Сабелла

Когда он взял меня на руки, я буквально поднялась над собой, словно плоть соскользнула змеиной кожей, освободив обновленное тело. Потом он склонился надо мной нежно и неотвратимо — и стал целовать. Удивительное ощущение захлестнуло меня. Это было не только наслаждение плоти, которого я никогда прежде не испытывала по-настоящему — мне стало спокойно и почти уютно. Я не могла устоять. Как не могла и обмануть его. Я вдруг поняла, что не смогла бы даже совершить то единственное, с чем ему не под силу справиться. Я не могла отведать его крови — потому что он не оставил во мне места для жажды, не оставил возможности иного ответа на его ласки, кроме единственного. Мне нечего было стыдиться, потому что я не могла совершить с ним ничего преступного — лишь сдаться и позволить ему продолжать.

Вот что я принимала за смерть. Вот что пугало меня в нем.

Я и теперь боялась, но это был иной страх. Или не страх вовсе.

Джейс был прекрасен. У него было самое безупречное мужское тело, какое мне доводилось видеть. И он ужасал меня, потому что реальность обжигала, как солнце. Но я была не в силах сопротивляться, и солнце палило меня, прожигало насквозь, а я ничего не могла поделать. Я не могла даже проявить благоразумие или доставить удовольствие ему — я могла только отдаваться иному, непознанному дотоле блаженству. Значит, вот что чувствовали мои любовники, вот что убивало их, если затягивалось слишком долго. Да, в этом чувствовался привкус смерти. Пламя вздымало меня на волнах солнечной энергии, дыхания не хватало. А потом мир взорвался шестидесятисекундным рассветом.

Он лежал на мне, большой золотистый зверь, и смотрел на меня черными глазами из-под черных ресниц на полуопущенных веках. Расслабленный, довольный, терпимый, полностью владеющий ситуацией. У меня ныли пальцы — так сильно я цеплялась за него. Порой я даже выпускала из рук камень.

— Такого подарка мне еще никто не дарил, — произнесла я, попытавшись сострить — так глупо и так по-человечески.

— Расслабься, — ответил Джейс. — Это Рождество.

Мы еще дважды занимались любовью, прежде чем Джейс рассказал мне, что было выставлено в последнем экспозиционном модуле. Рассказал отчасти потому, что желал меня, а отчасти потому, что не хотел никаких недоговоренностей между нами.

В последнем модуле хранился еще один скелет. В той могиле были похоронены двое — женщина и мужчина.

Архивы Восточного, как и бары, работали всю ночь напролет, полностью автоматизированные. Людей-библиотекарей в них не было, поскольку Восточное было еще не столь склонно к софистике больших городов, как Арес. Джейс подвел меня к терминалу и вызвал новости за нужный год. На экране появился текст: «ТРАГЕДИЯ НА ШАХТЕ: один человек погиб, двадцать пострадали в результате пожара в забое». В ту пору мне, то есть Сабелле, было всего два года, и это мой отец, то есть отец Сабеллы, погиб на Новой шахте в сотне футов под землей, здесь, в Восточном.

Мы с Джейсом, оба в черном, будто в трауре, стояли на фоне большого белого экрана. Я чувствовала, что снова теряю равновесие, несмотря на то, что тело мое утешилось, а сознание было ясным.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Просто дочитай колонку до конца.

И я стала читать. Я прочла о смерти отца Сабеллы, который оставил вдову с двухлетней дочерью, о других пострадавших, о страховке, которую пришлось выплатить компании. А в самом конце заметки я прочитала: «Больше, чем кому бы то ни было, повезло Даниэлю Винсенту, который тоже должен был оказаться в злосчастной шахте, но в тот день не вышел на работу, и мастер нашел ему замену. Но на этом везение Винсента, переселенца с другой планеты, живущего в Восточном уже пять лет, не закончилось— его двенадцатилетний сын, пропавший два дня назад, вчера вернулся домой живым и здоровым. У Винсента есть еще один ребенок, тоже мальчик, всего одного года от роду».

Джейс нажал кнопку, и экран очистился. Таким же пустым и чистым стал и мой разум, поэтому, когда Джейсон начал свой рассказ, я не столько слышала его, сколько видела то, о чем он говорит, на белом экране перед внутренним взором.

