Пиратика

— Вы слишком добры, — сказал Феликс.

Феликс ни разу в жизни не стоял на коньках — как-то не выдавалось случая. Но Гренвич находился на достаточном расстоянии от ландонской полиции. Никто не станет искать его в компании конькобежцев.

С помощью девушек — которых, кстати, звали Фэнни Кофе и Энни Кофе — он натянул коньки, поднялся на ноги — и тотчас же снова сел. Поддерживая Феликса под руки, девушки помогли ему встать и сказали, что научат его кататься.

Конькобежцы скользили по реке широкими кругами, нарезая на льду серебристые спирали. Феликс то и дело посматривал на берег. Вода под ледяной коркой была не видна, и точно так же не видны были полицейские на берегу, хотя издалека то и дело доносились приглушенные крики.

Феликс с девушками пустились в путь.

— Хотите горячий каштан, дорогой мистер Феникс?

Девушки, опытные фигуристки, выписывали на уснувшем Темисе изящные фигуры и на ходу потчевали Феликса каштанами и шоколадками.

— Мы едем посмотреть на забавное представление, которое устраивает наш дядюшка. Понимаете ли, он торгует кофе…

— В самом деле? — вежливо удивился Феликс.

— Смотрите, гусь! — нежным голоском проворковала Фэнни. — Боже мой, он улетает зимовать на юг!

Ландон быстро уплывал вдаль, уходил из виду по обоим берегам реки, словно клубок ленты, которую сматывают навстречу движению, но она почему-то всё равно остается впереди. На проплывающих мимо берегах темнели парки, высились ворота, церкви, памятники. Реку то и дело перекрывали мосты — они спешили навстречу путникам, громоздились над головой и исчезали, скрываясь в вихре сверкающего льда.

После физических упражнений и горячих закусок мороз уже не казался таким сильным. К тому же Феликс обнаружил, что блохи покинули его, то ли избрав себе спутников посочнее, то ли просто перемерзнув на холоде.

— Вот он, наш наниматель…

Наниматель оказался маленьким толстым человечком в камзоле из лучшей парчи кофейно-коричневого цвета, в подбитой мехом накидке поверх него и в шляпе с алым плюмажем. На лацкане поблескивала золотая брошь, на пальцах сверкали бесчисленные перстни. Вот кого стоило бы ограбить!

Настроен наниматель был отнюдь не дружелюбно. Он расхаживал по палубе «Пиратского кофе», заложив руки за спину.

— Вам полагалось переночевать в старом театре, Вумс, а не в таверне. Вот для чего я дал вам ключи от входной двери!

— Ночь была дюже холодная, сэр.

— Холодная? — Наниматель взмахнул полами плаща. — Вы что, не могли развести огонь?

— Все здание могло вспыхнуть.

— Туда ему и дорога. — Крохотные глазки остановились на Артии. — А это что за мальчишка? Я такого не нанимал.

— Верно, сэр. — Эйри выступил вперед и склонился в раболепном поклоне. — Это мой племянник.

— Эй, ты, — окликнул наниматель Артию. — Ты кто такой?

— Арт Стреллби, — представилась Артия и отвесила маленькому толстому чудовищу поклон из поклонов — настолько высокомерный, что любому мало-мальски чувствительному человеку он показался бы оскорбительнее пощечины.

— Стреллби?! — Наниматель презрительно фыркнул. — Не имя, а какое-то сценическое прозвище.

— Верно, сэр. Однажды на сцене взорвалась пушка, и взрывом меня отшвырнуло в сторону. Вот я и взял себе такое имя.

Наниматель заковылял прочь — осматривать Кофейный кораблик, проверять, не испортил ли кто-нибудь запасы драгоценного кофе, опрометчиво прислонившись, а то и уснув на мешках и бочках, которыми были уставлены и палуба, и трюм. (Разумеется, во время плавания на них будут и спать, и прислоняться, потому что на всём судне больше негде было преклонить голову, кроме крошечной каюты, которую уступили Артии.)

— Река замерзла до самого Ландона, — сообщил наниматель Эбаду. — Ты хоть раз в жизни видел снег?

На какой-то миг лицо Эбада стало высокомерным, как поклон Артии, но уже в следующее мгновение расплылось в идиотской улыбке.

— Ух ты! — воскликнул он. — А я-то гадаю — что это за холодная мука с неба сыпется?

