Мессалина. Трагедия императрицы

От открывшейся перспективы у Агриппины захватило дух. Против такого фарса проклятая Мессалина будет бессильна! Многие будут рады припомнить проклятой шлюхе ее любовников, о которых она трубила на каждом шагу. Умершая в ссылке Ливилла будет отомщена. Теперь этой дряни конец. И возбудившись от одной мысли, как Клавдий расправится с опозорившей его супругой, она страстно вздохнула, протягивая к своему любовнику руки и закидывая ноги на кушетку:

– Мой милый, ты умнейший человек! Я хочу тебя! Возьми же меня скорее!

Паллант не заставил Агриппину просить дважды и, упав на податливое женское тело, как орел на добычу, рванул на ней одежду, раздирая в клочья драгоценный виссон. Хитрый царедворец уже давно понял, что движет его любовницей, и научился прекрасно пользоваться ее слабостями. Вот и сейчас, утомив ласками красавицу, он откинулся на спину и как бы мимоходом поинтересовался:

– И как у тебя дела с Клавдием?

Агриппина только хихикнула:

– Отлично! Бегает за мной как собачка. Возомнил, что я влюблена в него по уши, и старается при каждом удобном случае прихватить за разные места. Вчера сказал, что если бы был свободен, то непременно бы на мне женился.

– А ты не теряешь даром времени! – похвалил ее Паллант. – Пожалуй, стоит еще немного поддать жару. Можешь пару раз поцеловать дядюшку…

– Да я его и так целую постоянно! Мессалина от злости готова сама себя укусить, глядя, как я по-родственному милуюсь со старым козлом.

– …поцеловать дядюшку, да не чмокнув в щеку, а по-настоящему, так, чтобы у него не только волосы, но все остальное встало дыбом. Поняла? А потом застесняешься, будто все само собой получилось. Сможешь?

– И ты еще сомневаешься в моих талантах?

Перевернувшись на живот, она впилась распухшими от поцелуев губами в узкие губы своего любовника. Искусство в любви Агриппины не уступало талантам ее соперницы, и расслабившийся было мужчина, пробормотав про себя «рыжая бестия», снова заключил ее в свои объятия, чувствуя, как сводит желанием тело.

…Когда Мессалина узнала о вражьих происках, то предпринимать что-либо было уже поздно: по городу поползли странные слухи, будто бы под покровом ночи некая женщина, закутанная в темный плащ, в сопровождении служанки выскальзывает из дворца. И хотя на ней белый парик, на который наброшен капюшон, стоявшие на карауле преторианцы были готовы подтвердить под присягой, что это их императрица Валерия Мессалина. Но это был пустяк по сравнению с тем, что другие люди утверждали, что эта женщина прямиком отправляется в лупанар, где проводит ночь до рассвета, отдаваясь всем желающим и торгуясь с клиентами за каждый асс. Принесшая новость Порция, рыдая, рассказала, что все верят этой сплетне, даже те, кто, казалось бы, хорошо знает императрицу.

Вне себя от бешенства Мессалина металась по своим покоям. Что делать? Не бегать же за каждым квирином, доказывая, что она здесь ни при чем. Первым ее желанием было отправиться к Клавдию и потребовать, чтобы он оградил ее доброе имя от наветов. Но разве он поверит, что его жена чиста, как слеза младенца? Что-что, а уж о ее похождениях он наверняка наслышан. Добрых людей, желающих подольститься к принцепсу, наговорив гадостей о его жене, во дворце пруд пруди.

Как объяснить людям, что не могла она разгуливать по лупанарам, если до помутнения рассудка любит своего Силия? И если, как полагали некоторые, у нее бешенство матки, то почему она не довела его до физического истощения?

Может, попробовать выйти к преторианцам посреди ночи, после того как Лжемессалина пройдет мимо них на поиски приключений? Пусть видят, что она во дворце, а ушла самозванка. Но если она ночью начнет болтаться по дворцу, то тем самым подтвердит, что императрица проводит ночи не в своей постели.

И самое обидное, что все, и враги, и немногочисленные друзья, хранят молчание, не давая ей оправдаться. Придется смириться с наговором и ждать, когда слухи затихнут сами собой.

Впрочем, нашелся все-таки один человек, не постеснявшийся бросить упрек в лицо властной императрице. Им, разумеется, был Силий, который равно боялся того, что Клавдий узнает об его романе с императрицей, и то, что Мессалина его бросит.

