Анакир

А между побережьями Дорфара и Кармисса лежал крошечный клочок земли, который когда-то был известен под именем Обек, а теперь звался Анкабек. По иронии судьбы именно он стал оплотом наиболее ортодоксально верующих в Анакир среди висской части Виса. Маленький островок был полностью занят Ее храмом, зданием из черного камня, точно таким же, как степные храмы. Его окружали искривленные красные деревца с Равнин-без-Теней, которые на тучной северной почве разрослись, став высокими и пышными.

КНИГА ПЕРВАЯ

САЛАМАНДРА

1

Рассвет пришел в Истрис с серебряного моря. Над стройными башнями столицы, одновременно являющейся главным портом Кармисса, замелькали стайки птиц, на воде показались косяки вертких рыбачьих лодок. Под высоким куполом храма Ашары зазвенел рассветный колокол — обычай, пришедший из Шансара-за-Океаном.

Кесар эм Ксаи, стоя у окна, взглянул на восход солнца и выругался. Уловив его слова, девушка, все еще лежащая на огромной постели, прошептала:

— Мой господин?

— Поднимайся и пошла вон, — Кесар даже не взглянул на нее. Он стоял неподвижно, обнаженный, спиной к ней. Она молча повиновалась.

Смешение кровей проявилось в нем очень ярко — матовая светлая кожа, едва тронутая загаром, длинные черные волосы, темные глаза. Он был поразительно красив, а молодое лицо светилось изрядным умом и властностью. Высокое и худощавое, но при этом полное силы, его тело было совершенством, изящное даже в своей наготе. За тело стоило благодарить его родословную, хотя оно было единственным, за что та заслуживала благодарности, ибо все остальное было куда хуже. Среди множества незначительных принцев Кармисса он был одним из последних. Одна из младших принцесс старинной королевской династии Кармисса зачала его, старшего из двух близнецов, от какого-то заезжего шансарца в безумный год, последовавший за окончанием войны Равнин. Второй на свет появилась девочка. Они были совершенно разными, Кесар и его сестра, хоть и появились на свет из одного чрева, которое делили в течение столь долгого времени. Вал-Нардия казалась всего лишь красивой куклой со светлой кожей и глазами оттенка свежего меда. А ее волосы, как это иногда случалось у полукровок, пламенели тем самым алым цветом восходящего солнца, который сейчас разливался по Истрисской бухте.

Этот рассвет напомнил ему о ней — поэтому он и выругался.

Девица, которую он выбрал себе на прошлую ночь, уже исчезла. Кесар отвернулся от окна и принялся одеваться, попутно допивая остатки вина из кувшина.

На пороге он остановился, глядя на стражника, стоящего на часах. Возмужав, Кесар решил, что ему нужна стража у дверей покоев. Однако этот часовой привалился к стене и самым возмутительным образом дремал, несмотря даже на проскочившую мимо девицу. Кесар выхватил кинжал и, стремительно обхватив часового за шею, прижал к его горлу острое, как бритва, лезвие. На коже стражника выступила кровь, и тот, испуганно выругавшись, очнулся.

— Вот так и убийца прирежет сначала тебя, а следом и меня, — прозвучал над ним голос хозяина.

— Мой лорд, я услышал бы... и проснулся...

— Разумеется. Так, как сейчас. С ножом в горле, — Кесар отпустил незадачливого стражника, и тот выпрямился, зажимая порез на шее, которую не прикрывала кольчуга.

— Выбирай сам, солдат, — уронил Кесар. — Либо ты отыщешь сержанта и скажешь ему, что я велел дать тебе десять ударов кнутом. Когда придешь в себя, сможешь вернуться ко мне на службу. Либо верни оружие и одежду, которые получил от меня, и сгинь в своих закоулках, или откуда ты там появился.

— Есть, мой лорд, — солдат поклонился, кривя губы. Он был кармианцем, с темными волосами и медной кожей. Глаза у него были светлее, чем обычно, но это вполне могло быть унаследовано и от Висов. Пожалуй, такой предпочтет порку.

Кесар зашагал по коридору. Настроение у него улучшилось, невзирая на почтительную ненависть солдата, которая так и била ему между лопаток.

