Убить мертвых

Оставалось только одно — расстаться с Миалем раз и навсегда. Хотя Дро больше не нуждался в сыне, чтобы поддерживать свои силы, Миаль был той цепью, что приковывала его к миру живых или за что там цепляются неупокоенные. Синнабар интуитивно почувствовала это, хотя и не поняла, что к чему. А может быть, и поняла. Она отправила Миаля в Гисте Мортуа, чтобы тот служил хранителем Дро, духовным якорем среди разгула потусторонних сил. Очень может быть, что она знала, что на ее перине в шестнадцать морей глубиной побывал любовник-призрак. Так же, как знала, что он увидел в ней сходство с матерью Миаля. Так же, как знала все прочее. Это было ее сущностью — знать, не спрашивая, и не уметь объяснить, откуда пришло знание...

Миаль сидел, уткнувшись взглядом в землю. Он всегда был сентиментален, что отнюдь не всегда является пороком, хотя он и обзывал себя плаксой, пытаясь скрыть слезы от своего потустороннего мертвого отца, сидевшего поодаль.

Дро не любил никого, никогда. Даже Шелковинку, которая была лишь частью его самого, как и Миаль...

— Прости за инструмент, — сказал Дро просто и сухо.

— Да будь он проклят, этот ящик! — слезы пуще прежнего подступили к горлу Миаля, ведь он любил инструмент. Он напрягся из последних сил, чтобы скрыть эти слезы, забарабанил по стене длинными нервными пальцами. Впрочем, это уже не было стеной. Просто выход камня на склоне холма. Дома и не дающие света желтые фонари исчезли, умолкли колокола, скрип колес, звон молотов и песнопения. Может быть, им с Дро все-таки удалось изгнать призрачный Тиулотеф. Горькая правда, рассказанная вслух, развеяла наваждение.

— Прости за все, — повторил Дро. — Мне жаль, что так вышло.

— И все же ты рассказал мне об этом.

— Ты имеешь право знать.

— Но не имею права надеяться на то, что в моей жизни случится что-то хорошее!

Парл Дро подобрал с земли камешек с острыми краями. Лениво, словно скучая, но ловко он нацарапал на камне, где они сидели, свое имя. Задом наперед.

— А теперь я пойду, — сказал Дро.

— Не надо... — Миаль поднял глаза. Он боялся.

— Уходи отсюда и иди в хижину Чернобурки. Тебе будет нетрудно отыскать ее, потому что ты, твоя плоть, лежит там. К завтрашнему дню твой дух сможет вернуться обратно в тело. Ты сильнее, чем думаешь.

— Я не столь силен, как думаешь ты. Ты думал, что я могу выслушать все это и не свихнуться? Ну так я не могу! Куда ты собираешься деться?

— Куда-нибудь, где можно дожидаться.

— Чего?

— Смерти. Окончательной смерти. Призраки умирают, я познал это в Тиулотефе. Если ничто не держит, смерть не заставит себя ждать.

— А почему бы, — набравшись наглости, начал Миаль, — не подождать моей смерти? Ведь, когда я умру, разрушится связующее звено, не так ли?

— Ты можешь прожить долгую жизнь, я надеюсь, что так оно и будет. Но я не имею права оставаться здесь. Подумай сам: всю жизнь я убивал, потому что так было положено. И по той же причине не могу сделать исключение для себя.

— Ты ублюдок.

— Постарайся выучить новые реплики, — в голосе Дро мелькнула тень прежней язвительности.

— Ну да, больше похожие на твои, — усмехнулся Миаль.

— Пусть лучше они будут больше похожи на твои собственные.

Миаль хотел что-то сказать, но слова застряли у него в горле, потому что Парл Дро, Смерть в прекрасном обличье, Король Мечей, исчез прежде, чем менестрель успел вдохнуть.

Минут десять Миаль метался по холму. Он звал Дро, проклинал Дро. Потом он споткнулся, не удержал равновесия и сполз вниз по склону. И когда острый камень, который, наверное, только для того и торчал здесь, пребольно вонзился ему в бедро и остановил скольжение, под плечом Миаля что-то хрустнуло. Он огляделся и понял, что лежит на останках разбитого инструмента.

«Ты научишься играть на этой штуковине, уродливый безмозглый крысенок», — отечески наставлял его родитель. Но разве не оказалось, что Миаль — вовсе не его сын, как менестрель всегда подозревал?

«Из-за нее я убил человека. Хорошо убил, насмерть».

