Страница 32 из 36
Им хотелось в последний раз облегчить свое сердце – но где это сделаешь в чужом городе? Что в незнакомом месте может заменить родной дом? Когда они проходили мимо церкви, Рикардо ощутил под своей рукой, как вздымается грудь Лидувины. Они вошли. Кончиками среднего и указательного пальцев Лидувина коснулась святой воды и протянула руку Рикардо, глядя помутневшим взглядом в его мутные глаза. Остановились недалеко от двери; Рикардо сел у стены, в темноте, а Лидувина встала рядом на колени, положив локти на скамью и оперев подбородок на сложенные ладони. В храме никого не было, кроме какой-то бедной женщины, почти старухи, покрытой платком, которая на коленях проходила весь Крестный путь. Попеременно выставляя колени из-под огромного живота, что колыхался при каждом движении, она, с четками в руках, двигалась по церкви, от алтаря к алтарю. На главном пирамидою поднимались лучи Всевышнего. Тишина была под стать сумраку.
Вдруг Рикардо услышал сдавленные рыдания: Лидувина плакала… Он тоже перестал сдерживать слезы, опустился на колени рядом с невестой, и оба, взявшись за руки, вместе оплакали гибель своих иллюзий.
Когда они вышли на улицу, все вокруг показалось им каким-то умиротворенным, хотя и исполнившимся печали.
– То, что мы сделали, Лидувина… – начал Рикардо, собравшись с духом.
Она продолжила:
– Да, Рикардо, мы совершили ошибку.
– Дело в том, что ее уже нельзя исправить.
– Напротив, милый! Как раз сейчас ее можно исправить – сейчас, когда все стало ясно.
– Ты права.
– Плохо, что…
– Что, моя нена?
– Что мы не сможем вернуться в городок. С каким лицом явлюсь я к матери и сестре? И как посмеем мы показаться на люди?
– Но ведь ты, Лидувина, ты из нас двоих больше всего презирала то, что люди скажут…
– То, что скажут, – да; и это не так ужасно, это не очень волнует меня…
– Так что же тогда?
– Да ведь будут смеяться, Рикардо!
– Ах, правда!
Придя в гостиницу, они вновь поплакали вместе. Рикардо притворился, будто ему нужно выйти по делу, поменять деньги; но на самом деле он ушел, чтобы предоставить Лидувине возможность написать домой и воспользоваться таковой возможностью самому.
На другой день они пустились в обратный путь. Лидувина сойдет в селеньице, где живет ее тетя, сестра отца, ибо ни за что на свете ока не вынесла бы снова молчания матери и хмурого лица сестры; Рикардо же доедет до станции, ближайшей к их городу, и ночью глухими проулками проберется к отчему дому.
Обратный путь был исполнен печали. Те же виноградники, те же сосновые и оливковые рощи, те же мельницы и баржи. Когда молодые люди подъехали к границе провинции, обоим показалось, будто родные горы раскрывают им материнские объятия. Да, они были блудные дети, но… в чем же состоял их блуд? В вагоне они старались никому не попадаться на глаза, опасаясь, что войдет кто-нибудь из знакомых и узнает их. Обоих мучил стыд и, что еще хуже, сознание смехотворности своего положения, потому что оно и было смехотворным до крайности: глупая, ребяческая выходка, которой ни тот, ни другая простить себе не могли.
Когда они приехали в селеньице, где жила тетка Лидувины, та уже ждала на платформе. Лидувина судорожно сжала руку Рикардо.
– Любимый, я напишу тебе, – шепнула она и вышла.
Он еще сильнее скорчился на своем сиденье, боясь попасться кому-нибудь на глаза.
– Вот это да, милая, вот это да: никак не могу поверить! – сказала Лидувине тетка и как можно скорее закрыла за ней дверцы кареты, которая тут же отъехала.
И, оставшись наедине с племянницей, ограничилась следующей речью:
– Честно говоря, не думала, что ты такая сумасбродка! Был бы жив твой отец, мой брат, уж конечно, этого бы не случилось. Но там… с теми… Ну да ладно, девочка, ладно!
Лидувина молча глядела в небо.
Рикардо не сводил с кареты глаз, пока та не исчезла за крутым склоном холма, над которым высилась колокольня местной церквушки.
