Страница 40 из 48
Ночью все ожидали прихода бога, желающего провести ночь в объятиях своей девственной жены. В неожиданных ночных звуках им чудилось нечто божественное. В стонах ветки им слышался шум крыльев, в хрипе верблюда — ржание звездного коня бога, а если человек вскрикивал в малиновом павильоне, они говорили: «Ах, бог удовлетворен».
Все же те, кто вдавался в глубокие размышления об этих событиях, были уверены, что бог никак не проявит себя и не придет прилюдно, чтобы забрать ребенка. Пророки не находили этому объяснений, как, впрочем, и тому, что девочка боялась солнца. Божье создание, хотя и женского пола, должно любить солнечный свет. Разве солнце не является постоянным символом небесных вожделений?
В комнате Данизэль, среди новых лежанок, украшенных новыми золотыми украшениями, действительно время от времени тайно и незаметно для всех появлялся Азрарн. Он являлся Данизэль ночью, вырастая в углу комнаты, словно стройное черное дерево, и спрашивал своим металлическим голосом:
— Ты наконец смягчилась? Ты убедилась теперь, что напрасно теряешь драгоценное время, которое мы могли бы проводить вместе?
И Данизэль отвечала:
— Моя любовь, мой господин, моя жизнь, я не оставлю твоего ребенка здесь одного.
— Оставишь, — вздыхал Азрарн. — Дело только в продолжительности моего ожидания. Легко ли тебе будет перенести разлуку со мной?
— Я не вынесу разлуки с тобой.
— Тогда оставь это отродье здесь и уходи со мной. Я сделаю ребенка страшнее драконихи. Она будет неуязвимой, я обещаю тебе это.
— Я не могу.
— Я мог бы взять тебя с собой и против твоей воли.
— Действительно. И ты возьмешь?
— Нет. Но также я не намерен приходить к тебе, словно твой слуга.
Но каждую ночь он возвращался, и каждую ночь повторялся их разговор. Они не прикасались друг к другу, хотя комната дрожала, словно наэлектризованная их внутренним стремлением к любви. И никто из них не решался первым уступить в этом споре.
В своей отделанной драгоценностями колыбели девочка поворачивала головку в ореоле роскошных волос, наблюдая за ними глазами, напоминавшими голубые зерна сумеречного неба.
Зарет вошла в Белшевед через те же самые открытые ворота, которые выпустили ее ровно месяц назад.
Девушка осмотрелась, чтобы насладиться зрелищем произошедших вокруг перемен, изучая их презрительно и беззаботно.
С ней вошла в город некая сила. Сила Чузара, а точнее, та, которой он наградил ее. Зарет выделялась даже среди пестрой толпы, наполнявшей теперь город. Юная и старая одновременно, освобожденная, почти прекрасная, с волосами, ставшими наполовину белыми, наполовину оставшимися рыжевато-коричневыми. Вокруг нее распространялся непонятный аромат. Это был запах кизила, впитавшийся в ее рваные одежды.
На улице ей уступали дорогу. Нищие не просили у нее милостыни. Мудрецы решили, что в ней живет безумная магия пустыни. Даже женщины могут быть склонны к мистицизму, при этом становясь более дикими и менее пристрастными, чем мистически настроенные мужчины.
Зарет шла по городу, а за ней по пятам следовала толпа людей.
Богатые женщины указывали на нее презрительно, но в то же время и завистливо.
Зарет взобралась по ступеням скромного храма и остановилась у дверей. Казалось, она глядела на толпу, застывшую внизу, но на самом деле девушка смотрела сквозь нее, лелея свою злобу. Ее боль стала для нее центром мироздания. И девушке нечего было дрожать перед толпой.
— О обманутые! — воскликнула она внезапно, и ее голос полетел, словно птица. — О почитатели ложных богов!
Толпа зашевелилась, неясно бормоча. Своими словами незнакомка заинтересовала людей. Не все терпят, когда их критикуют.
— Дураки! — кричала Зарет. Ветер развевал ее волосы, девушка подняла свои худые руки и почувствовала, как за ее спиной засмеялся Чузар. — Этот бог, чей ребенок растет сейчас в Белшеведе, не кто иной, как черная грязь, демон из подземной ямы.
