был эмигрировать.
После опалы Штейна его сменил на главном государственном посту (правда, не сразу) мягкий и гибкий Гарденберг, который возглавлял прусскую администрацию целых 12 лет вплоть до самой своей смерти. За это время начатый Штейном процесс реформ стал необратимым. Кроме того, именно Гарденберг создал эффективно работающую прусскую администрацию.
Оба реформатора оказывали воздействие на нерешительного и ограниченного Фридриха Вильгельма III, склоняя его к постепенным изменениям хозяйственного строя. А это, бесспорно, было нелегко. Король обладал менталитетом, существенно отличающимся от реформаторского.
Ценности национального государства не вытесняли из его сознания старые, традиционные династические ценности. В условиях наполеоновских войн ответственность в понимании короля предполагала лишь необходимость героически сражаться с врагом. В конечном счете задача политического самовыживания заставила его пойти на осуществление реформ, но он понимал их значительно более узко, нежели реформаторы. Главным для него было выживание династии, тогда как для реформаторов это представляло собой лишь частную задачу.
Эти люди воспаряли над государством. Они не были своими корнями привязаны именно к Пруссии и к данной династии, а, следовательно, их мышление не было столь уж специфически прусским и династическим. И все же между подходом короля и позицией реформаторов имелась важная точка соприкосновения. Король, так же как и реформаторы, признавал недостатки традиционной прусской администрации. Другое дело, что он отклонял дополнительные реформы. Особенно если они еще и не принимались консерваторами.
Совсем иным человеком была супруга монарха, сыгравшая, пожалуй, очень важную роль в реформах. Происходившая из мекленбургского дома, она по своему менталитету оставалась скорее германской принцессой, нежели прусской королевой, и думала не только о династии, но о Германии и о немецком народе в целом. Поэтому Штейн мог пользоваться при осуществлении своей деятельности поддержкой умной и энергичной королевы Луизы, которая, к несчастью для страны, скончалась в возрасте всего лишь 34 лет, через полтора года после отставки реформатора, успев, правда, настоять на замене очередного, «промежуточного» канцлера и открыть тем самым дорогу Гарденбергу.
И тем не менее при всем значении роли королевы на переднем краю реформ находились Штейн и Гарденберг. Трудно найти двух столь несхожих людей, как они.