Страница 41 из 108
— У вас огромная территория, герр Сталин! Надо было добраться до Москвы, чтобы понять это всерьез…
Сталин понимающе кивнул и ответил:
— Да, Европа живёт теснее… Но мы, марксисты, давно предлагаем миру выход из положения — уничтожить капитализм на планете… Тогда земли и солнца хватит на всех…
— Нечто подобное я говорил господину Молотову ещё в ноябре прошлого года, — не стал вступать в дискуссию фюрер.
Сталин же пригласил гостей присесть и предложил:
— Господин Гитлер, как я уже сказал и как вы могли понять сами, у Советского правительства есть ряд важных инициатив, о которых мы подробно поговорим. Но мне сразу хотелось бы дать понять вам, что мы со своей стороны будем предельно откровенными… И если мы сейчас договоримся, то это станет прологом к действительно новому миру…
Гитлер слушал, пытаясь понять — что имеет в виду Сталин и чего он хочет, делая такое заявление в несвойственном вроде бы ему торжественном тоне. А Сталин вдруг приподнял над столом ладонь, приглашая к вниманию, и начал явно цитировать что-то по памяти:
— Политику завоевания новых земель в Европе Германия могла вести только в союзе с Англией против России… Но и наоборот: политику завоевания колоний и усиления своей мировой торговли Германия могла вести только с Россией против Англии… Раз Германия взяла курс на политику усиленной индустриализации и усиленного развития торговли, то, в сущности говоря, уже не оставалось ни малейшего повода для борьбы с Россией и только худшие враги обеих наций… — тут Сталин сделал паузу.
Гитлеру стало жарко — Сталин цитировал «Майн кампф»… А ведь там фюрер — ещё рейхсканцлером не быв — написал много чего! В том числе — о России. И что же еще процитирует оттуда этот русский грузин? Гитлер искоса взглянул на Риббентропа — тот сидел, затаив дыхание и вытянувшись, как на плацу.
А Сталин, дружелюбно поглядывая на гостей, закончил:
— Только худшие враги обеих наций заинтересованы были в том, чтобы такая вражда возникала.
Он умолк, но тут же задал вопрос:
— Вы помните эти идеи, господин Гитлер?
— Думаю, герр Сталин, ваш вопрос излишен. Но к чему он?
— Я хочу доказать вам, господин Гитлер, что у нас нет задних мыслей по отношению к немцам… То, что я сейчас цитировал, — это прошлое. Тем более что вы сейчас заняли Европу от Ла-Манша до Олимпа в союзе не с Англией, а воюя против неё и имея с Россией договор о дружбе.
— Согласен.
— Но сейчас нам надо большее, и мы в России готовы идти на большее… Именно поэтому я хотел бы, чтобы между нами не было недомолвок. И поэтому я прошу вас позволить мне процитировать вас ещё раз, чтобы отдать прошлому и эту цитату… Отдать для того, чтобы она более не омрачала наше общее будущее… Вы позволите?
Гитлер, предчувствуя несколько не очень-то приятных минут, внутренне поджавшись, кивнул головой.
И Сталин вновь начал:
— Современные владыки России совершенно не помышляют о заключении честного союза с Германией, а тем более о его выполнении, если бы они его заключили… Еврейство, держащее в своих руках Россию, видит в Германии не союзника, а страну, предназначенную понести тот же жребий, что и Россия… Кто же заключает союз с таким партнером, единственный интерес которого сводится к тому, чтобы уничтожить другого партнера?
По мере того как Сталин говорил, а Игнатьев переводил, в кабинете устанавливалась тревожная тишина… Такого не ожидал услышать никто: ни русские, ни тем более — немцы… Все напряглись, Гитлер нервно дернулся, еле сдерживаясь, а Сталин — один из всех, кроме Игнатьева, оставшийся абсолютно спокойным — неторопливо нарушил эту тишину и произнёс:
— Господин Гитлер! Я предлагаю сдать эту цитату в архив! Навсегда!
И он сделал ладонью решительный жест, как будто сметая со стола невесть как попавший туда мусор.
Гитлер, впившись в неподвижное, ставшее в один миг чеканным лицо Сталина, молчал.
Молчал и Сталин.
Потом фюрер медленно откинулся на стуле и уронил в тишину:
— Герр Сталин! Вы действительно великий человек!
