Владычица Безумия

— Да, наше с тобой родство можно считать весьма близким, — согласился гость.

— Зачем ты здесь? — поинтересовался Чуз из-под личины Олору. Он бросил в ящерку золотой, и та поймала монету змеиной пастью.

— Не надо кормить мою любимицу, — сказал гость, отнимая золотой. В его руках золото рассыпалось горстью золы. Длинные ногти нищего тоже сверкали золотом. Ящерка сердито зашипела. — Зачем я здесь? А почему бы мне и не быть здесь? Я иду сквозь все миры и все времена. Ты видишь меня здесь, а другие сейчас проклинают меня в каком-то совсем ином месте. Третьи же утверждают, что я вездесущ. Какая-то часть тебя, безумный Князь Чуз, тоже присутствует во всех безумствах мира.

Все это время Совейз молча и внимательно разглядывала странного посетителя. Теперь она заговорила.

— Я знаю тебя, — произнесла она, — и в то же время не знаю. Король-нищий? Так ты назвал себя у наших дверей? Или ты имеешь другое имя?

Гость медленно повернул к ней свое бронзовое лицо и улыбнулся. На его безволосой голове сверкнула золотая корона. Ящерка заметила ее появление и потерлась о золото, словно кошка о ноги хозяина.

— А какое имя я еще называл тебе?

— Ты упомянул Судьбу.

— Значит, я и есть Судьба.

— Властитель Судьбы, один из Повелителей Тьмы, — произнесла Совейз и поклонилась ему с невыразимой грацией. — Вежливое напоминание о том, что даже мне не избежать уготованного тобой?

— О, перестань. Ты столько прожила с ним и так ничего и не узнала? Я — только тень того, что зовется судьбой. Безликий символ. Подобно бедняге Смерти, еженощно влекущему по земле свои полные мертвых корзины и мечтающем только об одном — вернуться в нежные объятия своей подруги, Кассевиш. Или подобно другому из нас, который сошел с ума, пытаясь доказать, что он существует на самом деле, а не является лишь еще одним символом. Но на самом деле реален лишь твой отец, ибо он был первым из нас. Но с тех пор, как мы все появились в этом мире, мы переплелись настолько, что уже сами не разберем, кто из нас реальнее остальных.

— Что за ерунду несет этот забавный человечек? — вмешался Олору, вытеснив на мгновение Чуза. — Похоже, он хочет поразить нас истиной вроде изречения: «Того, что достаточно, недостаточно никогда».

Но Князь Судьбы, если это был он, взглянул на Совейз и проговорил:

— Он уже очень близко.

— Кто это «он»?

— Азрарн. Кто же еще.

— Судьба предрекает мне мою судьбу. И что же, этот единственно реально существующий хочет теперь убить меня?

— Каким образом? И как он мог бы хотеть этого?

— Ты ошибаешься, — тихо сказала Совейз. — Ему нет дела до меня.

Гость не ответил, лишь принялся разглядывать комнату: огромный камин, стол, застеленный парчовой скатертью, темные бутыли с вином и сверкающие кубки на столе. Ящерка соскочила с его посоха и вбежала в теплое пятно солнечного света. Пока она сидела на темном дереве, ее кожа имела коричневатый оттенок, теперь же хамелеон окрасился в янтарно-желтый цвет.

— Что ж, — сказала Совейз, — значит, ты пришел ко мне от него?

— Как ты полагаешь, я похож на мальчика на побегушках? Я всегда делаю лишь то, что считаю важным для себя.

— Поведай мне тогда о том, что ты считаешь важным.

— Я здесь, — просто ответил Князь Судьбы. — Ты увидела меня. И этого более чем достаточно.

Сказав это, он призвал ящерку обратно на посох, шагнул в солнечный луч, окрашенный витражом в цвет крови, и растворился в этом огненном мареве.

На закате в роще зазвучали голоса сверчков и ночных птиц. И одновременно с последним солнечным лучом, скользнувшим за горизонт, Совейз выскользнула из объятий возлюбленного. Площадка, на которой они лежали днем, опиралась на маленькую галерею у восточного крыла дома. Сюда, побродить между яшмовых колонн, и вышла Совейз. Звезды яростно изливали на нее свой свет, подобный белым иглам, сверчки истошно зудели в траве. Совейз тихо окликнула Олору, подзывая его к себе. Обняв его за плечи, она сказала одними глазами: в этом мире нет мне покоя. Давай уйдем в ночь и забудем обо всем.