Услышав о похождениях своей любовницы, он в ярости разбил вдребезги пару дорогих стульев, некогда стоявших в тронном зале для особо важных гостей. Но ярость еще не была утолена, и когда Мессалина заехала к нему, чтобы, как обычно, провести с ним в постели несколько приятных часов, он встретил ее потоком упреков и угроз.

– Как ты могла, – орал на нее красавец, точно на портовую девку, – я бросил жену, терплю оскорбления от твоей родни, а ты шляешься незнамо где, давая повод черни называть тебя шлюхой! Какой позор! Мне остается только броситься на меч, и я это сделаю, непременно сделаю!

Услышав такую угрозу, Мессалина изрядно перепугалась: в Риме не шутили подобными вещами, а Силий был слишком горд, чтобы бросать слова на ветер. Покаянно склонив голову, она шептала, глотая слезы:

– Я тут не при чем… Я люблю тебя… Я бы никогда не смогла…

Но Силий продолжал бушевать, пока окончательно не изнемог от собственного гнева.

– А я тебя любил, – печально проговорил он, падая на кресло и закрывая лицо руками.

Нерешительно приблизившись, Мессалина опустилась перед ним на колени и ласково отвела от лица его ладони.

– Посмотри на меня, – проговорила она нежно. – Разве я могу тебе изменить? Да я с мужем не спала уже почти полгода, позволяя ему развлекаться даже с Агриппиной, которую в другом случае я и на полет стрелы не подпустила бы к Клавдию. Это наговор, клянусь Юпитером! Ну что мне сделать, чтобы ты мне поверил?

Она была готова на все, лишь бы улыбка тронула губы ее возлюбленного, но, услышав ответ, отшатнулась в ужасе.

– Выходи за меня замуж, – проговорил Силий, с мольбой глядя в ее синие бездонные глаза.

– Ларвы помутили твой разум! Как я могу развестись с Клавдием? Это невозможно! Ты не смотри, что он такой тихий и покладистый, в гневе он бывает страшен. Что я ему скажу? Извини, мол, сопливый дурак, ты мне надоел, и я решила поменять тебя на молодого красавца. Да мы моргнуть не успеем, как наши бездыханные трупы поплывут по Тибру.

– Выходи, а? – в каком-то исступлении повторил Силий. – Ради тебя я прогнал свою жену и теперь свободен. Мы поженимся, я усыновлю Британика, и будем счастливы.

Мессалине на мгновение показалось, что сказку можно сделать явью, но холодный рассудок быстро вернул ее на землю.

– Это невозможно, – повторила она твердо. – Мы никогда не сможем пожениться.

– А если ты надоешь Клавдию?

– Не говори глупостей! Я никогда ему не надоем. Клавдий ко всем своим порокам еще и жаден и не захочет расстаться со своим имуществом, пусть даже оно ему не нужно. Так что забудь о том, что сказал – это будет полезно в первую очередь тебе самому – и возьми от жизни то, что дают тебе боги. Неужели ты думаешь, что если бы была такая возможность, то я бы ею уже давно не воспользовалась? Я так хочу засыпать каждый вечер, прижавшись к твоему горячему телу, а не в холодной постели во дворце. Ну же, улыбнись! Я не хочу оставлять тебя в таком настроении. Давай лучше потратим последние минуты на любовные ласки, а не упреки. Ну, поцелуй же меня, глупенький!

С этими словами она привлекла его к себе, и мужчина не смог устоять перед искушением. Все упреки и угрозы были забыты. Сейчас он видел только сияющие сапфиры глаз своей подруги и не мог противиться их зову.

* * *

Как известно, никогда не надо ни от чего зарекаться. Не прошло и нескольких месяцев, как уверенность Мессалины в незыблемости своего положения во дворце дала трещину. Подошел срок проведения очередных Тарентинских игр, ежегодно проходящих на Марсовом поле. Накануне Клавдий сообщил за обедом жене, что среди приглашенных им гостей будет Агриппина с маленьким Нероном. Сделав вид, что ей все равно, Мессалина не удостоила мужа ответом, но, вернувшись в свои покои, дала волю гневу. Ну почему Клавдий везде таскает за собой эту суку, когда даже рыночные крысы знают, что она спит с Паллантом? Делить любовницу с вольноотпущенником – что может быть унизительнее для собственного величия? Теперь придется положить все силы на то, чтобы роскошно выглядеть. Не может же она уступить без борьбы женщине без каких либо моральных устоев! Слов нет, она сама хороша, но даже в самых смелых мечтаниях ей не приходило в голову лечь в постель с братом!