Провидение зла

Его испугал напор невидимого течения судьбы, что издревле приводил в движение народы и государства и который поднял на своих пенных гребнях некоторые атерские королевства, и в том числе королевство Лапис и его принца выше других. Во всяком случае, отец объяснил Игнису ужас Софуса именно так. И еще сказал что-то о древних предначертаниях, которые не дают покоя мерзавцам и дуракам. Сначала, правда, посетовал, что каким бы увальнем ни был старик Окулус, свое дело он исполнял неукоснительно, а найти мага в Ардуусе не так легко. Хорошо, что магические ордена наконец получили разрешение на строительство башен в самом большом атерском городе, но ордена не отдают своих магов в услужение королям, а найти хорошего колдуна на улице, да еще такого, чтобы доверить ему магическую охрану королевского семейства, дело невозможное. Те, кто более прочих способен к магии, выявляются и берутся под покровительство орденами еще с младенчества, те, что похуже – подгребаются храмами, а в Ардуусе король Пурус еще недавно не давал разгуляться ни тем, ни другим, так что поломать голову придется. Обычно, когда гибнет или умирает старый маг, новым магом становится его ученик, но Окулус учеников не оставил, ибо отдавал все силы воспитанию королевских отпрысков. А у Софуса, который, как бы ни трясся от ужаса, все равно был одним из сильнейших магов в Анкиде, учеников не было вовсе, и кстати, по той же причине.

Король говорил с Игнисом еще о чем-то, давал какие-то советы, но принц видел, что голова отца занята другим, и если синее пятно на груди его сына и беспокоит короля, то лишь постольку, поскольку оно является частью огромного пятна, наползающего тенью на Лапис и на все королевства атеров сразу. Выходит, древние предначертания беспокоили не только дураков? Неужели затертые сказки о проклятии тех атеров, что после великой войны остались с этой стороны гор, правдивы? Да и какие сказки? Их уже было столько…. Взять те же шесть камней, которыми пугают детей в атерских королевствах последние пятнадцать лет, с тех пор как по ярмаркам Анкиды разнеслась весть об их скором возвращении. Какие тогда королевства назывались? Тимор, Ардуус, Лапис, Фидента, Утис и Хонор? Шесть! Тогда почему должен бояться один Лапис? И почему бояться? К тому же за эти пятнадцать лет ходило еще столько слухов, и каждые следующие противоречили предыдущим. И назывались уже и другие королевства, и другие проклятья. И где они все? Но даже если те, давние слухи, полнились истиной, что теперь? Кто-то из диких, не орденских колдунов принял эти слухи за чистую монету и выставил ловушку на южной тропе, чтобы выжечь или выкрасть один из шести камней, что должен был достаться Лапису? Так нет его! Ни камня, ни камешка, ни песчинки? Неужели Игнис бы не заметил? Тошнота была, съел что-то не то, не он один мучился, Кама тоже последний день ехала с зеленым лицом, но камня не было. Ни в каком виде! Если, конечно, этот удар молнии и не выжег его. Но не было на груди у Игниса ничего; ни видимого, ни невидимого! Не только его младшая сестрица способна различать магию, он тоже не промах, так что обмануться не мог. Или он чурбан, на который можно навесить любые побрякушки, а потом выжечь их ударом молнии, а он будет только почесываться и удивляться? Не он первый, не он последний. Или не бродили все прошедшие с великой битвы почти полторы тысячи лет слухи о возвращении камней? Сначала через десять лет, потом через пятьдесят, потом каждые пятьдесят! Да в любом трактате упоминается об этих ожиданиях! Где их только не выискивали, на кого только не пророчили, и чем это все кончилось? Если не считать отравленной Сухоты – ничем! Нет их. Потеряны. Рассыпались в пыль. Сгорели и рассеялись. И что делать в связи со всей это маетой принцу Лаписа? Готовиться к победе в турнире! Хотя еще немного близости никак не могло ему помешать.