Теперь Миаль понял, что балаганщик на самом деле убил человека из-за инструмента. Потому что пока его отец — его не-отец — спускался в деревню, чтобы купить его, Дро переспал с матерью Миаля.

«Хорошо убил, насмерть».

Миаль поднял кусок разбитой деки и разрыдался — один в ночи, в темном и мертвом краю.

И снова глава 1...

Солнце садилось, угасал огромный ветвистый канделябр в кронах леса. Закат испятнал стволы и сучья теплым янтарем. Листья окрасились шафраном в преддверии осени, которая была уже не за горами, и угасание дня казалось аллегорией близкой старости года. Конец лета имел свой аромат — сухой, как дорожная пыль.

Миаль шел в походном ритме. При каждом шаге кожаный мешок за плечами шлепал его по спине. В мешке лежал струнный инструмент — ничего необычного, просто потрепанная традиционная гитара. Он играл в кости в глухой деревеньке и, к собственному изумлению, выиграл ее. Теперь менестрель раздумывал, как лучше надпилить корпус, когда он найдет большую мандолину в пару к ней, и заодно — как распилить эту мандолину. Потом еще придется раздобыть подходящую дудочку, да всякий столярный инструмент, который понадобится, чтобы собрать все это воедино... Подобные планы давались ему нелегко — воспоминания о погибшем инструменте все еще ранили душу. И всегда будут ранить. Миаль закопал щепки и обрывки струн на холме Тиулотефа. Наверное, это была первая могила, что появилась там за много веков. И уж несомненно — первая могила, орошенная слезами.

Но горе не притупило прочих чувств. Возвращение в собственное тело придало Миалю уверенности, а опыт странствий духа — подбодрил. К тому же последний месяц ему везло. Везло в играх и на поприще менестреля. Ему повезло даже с девушкой, что жила в деревянном домишке в низине — ей были нужны лишь ночь и еще день, а не все его дни и ночи до скончания века. Может быть, это старуха-травница благословила его на прощание? Миаль подарил ей три серебряных колка от мертвого инструмента, раз она так заботилась о нем, пока он... был в отлучке. Она даже зашила его рубашку, которую перед тем сама же разрезала, чтобы отыскать снадобье, погрузившее менестреля в транс. На самом деле ее звали вовсе не Чернобуркой. Корявая надпись, выцарапанная на двери ее хижины, осталась от предыдущей хозяйки. Даже Парл Дро порой в чем-то заблуждался.

Это соображение подбадривало Миаля, когда он отправился на поиск, не вооруженный ничем, кроме обычного набора своих смешных хитростей. К тому же веру в успех вселяли воспоминания о прежних удачах — хотя тогда все было куда сложнее, и вдобавок его мучила лихорадка оттого, что пришлось делиться силой сразу с двумя алчущими неупокоенными.

Теперь он больше не дрожал от страха и даже не впадал в отчаяние. Миаль твердо намеревался заявить свои права законного наследника. Единственное богатство Дро, на которое он претендовал — сомнительное, как горький эликсир, удовольствие общаться с Убийцей Призраков, со всеми его обширными познаниями, с его нелицеприятными суждениями, язвительностью и мощным разумом. Миаль вырос в волчьей яме, и с тех пор мир так и казался ему все той же ямой. Он устал от этого. Он хотел научиться видеть жизнь иначе и понимал, что Дро может помочь ему найти себя или, по крайней мере, подскажет, где искать. Миаль не мог позволить своему настоящему отцу, который зачал его по случайности и встретился с ним лишь после своей смерти, вот так вот просто взять и уйти. Может быть, Миаль научился этой хитрости у девиц, с которыми у него не сложились отношения. Но это была действенная хитрость, а имя ей было — вымогательство.

Что же касается прочего, то менестрель знал — Дро больше никогда не будет тянуть из него силу. Убийца Призраков был для этого слишком независимым созданием, а потому смог научить свое внутреннее пламя поддерживать само себя, как огонь в жерле вулкана. А то что Миаль был для него причиной оставаться на этом свете — или напоминанием о жизни — так он был только счастлив от этого, горд и рад, что зачем-то нужен. Пока Миаль жив, Дро не умрет и это было прекрасно и даже забавно. Менестрель до того стремился найти смешные стороны в сложившихся обстоятельствах, что теперь его преследовала картина, при мысли о которой он трясся от смеха. Он представлял, как ему, Миалю, будет лет пятьдесят пять или около того, а Парл Дро, его отец, ничуть не изменится со временем и будет выглядеть на пятнадцать лет моложе сына. Хотя логично, если Дро тоже будет стареть — он ведь достиг совершенства в подражании живым.