И они ушли во тьму леса, где вокруг них носились, играя, рыжие лисы, и ночные цветы поворачивали свои чашечки им вслед, источая дивный аромат. Временами любовникам казалось, что в звездном свете перед ними мелькают пять зыбких теней. Три из них вскоре исчезли, и в спящих ветвях пронесся тихий ухающий звук, словно шум больших крыльев.

Выйдя из лесу аллеей древних, как мир, стволов, Совейз и Олору увидели какой-то город в долине, раскинувшейся за ночным лесом.

— Пойдем туда. Пойдем посмотрим, что человеки делают в самые восхитительные ночные часы, когда в воздухе уже пахнет рассветом.

Олору задорно улыбнулся. (Человеки?) Мгновение спустя ей уже улыбалась хитрая морда лиса, трущегося о ее колени. Совейз кивнула, но не стала принимать звериный облик. Она нравилась себе такая, какой появилась на свет, к тому же превращения были ей пока непривычны.

Главные ворота города стояли запертыми, но, обойдя стену, ночные путешественники нашли другой вход, поскромнее. Совейз дунула, и створки медленно распахнулись.

Женщина, укрытая мантией из черный волос, и рыжий лис, вьюном крутящийся вокруг нее, двинулись по улицам города. Через несколько шагов Совейз пришло в голову, что личина все же, наверное, не помешает, и следующий шаг по мостовой уже сделал юноша — в мягких замшевых сапогах, с короткими, стянутыми в хвост волосами, с острым кинжалом у бедра. Те, кто знали Олору до его превращения, наверняка поспорили бы, что по темным улицам идет хорошо им знакомый юный охотник.

Редкие фонари почти не давали света. Гораздо больше улицы города освещались яркими окнами трактиров и постоялых дворов. Время от времени в черных стенах домов встречались одинокие освещенные окна тех, кто уже проснулся или страдал бессонницей.

«Я могла бы, — размышляла Совейз, — сухим листком подняться ко всем этим темным окнам и заглянуть внутрь. Я могла бы заснуть пушистой кошкой на любом пороге — и пробраться в дом желанной гостьей, едва хозяйка откроет дверь. Или еще можно превратиться в ночной кошмар и заставить весь город стонать и метаться во сне. Или обокрасть их всех, или убить. Я могла бы даже поднять их всех на ноги и гонять взад-вперед по улице, объятых настоящим, не призрачным ужасом. А мой возлюбленный, который ничего не помнит, с охотой тотчас бы вспомнил все, что нужно, чтобы помочь мне.»

Над ее головой алмазной сетью мерцали звезды. Все созвездия высыпали этой ночью на небо, чтобы посмотреть на Совейз, дитя Демона.

«Но только зачем мне это? Неужели это и есть вершина всех желаний — власть над бестолковыми людьми? Неужели цель всего — лишний раз доказать им мощь зла и призрачного мира? Лишний раз покривляться шутом, теша себя и пугая их?»

Подумав это, она почувствовала, как рука в шелковой перчатке коснулась ее щеки.

— Шутовство? Ты теперь называешь нашу любовь этим словом?

— Наша любовь, — ответила она Чузу, который вторым Олору шел теперь рядом с ней, — наша любовь — лишь игрушка для этого мира. И какое же малое значение имеет она для него, наша любовь!

Чуз рассмеялся лисьим тявкающим смехом. А Олору проговорил, тихо и печально:

— Ты разбиваешь мне сердце.

— В таком случае, если ты покачаешься из стороны в сторону, то будешь звучать, как храмовый колокол, когда осколки зазвенят друг о друга.

Так, смеясь и дразня друг друга, они оказались у дверей винной лавки. В окнах ее горел свет, и Совейз шагнула внутрь так уверенно, словно этот погребок и был изначальной целью их прогулки.

Засидевшиеся посетители погребка мирно спали, воздев на бочки ноги в грязных сапогах или уронив головы на скрещенные руки.

Совейз и Олору расположились у дальней бочки в углу. К ним тотчас подскочил толстяк в заляпанном фартуке. Как видно, лавочка одновременно являлась и таверной, а посетители могли получить не только бутыль вина, но и ужин.

— Что желаете, молодые господа? — спросил толстяк у Совейз. — Вина, пива?