Страница 51 из 56
Я не понял его и сказал ему об этом. Девушка была благосклонна – даже страстно желала этого, отец Квефа дал свое благословение, а Пейюан разве не великодушен?
– Но это и есть моя проблема, – сказал он с легким смешком. – Мой отец и Пейюан – один и тот же человек. Он женился на Хэдлин после смерти своей белой жены главным образом, чтобы у Хвенит была мать, хотя потом он полюбил ее. И Хэдлин родила меня. Я сын Пейюана. Хвенит и я – брат и сестра.
Законы везде разные. Среди дагкта мужчину, который ложится со своей сестрой, секут, а девушке ставят клеймо на груди. Большинство общин неодобрительно относятся к кровосмешению. В некоторых плата за это – смерть, и хотя черные люди открыто принимали факт любви, где бы она ни пустила корни, я видел в глазах Квефа рядом с его желанием холодное отвращение. Лежать с плодом того же семени, что породило и тебя, переплетаться с телом, которое произошло от тела твоего же отца. Ответный холод пробежал по моему собственному животу при мысли об этом. Самое старое в мире неприятие.
Позади нас тусклый темно-бордовый закат начал опускаться на невидимый материк.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ОСТРОВ
Глава 1
Я лежал в палатке на острове. Мне снилось вот что.
Я летел. Как в тоннеле, я воображал себя чернокрылым. Взмахи крыльев перенесли меня с одного берега на другой. Я вернулся на материк, пролетев высоко над океаном, видя, как его чернота подо мной превращается и белое золото мысов и отыскав белый скелет города в заливе.
Странность сна заключалась в следующем.
Обладая крыльями власти, я в то же время знал себя тем, каким родился. Дикарь из племени, натасканный на летние войны, и на моем теле – шрамы этих войн, шрамы, которые я никогда не хранил. Как будто я снова был брошен в прах, который должен был сформировать меня вместо той глины, из которой я был сделан. И во сне я думал: она, сука, которая родила меня, хотела, чтобы я вырос таким. Смертный воин крарлов с единственным по рождению правом – боя и смерти в бою. Или еще хуже, волчьей смерти от рук городских людей, которые охотятся за мной.
Мрачная светящаяся руина протянулась вверх и, казалось, пыталась затянуть меня в себя, но я забил крыльями и поднялся выше, усмехаясь, потому что даже во сне я был достаточно силен, чтобы не поддаться ее гнилому притягиванию.
А потом я увидел ее. Она висела в небе, как кристаллик луны. Женщина.
Ее лицо было закрыто черным шайрином, тело – черным платьем крарлов, но ее белые руки были раскинуты, а ее белые-белые, как кость, волосы развевались вокруг нее, подобно языкам дыма. Узнавание было мгновенным. Это была моя любящая мать.
Я закричал ей.
– Твой сын, воин Эттука! Тебе нравится, что ты сделала из меня? Я убил сорок человек, и у меня четыре жены и тринадцать сыновей, и через три дня я умру с копьем между ребрами. Я мог быть принцем в Эшкореке Арноре или в Эзланне. Я мог быть королем с большой армией за моей спиной, с женщинами, которые ублажали бы меня, и с Силой, которая заставила бы людей делать по-моему. Тебе нравится то, что ты сделала?
Я отчетливо понимал, чего хотел для меня мой отец, Вазкор, что она у меня украла. Я вытащил из пояса охотничий нож и метнул в ее сердце.
Она висела в воздухе и сказала мне, холодная, как серебристый лед:
– Это не может убить меня.
Но она ошибалась. Хоть она и была колдунья, нож воткнулся ей в грудь, и она с криком упала в ночь и растворилась в черноте.
Я очнулся от этого сна, и моя цель была прозрачно ясна. Я был холоден, владел своими пробуждающимися чувствами и исполнен горького спокойствия.
Квеф спал неподалеку от меня спокойным юношеским сном, раскинувшись, как поджарая черная собака. Хвенит устроила себе постель глубже в палатке за вычурной занавеской, которой она отгородилась от нас.
Я тихо встал и крадучись вышел на ночной остров. Луна зашла, ветер стих.