Даниэль Винсент прибыл с семьей на Новый Марс в надежде разбогатеть на рудных разработках — тогда планета переживала своего рода медную лихорадку. Но горное дело, обогатившее многих, разорило Винсента, так что в конце концов ему пришлось работать на компанию в Восточном, чтобы покрыть расходы. Для Даниэля, бродяги по натуре, пять лет были очень большим сроком. И всю свою обиду на судьбу он изливал на старшего сына, Джейсона. Шлепки и подзатыльники, которыми Даниэль осыпал сына, еще нельзя было назвать побоями, но все же они были весьма нешуточными. С их помощью неудачливый горнодобытчик не столько причинял физическую боль, сколько выражал нелюбовь, которую испытывал к своему старшему сыну. Потом в семье родился второй ребенок, и по отношению к младшему сыну у Винсента-старшего проснулись родительские чувства. Джейсону и прежде жилось несладко, но в тот год его жизнь превратилась в сущий ад. Младшего сына назвали Сэндом — Даниэля тогда почему-то, возможно, спьяну, потянуло на романтику. Сэнд в семье считался благословением, старший же сын так и остался проклятьем. Джейсон шатался по округе с компанией хулиганов, из тех, что были чумой любого колониального поселения, едва оно приближалось к статусу города. В конце концов однажды на закате Джейсон не вернулся домой, где отродясь не видел ничего хорошего и где его ждали обычные подзатыльники. Вместо этого он ушел за поселок — лазать по пересохшим марсианским каналам. У старой каменоломни его нога провалилась сквозь груду местной породы, разъеденной эрозией и влагой восстановленной атмосферы, и там, где осыпались камни, открылось отверстие, ведущее в темноту. Но для Джейсона это было укрытие, место, где можно переночевать. Он полез в нору, а когда путь ему преградила плита, перелез через нее. По другую сторону оказалось что-то вроде святилища.

Он провел в тоннеле, по ту сторону захоронения, всю ночь, а на следующий день попытался сбежать в Арес, но его поймали и привели домой, где Даниэль Винсент выбил из него дурь.

Месяц спустя после пожара на шахте Винсент покинул Новый Марс и перевез семью на Вулкан Желчи. Там он стал исчезать, бросая жену и детей на произвол судьбы. Возвращался он всегда непредсказуемо, как приступ хронической болезни, чтобы приласкать Сэнда, а Джейсона проклясть и побить. Он продолжал время от времени поколачивать старшего сына, пока Джейсону не исполнилось пятнадцать, и он не сломал отцу нос, а заодно пару пальцев себе. После этого его больше никто не удерживал, и Джейс стал межпланетным бродягой, унаследовав от отца страсть к перемене мест. Сэнд остался, и отец продолжал нянчиться с ним. Однако своей неумеренной отцовской любовью Даниэль подавлял младшего сына точно так же, как угнетал побоями старшего. В результате представления Сэнда о добре и зле вышли размытыми. Позже, когда Даниэля не стало, младшего брата необъяснимым образом потянуло к старшему. И, что, пожалуй, еще более невероятно, Джейсон не оттолкнул его.

Джейс умолк, и картины, проходившие перед моим внутренним взором, погасли.

— Сэнд… — начала я.

— Нет, — оборвал он. — Спрашивай о тоннеле.

Я осеклась, поскольку, несмотря на растерянность и потрясение, понимала, что он просит не говорить больше о Сэнде и Даниэле.

— Ты проделал этот тоннель, — сказала я в конце концов.

— Я лишь снова пробил вход в него. Сам тоннель был и до меня.

— И ты не наткнулся там на мой камень? Но ведь это было за десять лет до того, как я…

— Мы еще не закончили здесь, — перебил он и снова запросил старые новости из архива.

Экран вновь засветился, на нем появились сводки за последний год. Этот бюллетень, в отличие от предыдущего, был оформлен витиеватым шрифтом и вычурными заголовками — еще одна дань моде на земную старину.

«В древнем захоронении обнаружен еще один скелет. Прошлой ночью строительные роботы, занимающиеся дальнейшей расчисткой тоннеля у каменоломни, где в прошлом году было обнаружено уникальное захоронение аборигенов Нового Марса, извлекли на свет еще одну загадочную находку — человеческие останки. По результатам исследований, кости, предположительно принадлежащие тринадцатилетнему мальчику, пролежали в глубине тоннеля, за собственно захоронением, не менее двадцати лет. Возможно, читатели помнят, как несколько месяцев назад мы сообщали о предыдущей находке. Тогда роботы извлекли из тоннеля останки девочки. Анализ зубных тканей позволил идентифицировать погибшую как местную уроженку, данных о смерти которой не поступало. В нынешнем же случае опознание — ни точное, ни ошибочное, — совершенно невозможно, поскольку покойный имел безупречные зубы и никогда не посещал стоматолога».