Пираты-актеры сдвинули брови, из последних сил сдерживая смех.

— Скорее снимайтесь с якоря, — приказал наниматель. — Не хватало еще, чтобы эта посудина вмерзла в лед.

— А как же плата? — поинтересовался Эбад.

— О ней не беспокойтесь. Получите в Портовом Устье.

— Мы так не договаривались!

Артия молча следила за происходящим. Она выжидала. Теперь у нее были другие планы.

Перспектива раскошелиться привела нанимателя в уныние.

Эбад продолжал настаивать.

— Будьте вы прокляты! — вскричал наниматель. — Вот тебе пара гиней. На первое время хватит! И уберите этого грязного пса от моего кофе…

— Свин чистый! — возмущенно вскричал Уолтер.

— Собаки не бывают чистыми. А это еще что за птица?

— Попугай.

— Он говорящий?

— Планкветт, ты говорящий? — спросила попугая Артия.

Планкветт проорал с идеальным произношением:

— Пиратский попугай. Попугайские пираты.

Наниматель осклабился — это была его первая улыбка. Зубы у него были такие острые и страшные, что, казалось, он их специально затачивает.

— Хорошо, хорошо. Пусть разговаривает на потеху публике. Да, и подумайте о капитане. Не бывает пиратских шаек без капитана!

— Ой, гляди, снег! Снег! Совсем как мука, только холодная! — не унимался Эбад, прыгая по палубе с зажатыми в кулаке гинеями.

Для Феликса, Фэнни и Энни закат в тот вечер выдался красным, с сумасшедшими проблесками зеленого пламени по горизонту. Такой закат, к вашему сведению, называется попугайским.

Вдоль берегов реки, затянувшейся льдом вплоть до самого Кэмберского Колодца и Глубокого Брода, там и тут, будто глаза тигров, мерцали горящие жаровни и трепетали на ветру, как красные тряпки на шестах, зажженные факелы. Однако дальше лед истончался, и путешествовать по нему стало рискованно. Конькобежцы прижались к берегу.

— Так нам до Гренвича не добраться. Может, наймем карету? — предложила Фэнни.

Энни возразила:

— Дядя сказал, что если мороз вдарит по-настоящему, никакой потехи не будет. Гляди, впереди река уже замерзает, так что мы всё равно их не застанем.

— Чего мы не застанем? — спросил Феликс.

— О, всего лишь дурацкого рекламного кораблика. Неважно! Тетушка живет на Черной Вересковой Пустоши. Пошли туда. Феликс, вам там понравится! Поужинаем, а потом, Феликс, вы нарисуете наши портреты. Вы же обещали!

На погруженной в ночную тьму Черной Вересковой Пустоши тоже кое-где горели факелы, указывая путь от деревушки к громадному тетушкиному дому. Сидя в карете, Феликс любовался открывающимися видами, на которые ему то и дело указывали непрестанно щебечущие девушки. В том числе и на стоящую среди деревьев на высоком холме Гренвичскую обсерваторию, где создается Время.

Подъездную дорогу к дому тетушки Кофе освещали газовые фонари.

Феликс не раз бывал в богатых домах, всё время в разной роли — то певца, то художника, и даже — правда, было это давным-давно — гостя. (Если уж на то пошло, давным-давно он и сам жил в таком доме — доме своего отца. Но об этом Феликс старался не вспоминать.)

Так или иначе, привычный к таким вещам, он мгновенно осваивался в самом роскошном дворце. Несмотря на неприглядного вида камзол, шляпу и шарф, тетушка Кофе, как и предсказывали девушки, была рада приветствовать Феликса. Не прошло и пяти минут, как его усадили у пылающего камина в просторной гостиной с салатово-зелеными стенами, подали чай на синем фарфоровом сервизе, и принялись развлекать светскими беседами. И всё шло прекрасно…

…пока не открылась дверь.

— Мистер Гарри Кофе, — объявил дворецкий.

— Гарри, какими судьбами? — изумилась тетушка. — Ты же говорил, что будешь занят — у тебя дуэль в Роугемптоне, или я ошибаюсь?

— Это было вчера, — поправила ее Энни.

— И всё вышло совсем не… — хотела добавить Фэнни.

— Совершенно верно, — прорычал новоприбывший мистер Кофе. — Всё шло просто замечательно, но тут явился какой-то жалкий болтун и испортил нам всё дело. Испоганил мне всё Рождество! И старине Перри тоже!