…Дверь заскрипела. Шевельнулся полог, и в комнате оказалась Тела, жена младшего брата короля. Тетушка, как ласково звал ее Игнис. В ту же секунду сквозь уличный шум донесся гул ардуусских часов, отбивающих полночь. Катта не спала. Тела повела подбородком, служанка сползла с постели и, сверкая ягодицами и прижимая к груди исподнее, исчезла. Только тогда Тела стала раздеваться сама. Скинула капюшон сюрко, распустила завязи, вовсе освободилась от безрукавки. Затем стала расстегивать котто. Сбросила его на пол. Шагнула вперед, потянула шнуровку на шее, отпустила камизу, которая сползла с плеч, и тоже легла на пол. Языки пламени в лампах вздрогнули, затрепетали, блики, пробежавшие по силуэту тетушки, напомнили о том, что, несмотря на свои сорок два года, Тела по-прежнему прекрасна. Да, Катта юна, но что останется от ее юности через несколько лет? Хотя так, как прижималась к Игнису Катта, не прижимался никто. А вот Тела сама прижимала его к себе. Теперь прижимала. Хотя и она умела быть юной и слабой. Но не теперь.

– Не ревнуешь? – спросил Игнис, когда жар обратился потом и сладостной пустотой в чреслах. Почти пустотой. На малую долю. Или нет? Да что же с ним такое?

– К служанке? – удивилась Тела. – Нет. Да и ни к кому – нет. Она любит тебя, это хорошо. Она красива, чиста, послушна, верна. Это замечательно. Ты не любишь ее – это еще лучше. И меня ты не любишь, и это просто прекрасно. Хотя…

Тела поднялась над ложем, оперлась на руку. Младшая сестра короля Раппу, который погиб на охоте на калбов, оставив королеву-прайдку, двух сестер, Бету и Телу, и троих детей – вечно сонного Лентуса, что в прошлом году как раз на ардуусской ярмарке сочетался браком с посмешищем всей Анкиды – дылдой Субулой, дочерью короля Эбаббара, дочь Регину и бастарда Эксилиса. У Телы глаза голубые. Сейчас Игнис не видел их в полумраке, но знал, что голубые. А у Регины – зеленые. Может быть, он только поэтому и поддался чарам Телы, что она тетка Регины? Интересно, так ли свежо дыхание девушки, как дыхание ее гибкой тетки? Так ли горячо ее тело? А ведь в тот миг, когда Игнис, утопая в страсти, закрывал глаза, только Регину он и видел. Кто бы ни был в его постели, даже Тела, встреч с которой он ждал как дара, он видел Регину. К сожалению, только тогда, когда закрывал глаза.

– Хотя порой обидно, – почему-то засмеялась Тела. – И все же этого счастья мне не нужно. И тебе тоже.

– Не хочешь, чтобы я оставался твоим? – спросил Игнис, проводя ладонью по гладкой коже бедра, груди… И это совершенное тело принадлежит мерзкому дядюшке Малуму? Да еще и родило ему столь же мерзкого сына Палуса? А ведь Тела любит своего сына, еще бы ей его не любить. И вот вроде нет мудрее женщины в Лаписе, чем Тела, разве только мать Игниса способна сравниться с нею в мудрости да королева-мать Окка, а проделки мерзавца Палуса для нее все равно остаются шалостями. Да и могла ли она изменить сына? Нет. Такое не меняется.

– Ты никогда не будешь моим, – ответила Тела, изогнулась и села на край ложа, показав сухость кожи на пояснице – годы брали свое. – Так и я твоей не буду никогда. Думаю, к счастью. Да и сегодня пришла, чтобы Катта не высосала из тебя все соки. Хотя, как вижу, она бы не управилась с этим делом даже и до утра. Ну и хорошо. И мне хватило. И осталось, как я вижу. Успеешь выспаться. Я предупредила, до утра к тебе никого не пустят.

– Я в темнице? – тоже приподнялся Игнис.

– В светлице, – ответила Тела и, ловко набрасывая на себя одежду, добавила: – К утру посветлеет. Что вы там затеяли с Камой?

– Затеяли? – Игнис вспомнил горящие глаза сестры. – А разве не ты дала ей ярлык кураду?

– Я, – кивнула Тела. – Малум его не хватится, пока не придет срок отправляться к Светлой Пустоши. Да и где бы еще она раздобыла ярлык? О том и говорю. Поняла уже, что девчонка хочет повторить судьбу матери. Только ведь до финальной схватки еще и добраться надо.

– Она доберется, – уверенно произнес Игнис.

– Не знаю, – усомнилась Тела. – Все, кто будет сражаться в последний день, очень хороши. Лучше нее, как бы она ни была дерзка. Но даже если и доберется, то сражаться ей придется с Рубидусом. А он самый лучший боец.