На это ей ответил гул толпы. Как и можно было предполагать, ее назвали богохульницей и лгуньей. Ее грозили разорвать на части.
— Тогда разорвите меня. Наказание все равно постигнет вас.
Они говорили ей, что боги поразят ее.
— Пусть тогда они поразят меня сейчас, — пронзительно кричала она, — если я говорю что-нибудь, кроме правды!
Потом она рассказала им, как Азрарн, самый отвратительный из всех злодеев, существующих на земле и в Нижнем Мире, вылез на поверхность и непристойно родил подобного себе злодея, хотя и в форме невинного младенца, с помощью гнуснейшей шлюхи, которая приютила его. Толпа ужаснулась вероотступничеству Зарет. Но женщина уверяла толпу, что это они вероотступники, а не она, потому что они доверились демону, словно богу. Истощив запасы своего красноречия, она спустилась по ступенькам и прошла сквозь толпу, чтобы найти другое место для нового выступления.
День становился все холоднее и, недовольный собой, начал убывать. Зарет говорила много раз. Она охрипла. Некоторые смутно припоминали ее. Но те, кто связывал ее образ с одной из семнадцати девушек-убийц, предполагали, что, как и остальные, она умерла, а теперь перед ними предстал ее призрак, чтобы предостеречь их. Это были неприятные мысли, потому что, само собой, душа мертвой преступницы может знать что-то, чего не знают живые смертные.
К концу дня лишь немногие в городе не сподобились чести услышать либо саму Зарет, либо рассказы о ее завываниях.
Богатый землевладелец, гордившийся тем, что мог пригласить интересных людей для увеселения гостей за столом, послал слугу позвать Зарет в свой шатер. Зарет приняла приглашение. Она надменно вошла и села среди прозрачных занавесок, ярких ламп, между десятью или одиннадцатью известными ораторами и мудрецами, а также тридцатью нетерпеливыми гостями. Никто не понял, была ли она напугана, находясь в таком обществе.
Когда девушке предложили еду, она отказалась.
— Стыд и тревога — мои еда и питье.
Когда ей предложили фрукты и вино, она заявила своим хриплым завывающим голосом:
— Сладким виноградом стал для меня кизил, источник горечи и очищения.
Гости хохотали, слушая с восхищением удручающие реплики Зарет. Наконец хозяин убедил ее рассказать свою историю. И она поведала о себе. Девушка легко говорила о ложе демона, о чередовавшихся экстазах, об убийстве, которое обманщик заставил ее совершить, о своем фантастическом спасении, осуществленном «Великим Созданием, которое пожалело меня». Она не называла Чузара по имени. Скорее всего, Владыка Безумия сковал ей уста, желая остаться неузнанным. Однако она представила своего спасителя как посланца небес.
— Удивительный рассказ, — решили гости, слегка обеспокоенные услышанным.
Слух о судьбе несчастной девушки вылетел из шатра и, подхваченный вечерним ветром и устами присутствовавших, пролетел по всему городу.
Ночь напоминала бурлящий котел. Наиболее простодушные обитатели Белшеведа начали сомневаться. Умудренные опытом старцы, уже зевавшие и пресыщенные рассказами о ребенке Данизэль, очнулись в надежде на что-то новое. Иные активно спорили.
Кто-то увидел рыбу, разгуливающую по берегу озера на своих плавниках: по городу поползло безумие.
Утром солнце и Зарет поднялись вместе и вместе пошли по городу. Волны народа вздымались и опускались. Храмы опустели, потому что люди предпочитали более интересные события снаружи. Обличительные речи Зарет оказались важнее молитв.
На заходе солнца знаменитый мудрец отправил слуг пригласить Зарет в свой шатер, чтобы и он, и его друзья смогли бы услышать и обсудить ее учение. Она вошла в шатер и грозно предостерегла его:
— Я только женщина, а ты хочешь возвеличить меня до титула мужчины. Правда, теперь это мне не кажется таким уж странным, если принять во внимание, что вы думаете, будто бы бог может родиться в женском обличье.
— Как она проницательна, — проговорили мужчины, глубоко обеспокоенные и в то же время удовлетворенные.
Крылья ночи сомкнулись над Белшеведом.