В скромных покоях его сестры уже было людно и шумно. Уже уложенные сундуки громоздились один на другой в передней. Взволнованный щебет женщин и окружающая суматоха мгновенно вывели Кесара из себя, и он, раздвигая шелестящую юбками толпу, под быстрыми взглядами больших подведенных глаз прошел прямо в ее спальню.

Вал-Нардия стояла, как и он чуть раньше, у длинного окна, но смотрела в комнату. Увидев его, она мгновенно застыла. Он тоже остановился как вкопанный. С самого детства он привык видеть ее в самых роскошных шелках и бархате, какие только позволяло их положение, с вплетенными в волосы драгоценностями и с неизменным ожерельем, когда-то принадлежавшим их умершей матери — золотым, с тремя черными кармианскими жемчужинами. Сейчас же по случаю надвигающейся жары на ней было простое платье из небеленого льна. На коже в кои-то веки не было ни краски, ни украшений, а распущенные волосы сбегали по плечам одним длинным языком пламени.

Что-то остановило его — что-то такое, чему сам он вряд ли смог бы дать определение. Не глядя, он махнул рукой в сторону двух женщин, находившихся в спальне:

— Отошли их.

Вал-Нардия сделала глубокий вдох. Однако ей не пришлось ничего говорить женщинам — те и без того двинулись к двери. Прошелестел занавес, дверь бесшумно закрылась, и в передней вдруг стало очень тихо.

— Ты пришел проститься со мной? — спросила Вал-Нардия. Ее глаза были опущены, а лицо заливала бледность — на столь светлой коже она была предательски заметной. Сейчас она казалась даже моложе, чем была на самом деле.

— Если тебе так этого хочется. Прощай, дорогая сестрица.

— Не надо, — сказала она, напряженно сглотнув. Он заметил, как дернулось ее горло. — Не брани меня, Кесар. Этот день должен стать для меня очень радостным, и тебе тоже следует радоваться вместе со мной.

— Радоваться, глядя на то, как ты уезжаешь, чтобы попусту растратить свою жизнь? Что ж, я рад за тебя, безмозглая корова.

Вспышка гнева, казалось, разрушила оцепенение обоих. Вал-Нардия испуганно смотрела, как Кесар приближается к ней. Остановившись менее чем в шаге от нее, он внезапно схватил ее за руки. Ее глаза мгновенно увлажнились — и непохоже, чтобы от слез. Она взглянула на него и покачала головой.

— И все это достанется Ашаре-Анакир. Будет заживо похоронено на Анкабеке.

— Я стану жрицей богини! — выкрикнула она. — Неужели здесь я могу рассчитывать на что-то лучшее?

— Здесь буду я.

— Ты... — прошептала она. Тяжелые капли — слезы или что-то иное — скатились из ее глаз.

— Это из-за меня ты покидаешь двор.

— Нет, Кесар.

— Да, Кесар. Ты боишься ростков своего чувства ко мне — и себя самой, когда мы вместе. Скажешь, не так, сестрица?

Они внимательно посмотрели друг на друга.

— Отпусти меня, — выговорила она наконец.

— Почему? В Ланне подобные вещи признаются вполне допустимыми.

— Кесар...

— Отец с дочерью, брат с сестрой. Там они могут не только делить ложе, но даже жениться, — он усмехнулся. Она смотрела на него, испуганная и зачарованная одновременно. — Давай сбежим в Ланн и поженимся. Будем жить в холмах и нарожаем кучу детей.

Она забилась в его руках, потом перестала бороться, опустив не только взгляд, но и голову.

— Дело не в том, что я так сильно тебе нужна, — выговорила она. — Просто ты решил, что непременно должен заполучить меня. Ты хочешь получать все, что пожелаешь.

— У меня почти ничего нет. Титул, который ничего не значит. Шкаф, который кто-то по ошибке назвал комнатой, в нижнем дворце. Клочок земли в Ксаи, не рождающий ничего, кроме гнилых тыкв и болезней. Но если ты останешься, то мне, возможно, удастся чего-нибудь добиться. Ради нас двоих.

— Я хочу лишь покоя.

— И непременно подальше от меня?

— Да, — она снова подняла глаза, встретившись с ним взглядом.

— А через несколько ночей на небе снова зажжется Застис. Что тогда? Ты не настолько белая и не настолько желтая, моя сестричка-полукровка, чтобы не слышать зова Красной Луны.