Сталин встал, и почти одновременно с ним встал фюрер, а за ними вскочили и остальные. Сталин молча протянул рейхсканцлеру руку, тот так же молча пожал ее, и Сталин будничным тоном — как будто ничего и не произошло — сообщил:
— Я понимаю, как мало у вас времени, но я очень хотел бы отложить все дела на вечер, а пока — просто познакомить вас хотя бы немного с Кремлём. Он того стоит — ведь вы любите и знаете архитектуру. К тому же так можно лучше понять Россию…
ГИТЛЕР чувствовал, что сейчас действительно лучше всего отвлечься — уж очень круто заворачивал хозяин России всё с самого начала… И вскоре они уже шли по внутренним площадям Кремля, а академик с непроизносимой фамилией Щусев давал пояснения на отличном немецком языке. Игнатьев, временно свободный от перевода, успел сказать фюреру, что Щусев — автор не только проекта Мавзолея на Красной площади, но и ряда церквей, а звание академика старой Академии художеств получил ещё в 1910 году.
Щусев оказался не просто знатоком старой русской архитектуры, но и тонко чувствовал ее — как и вообще мировую архитектуру в целом. И, слушая его, Гитлер получал удовольствие компетентного любителя, способного понимать высокого профессионала.
Уже почти семидесятилетний Щусев вёл их от Грановитой палаты к Успенскому собору, от Патриарших палат к Арсеналу и обратно — к Ивану Великому, к Царь-пушке и Царь-колоколу… Они шли мимо дворцов и соборов, обмениваясь друг с другом лишь короткими фразами, а в основном слушая Щусева, и у Гитлера начинало рождаться то ощущение поворота, которое возникало у него в Бресте, но после него почти ушло. А теперь вновь вернулось, чтобы, похоже, уже не исчезать…
В одном из соборов Сталин вдруг сказал:
— А вы знаете, господин Гитлер, в юности я был певчим в церкви…
— О!
— Да… И не только я… Вот, Молотов тоже был. А, Вячеслав, было дело?
— Было… У себя в Нолинске.
— Да и я ведь в Луганске на клиросе заливался, — признался со смехом Ворошилов.
Фюрер смотрел на красных вождей с удивлением — они оказывались ещё более интересными людьми, чем в Бресте.
Когда Сталин и фюрер вошли в Георгиевский зал Большого Кремлевского дворца, гость не мог сдержать восторга. По новым берлинским меркам, зал был не так уж и велик — 61 метр в длину, 20 метров в ширину, а в высоту — около 18. Но этот зал русской славы, названный, как сообщил Щусев, в честь ордена святого Георгия Победоносца, был олицетворением спокойного величия.
Белоснежный, освещённый шестью бронзовыми золочёными люстрами (весом, как сказал тот же Щусев, в 1300 килограммов каждая) и настенными бра, он неуловимо, но очень точно подходил к стилю Сталина.
А СТАЛИН удивлял и удивлял. То, что он, похоже, решил всё своё время — на весь визит рейхсканцлера — посвятить гостю, очень уж удивить не могло. Как-никак это был визит без преувеличения исторический, эпохальный. Но Сталин предложил очень контрастную программу… Они выходили из старинного Архангельского собора с усыпальницами великих князей Ярослава Владимировича и Димитрия Донского, Ивана I Калиты и Ивана III Васильевича, царей Ивана Грозного, Алексея Михайловича, Василия Шуйского и других, когда Сталин сказал:
— Господин рейхсканцлер, нарком авиационной промышленности Алексей Иванович Шахурин хотел бы показать нам один из московских авиазаводов… Поедем?
Сказано это было тоном прямо-таки свойским, и фюрер тоже охотно согласился — соборы соборами, но посмотреть, как русские собирают самолеты, тоже интересно.
Молодой нарком — всего-то, как оказалось, тридцатисемилетний, в безукоризненном сером костюме — производил приятное впечатление, но то, что увидел фюрер на заводе, впечатляло до невероятного! Ничего подобного он не ожидал! Огромный сборочный цех, конвейер, размах заводского «задела», лётное поле, уставленное самолетами, проходившими заводские испытания и ожидавшими отправки в войска — это было «гросс-колос-саль»!