Рождение

– Разумеется, сьере Атти. А если сегодня вечером, после бала?

…Вроде никаких дел у меня на это время не назначено. Потому киваю в знак согласия:

– Буду ждать вас через полчаса после окончания. Вас устроит?

– Конечно.

И на её живом лице появляется облегчение. Надолго ли только?..

Танцы продолжаются, и я, в конце концов, не выдерживаю и приглашаю Лиэй. Как ни странно, она принимает приглашение, и мы рука об руку вышагиваем в плавном круге, время от времени останавливаясь, разворачиваясь лицом к лицу и отвешивая друг другу поклоны…

– Вы – сьере Атти дель Парда? Действительно Атти дель Парда?

Я удивлён, но отвечаю:

– Да, доса Лиэй. Барон дель Парда. Тот самый. Враг, насколько понимаю, вашего батюшки и вашей семьи…

Короткая пауза, и снова шёпот, едва слышный:

– Вы же хотели взять мой платок. Почему же не решились? И так странно смотрели на меня?

– Не хотел ссориться с вашей семьёй раньше времени, доса Лиэй… А смотрел, потому что… Вы мне понравились. Честно.

На этот раз ответа не следует, и мы молча заканчиваем танец. Я провожаю девушку к отцу, и уже перед тем, как расстаться, она вдруг порывисто шепчет, уже не заботясь, услышит кто-нибудь, или нет:

– Вы мне тоже, сьере Атти…

На миг я замираю, но её рука уже выскользнула из моей ладони, а маркиз-отец передо мной и пышет гневом. Резкие слова готовы сорваться с его губ, но я предупреждаю их:

– Благодарю вас за чудесный танец, доса Лиэй…

И кланяюсь ей, как положено по этикету. Девушка приседает в ответ, и папаша в растерянности. А когда приходит в себя, то время потеряно, и я уже вернулся к своей пятёрке.

– Продолжайте веселиться, ребята. А я домой.

– Но… Как же, сьере барон?

Машу рукой:

– Всё нормально. У меня появилось одно дело…

…Забираю у лакеев свой роскошный плащ и выхожу на улицу – там свежо после духоты зала, запахов пота и притираний. Почему в Фиори женщины так любят приторные запахи? Впрочем, Лиэй выгодно отличается от прочих – никакими ароматами девушка не пользуется… Мне подводят Вороного, и я срываюсь с места… Оказавшись дома, приказываю подать мне небольшой перекус и вино – после того, что подавалось на балу, просто необходимо прополоскать рот. Слышу, как начинается суета. Усаживаюсь в кресло у горящего камина, протягиваю к огню руку, бездумно смотрю на пляшущие языки. Двери вскоре открываются, слуги вносят небольшой столик, уставленный нарезанной ветчиной, прочими копчёностями и колбасами. Есть даже свежие яблоки – один из сортов хранится практически всю зиму, оставаясь сладким и душистым… Наливаю вина в бокал, делаю пару глотков на пробу – отлично. Тонкий вкус и аромат приходятся мне по душе. Киваю, и слуги уходят, но тут в дверях появляется привратный сторож:

– Сьере барон, к вам посетительница…

– Доса Маура дель Конти?

– Да, сьере барон.

Что же, раз пришла, тем более, что обещал…

– Проводите её сюда и принесите ещё один бокал…

Требуемое появляется сразу, а спустя пяток минут в мою комнату входит и Маура, всё в том же бальном наряде. Я встаю, предлагаю ей стул, вино, и дама, ничуть не чинясь и не жеманясь, с удовольствием пригубливает из своего бокала, хвалит, а потом с аппетитом грызёт сочное яблоко. Зубы у вдовы на редкость белые и крепкие, и хрустит она очень аппетитно, сочные губы ярко выделяются на жёлтой зрелой мякоти…

– Итак, доса баронесса, какое дело вы бы хотели со мной обсудить?

Мгновенно дама останавливается, словно опомнившись, потом короткий миг мнётся, наконец решается:

– Сьере дель Парда… Моё баронство сейчас находится в затруднительном положении… Зерно в амбарах оказалось заражено жучком…

– Вы что, не протравили ямы медным камнем?!

Удивляюсь я. Ведь дезинфекция медным купоросом перед засыпкой хлеба на хранение – основа основ. Женщина вдруг посылает проклятия Нижайшему, сжав свои кулачки. Так вот в чём дело! Какой то проходимец продал ей обычную краску вместо средства. Вот и… Словом, заражённое зерно употреблять в пищу ещё можно. Но сеять – бесполезно. Не будет ни одного всхода…

– Словом, я даже на знала, к кому можно было обратиться за помощью… Но увидев вашу гильдейскую цепь… Не могли бы вы ссудить баронству Конти восемь серебряных бари? До уборки урожая? Я готова отдать вам деньги после того, как сервы снимут хлеб, и мы продадим его. Либо, если желаете, могу вернуть долг зерном по ценам гильдии. Или лесом… Словом, чем пожелаете.