Он доехал до ближайшей к городу станции и в сумерках пешком направился к дому. В чистом, безоблачном небе солнце садилось за башню собора. Колокола прозвонили к молитве; Рикардо обнажил голову и прочел «Отче наш», три раза повторив: «Не введи нас во искушение». Затем, закончив на «Твое есть Царство и сила вовеки, аминь», добавил: «Идите по всему миру и проповедуйте Благую Весть».
– Дубина! – только и сказал ему отец, когда уже ночью увидел, как сын украдкой входит в дом.
V
Дни шли, а Рикардо с Лидувиной ждали последствий своего приключения. И прошли месяцы. Вначале молодые люди обменялись несколькими письмами, полными напускной нежности, упреков, жалоб. Письма Лидувины были более здравыми и рассудительными.
«Нет нужды объяснять мне, мой Рикардо, что происходит с тобой, ибо я уже догадалась. Меня не обманут красивые фразы. В сущности, ты меня больше не любишь, – думаю, и не любил никогда, во всяком случае так, как я любила тебя и люблю до сих пор, – и теперь ищешь способа освободиться от обязательств, которые накладывает на тебя скорее честь, чем нежные чувства. Но, знаешь, давай оставим вопрос о чести, ибо, хоть ты и не поверишь мне, в этом отношении я спокойна. Если ты не любишь меня так, как я тебя люблю – всею душою и всей плотью, – то тебе не надобно на мне жениться, пусть даже и произошло между нами то, что мы оба знаем. Я не желаю подобных жертв. Следуй своему призванию, а я уж решу, что делать мне. Но с этого самого дня приношу клятву, что буду принадлежать либо тебе, либо никому. Даже если бы и нашелся кто-нибудь настолько великодушный или же глупый, чтобы посвататься ко мне после случившегося, после нашей ребяческой выходки, я отвергну его, и будь что будет. Подумай хорошенько и решай, что тебе следует делать».
Тем временем душа Рикардо ярилась, как озеро в бурю. Он не мог спать, не мог отдыхать – не мог жить. Он вернулся к сочинениям мистиков и аскетов, к изучению католической апологетики.[24] Он стал вдвое набожнее, чем раньше; впадал в суеверие. Иногда ему даже воображалось, что если в ту минуту, когда колокол прозвонит шестой, и последний, раз, он подойдет к перекрестку, то упадет мертвым на месте.
Он напряженно думал о своем предопределении. Это длительное ухаживание, этот затянувшийся роман, этот смехотворный побег были кознями дьявола, что пытался препятствовать исполнению судьбы, которую сам Господь начертал ему в Евангелии, открытом наугад. Но – а Лидувина? Разве их судьбы теперь не связаны? Разве жизни их не скованы воедино неразрывной цепью? И разве не сказано: «Да не порушит человек то, что соединил Бог?» Но… разве многие другие души не соединены ab aeterno[25] с его душою, – души, чье вечное спасение зависит от того, пойдет ли он по всему миру проповедовать Благую Весть? Но не может ли он проповедовать, не расставаясь с Лидувиной? Неужто Божий глас повелевал ему отказаться от намерения исправить то, что по закону чести должно быть исправлено? С другой стороны – брак без нежности… Хотя, говорят, она придет позже: общение, совместная жизнь, потребность друг в друге, стремление любить… Но нет, нет! Опыта тех двух дней в почти чужеземном городе более чем довольно. И перед глазами Рикардо возникла несчастная старуха с огромным дрожащим животом, которая на коленях обходила весь Крестный путь. Но разве ее, Лидувины, судьба не останется связанной с его судьбой, что бы он там ни решил? Может, этим побегом, что устроил дьявол, Бог воспользовался, чтобы показать им обоим, каждому, их истинные пути?
Но более всего было невыносимо для Рикардо отношение отца к этому злополучному приключению.
– Дубина! Ну, ты и дубина! – твердил отец. – Ты выставил меня на посмешище – да, на посмешище. И себя самого тоже. Почему бы вам было не сказать мне, что вы задумали? Теперь все будут считать, что я – тиран, что я противился любви собственного сына… Дубина, какая дубина! Лидувине не разрешала мать? Что вам стоило поместить ее в клинику? Вы меня выставили на посмешище – и себя тоже.
24
Апологетика – раздел богословия, доказывающий истинность христианских догматов.
25
На вечные времена (лат.).