Мы поставили палатку под прикрытием голых деревьев неподалеку от маленького источника с пресной водой. Несколькими шагами дальше скалистый горб острова начинал выгибаться вверх, как панцирь черепахи, лысый щиток отполированного дождем и ветром сланца. Остров был маленький, меньше мили из конца в конец.
Я остановился у подножия ската; это место казалось уединенным.
Я мог опереться только на обычаи племени, в Эшкореке я не видел религии или почитания, за исключением того, что люди плевали на имя Уастис. Я расчистил место в жестких травах и сложил горку из камней с углублением посредине. В углубление я запихнул пучок стеблей и, чиркнув кремнем, поджег их. Пламя вспыхнуло, быстрое и голодное, эфемерным голубым светом. Я взял свой нож – он пил ее кровь в моем сне – и проткнул руку, оросив огонь своей кровью. Я отрезал локон волос и накормил им пламя.
Я думал, что знаю, чего хотел мой отец. Я вспомнил, как я проснулся однажды, когда мне приснилась его смерть, и сказал: «Я убью ее». Теперь все неясности, способности к заживлению и убийству лучом и все остальное соединялось вместе в одном нестерпимом стремлении, которое я узнал, как желание другого существа. Все эти способности были его, желание было его, дело было его. Вазкор, беспокойный в своей смерти; моя неспокойная жизнь показала мне это.
Я сказал вслух, обращаясь к хрупкому, уже догорающему огню:
– Я клянусь, Вазкор, на огне и крови. Вазкор, мой отец, она обманула и тебя, и меня, и она заплатит за это свою цену. Я все устремления направлю на то, чтобы найти ее. Когда найду, я убью ее. Ты открыл это мне. Теперь я знаю. Будь покоен, мой отец Вазкор, Волк-Король, Джавховор, оставь это мне.
В этот момент мне показалось, что короткая вспышка мелькнула в камнях, из огня выскользнула тень и мимолетно прислонилась к стене сланца. Тень огня, нечто вроде силуэта огня, напоминающая темное отражение света и силы, разожгла во мне то, что едва теплилось до этого слабым неярким светом.
– Верь этому, – сказал я тени.
При этих словах пламя свернулось и пропало. Я остался один в укачиваемой морем ночи со своим железным будущим.
Перед зарей Хвенит прокралась сквозь заросли трав и обнаружила меня там сидящим, прижавшись к сланцу.
– Почему ты здесь, Мардрак? Ты болен?
– Как может демон быть больным? Я непривычен к твоей нежной заботе.
Иди назад, девушка. Солнце еще не встало.
Она скользнула ближе и приложила пальцы к моей шее. Это прикосновение заставило меня вздрогнуть.
– Ты не понимаешь свои силы, – сказала она.
– Это достаточно верно. Однако я думаю, что теперь начинаю понимать семя, которое взрастило их.
– Я имею в виду, – сказала она, – что ты не умеешь владеть своими силами. Они владеют тобой. Ты лечишь, не сознавая этого. Возможно, ты убиваешь так же безрассудно.
Я посмотрел на нее. Небо достаточно просветлело, чтобы я мог видеть ее лицо, лицо как будто другой девушки, спокойное, умное и сочувственное. Тогда я увидел то, что увидел ее жрец-учитель в тот день, когда выбрал ее в целительницы и колдуньи.
– Если я безрассуден, кто направит меня на правильный путь?
– Я, – сказала она, – если ты позволишь.
– Я позволяю, – сказал я. – Как я отплачу тебе?
– Ляг со мной, – сказала она.
– Чтобы ты заставила своего брата гореть? Чтобы ты могла представить, будто я – это он? О, нет, синеглазая ведьма. В такую игру я не играю. – Верь мне, – прошептала она, склоняясь ближе. – Это тебя я страстно желаю. Хоть ты и белый, ты красивый и сильный мужчина.
– Мне пели эти песни раньше, и женщины, которые в это верили. Что до тебя, маленькая колдунья, то ты сама наполовину белая под твоей шелковой черной кожей.
– Ляг со мной, – простонала она, играя языком с моим ухом.
Но я оттолкнул ее, хотя мне было безумно трудно сделать это.
Она топнула ногой и убежала в глубь леса, и скоро я заметил, что рыжеватый кошачий хвост петляет за ней среди трав. Когда я вернулся в черную палатку на восходе солнца, Квеф уже ушел.