Усмехаюсь, и доса понимает, что сморозила очень опасную фразу. Поэтому заливается краской, одновременно подбирая носок своей обуви под длинный подол платья, который так некстати высунулся из-под ткани. Многозначительно киваю ей, давая понять, что она меня правильно поняла, но вслух говорю совсем другое:

– Как вы правильно сказали, доса баронесса, я – не только барон, но и купец. А любой купец должен заботится о своей выгоде…

– Я готова заплатить положенные проценты…

– То есть, шестнадцать бари?

– Так много?!

Снова улыбаюсь:

– Можете мне не верить, и обратится к ростовщикам. Гарантирую, что вы получите восемь серебряных бари. Но под триста процентов. И это – если вам повезёт, доса баронесса.

Женщина обречённо кивает:

– Я уже пыталась… Всё так, как вы и говорите…

Пауза. Потом она выдыхает:

– Хорошо. Я согласна…

– Тогда, я пишу расписку? По стандартной форме?

Опять обречённый жест осуждённой на эшафот. Хорошо. Встаю, достаю из шкафчика письменные принадлежности, быстро заполняю стандартный бланк долговой расписки. Почему стандартный – а пользуется бешеным спросом, потому что его не подделать. И типография шлёпает эту бумажку тысячами штук…

– Подписывайте, доса.

Она пробегает текст глазами – всё верно. Но чего-то колеблется, потом поднимает глаза, жалобно смотрит на меня:

– Когда я смогу получить деньги?

Снова встаю из-за стола, подхожу к тому же шкафчику, открываю дверки, поднимаю верх стоящей там большой шкатулки. Отсчитываю восемь полновесных светлых монет, возвращаюсь, кладу перед ней:

– Сейчас.

Маэра тот час окунает роскошное перо в чернила, ставит витиеватую подпись, потом прикладывает личную печать к подушечке с краской, звучно хлопает по пергаменту. Повторяю те же манипуляции. Рука сгребает монетки и прячет их в платье. Торопливо глотает вино, спеша уйти. Я делаю вид, что всё нормально.

– Я очень благодарна вам, сьере дель Парда, за вашу доброту и щедрость…

Откидываюсь на спинку кресла:

– Доса дель Конти… Как вы верно заметили – я купец. И привык получать прибыль. Вы видели, что срок расписки оканчивается серединой осени. Его должно хватить за глаза, чтобы собрать урожай, продать скупщикам и получить деньги. Если по каким либо причинам вы не вернёте мне долг и проценты, не обессудьте – я воспользуюсь своим правом кредитора и взыщу с вас долг.

– Но чем, и как?!

Похоже, что она слегка напугана, и просто не верит в плохое. Как же мне это знакомо…

– Я найду чем. Имуществом, сервами, урожаем… Насчёт замка можете не волноваться – он останется вам.

Улыбаюсь, и у вдовы отлегает на сердце – юноша шутит! Ну-ну… Я то знаю, что в этом возрасте девчонки считают себя гораздо взрослее ребят-ровесников, и ищут себе ухажёров постарше… К тому же, Маура меня не узнала, но я то не забыл пощёчину в Сале… Тогда она ещё была досой дель Вейер. Только вот с деньгами я никогда не шучу, и собираюсь вернуть свои деньги до последнего диби… Так что, девочка, осенью к тебе гарантированно наведаются приставы и взыщут с тебя всё, что ты должна. Закон и порядок, как говорится… Зову слугу и приказываю проводить гостью. Маура уходит. Я ещё некоторое время сижу у камина, строя планы мести, потом укладываюсь спать. Мои вассалы уже взрослые и совершеннолетние. Так что можно и отдохнуть…

…На следующий день я остаюсь дома и на Совет не иду. Вместо себя отправляю одного из своих вассалов в качестве доверенного лица. Мой вопрос будет завтра, так что могу себе позволить сачкануть и не ходить. Вместо этого позавтракав, беру большой лист пергамента, мне разводят краски, и я в порыве вдохновения сажусь рисовать… Работаю долго, изредка отвлекаясь на необходимые мелочи. И к вечеру любуюсь результатом. Картина мне удалась. Точнее, не картина, а скорее, набросок. На берегу ручья стоит девушка в красивом бальном платье. Не в том, что одевают сейчас на балы, а в настоящем, имперском, полупрозрачном, подчёркивающем красоту талии и изгиб бёдер, с видимой ложбинкой груди в небольшом скромном декольте… Она улыбается той манящей загадочной улыбкой, которую я подсмотрел вчера. И любой, увидев картину, скажет, что это портрет досы Илэй дель Тумиан. С точки зрения нынешней морали это произведение – вопиющее оскорбление! Потому что платье просто непристойно! Видны стройные лодыжки, крошечные ступни в туфлях на высоком каблуке, начало груди в декольте… Смотрю на время – ничего себе! Скоро бал! Но я не поеду. Не сегодня. Зову того, самого разбитного из моих ребят, и когда парень появляется, подаю ему скрученный и запечатанный листок, завёрнутый в кусок драгоценного бархата: