Страница 51 из 130
В полу комнаты, усеянном, как и все вокруг, осколками кирпича, виднелось отверстие размером чуть меньше канализационного колодца.
— Туда, Джек! Здесь невысоко! — подтолкнул меня адвокат-гангстер.
Я свесился на руках в железной трубе с гладкими стенками, чувствуя под ногами пустоту.
— Прыгай, Джек! Не бойся! — услышал я сверху голос своего спутника.
Я разжал руки — и почти сразу мои ноги уткнулись в твердую опору. Сверху ударил луч фонарика. И через мгновение рядом со мной оказался Дьяковски.
Пошарив лучом света в темноте, он выхватил из мрака шагах в десяти кирпичную стену с белой эмалированной, как у холодильника, дверцей. Мы подошли к ней, Морис нажал блестящую ручку, дверь мягко открылась, и мы оказались в большом помещении, слабо освещенном каким-то мерцающим зеленоватым светом, исходящим из расположенного у противоположной стены бассейна, пли, скорее, большой ванны, заполненной тяжелой на вид, зеленоватой с фиолетовым отливом жидкостью. У стены рядом с бассейном стояли два металлических стеллажа. Один из них был разбит на маленькие ячейки. Я подошел ближе: в каждой из них стояли маленькие стеклянные пластинки с ребристой структурой, размером с небольшую перфокарту. На первый взгляд, их было сотня, может быть, две.
— Так вот, Джек, — проговорил Дьяковски, подойдя к бассейну, — они могут перестраивать человеческий организм и, главное, как-то изменять мозг, полностью подчинял его себе. Фактически, они делают роботов. Видимо, создавать живую материю они не научились, должно быть, это может только господь бог. Поэтому, для производства роботов они используют то, что господь уже заставил жить — живых людей. Люди для них — это необходимый полуфабрикат для производства роботов.
Филиппа Гудзарди нет. Тот, кто искалечил сегодня двух полицейских и, кстати говоря, изрешетил днем раньше двух наших лейтенантов и ограбил неделю назад кредитный банк, уложив при этом пятерых охранников, это не Филипп, это — созданный из его тела робот-гангстер! Вообще-то штука стоящая! — вздохнул Дьяковски…
— Ну, а где же он? Где же эта армия роботов? — спросил я.
— Здесь! — сказал Дьяковски, указывая рукой на бассейн с тяжелой, светящейся неприятным зеленовато-фиолетовым светом водой.
— Они могут как-то распускать живые ткани и органы в жидкое состояние и хранить их в виде вот этого биологического бульона.
Инструкция же о том, как снова собрать их в один целый живой организм, записана вот на такой пластинке в закодированном виде. Каждая такая пластинка — запись команд, необходимых, чтобы собрать из плавающих в бассейне жидких органов того или иного человекообразного робота.
— Вот смотри, — Морис вынул из ячеек на стеллаже несколько пластинок, — на этой написано «Адам Ферради», а здесь — «Хуари Маккензи», и так далее. Пропуская сквозь этот бульон записанные на пластинках импульсы, можно заставить эти жидкие органы принять нормальный вид и снова соединиться в человеческий организм.
Когда необходимо — из элементов, находящихся в этом бассейне, собираются биологические роботы и отправляются выполнять отданный им приказ. А выполнив его, снова сливаются в бассейн и перестают существовать, исчезают для всех: и для нас, и для полиции. В этой десятиметровой ванне в жидком виде может поместиться не одна сотня кнопок[1].
Этот бассейн, по сути дела, — универсальный банк биологических роботов, которых, по мере необходимости, можно получать из него, а использовав, на хранение сдавать обратно. Ведь в таком состоянии им не нужно ни есть, ни пить.
— Хорошо, но почему вы не завладели этой армией сами? — спросил я Дьяковски.
— Не знаем способа сборки роботов. Вероятно, есть какое-то особое устройство для извлечения их из жидкого состояния. Но где они его хранят — неизвестно. А на поиски нет времени. Вчера они убили еще двух наших лейтенантов и заместителя босса Сангада Чаролью. Наркотики теперь полностью в их руках… Еще немного — и они уничтожат нас совсем!.. — сказал гангстер и адвокат гангстеров Морис Дьяковски.
— Ясно. Почему не уничтожили все это своими силами, без нашей помощи? — кивнул я в сторону бассейна.
— Не уверены, что он единственный. Может быть, есть второй. У нас уже нет возможностей для поиска. Ищите вы!..
— Хорошо. А где же сами хозяева?
— Пока, Джек, можешь быть спокойным. Ребята проводят отвлекающую операцию. Если что, — дадут знать…
Пока Дьяковски отвечал на мои вопросы, я искал на стеллаже среди ячеек пластинку с именем Филиппа Гудзарди. Имена были накатаны типографским способом на верхней стеклянной поверхности пластинок. Они располагались в ячейках не по алфавиту, а по какому-то другому принципу. Наконец, вынув одну из пластинок внизу, — я увидел на ней четкую типографскую надпись «ФИЛИПП ГУДЗАРДИ».
Я положил ее на облицованный темно-вишневым пластиком край ванны и изо всей силы ударил каблуком ботинка по стеклянной поверхности.
Она слабо хрустнула под ногой. А я продолжал давить подошвами осколки, стирая в порошок робота-убийцу, зверя, созданного учеными-бандитами из легкомысленного, но, в общем, неплохого парня. Филиппа Гудзарди. Теперь уже никто не сможет вызвать его к жизни из этой страшной ванны с растворенными в ней полулюдьми-полумашинами, чтобы убивать, калечить, грабить. Все, теперь на этом свете от него остался лишь набор плавающих в ванне биологических жидкостей, которым уже никогда не соединиться в одном целом роботе-убийце!
И тут вдруг я вспомнил ту надпись, которая была на груди у Филиппа, когда я увидел его стоящим в сумрачном коридоре Главного управления полиции: «Я — автомат!», «Я — АВТОМАТ!» — вот что там было написано четким шрифтом из ярко-красных типографских букв. Это не могло быть случайностью. Теперь я понял, что это был сигнал, обращенный к людям: «Остановите меня! Я уже не тот, кто был раньше! Я — АВТОМАТ!»
Значит, что-то от прежнего Филиппа в нем все-таки оставалось! Ведь, несмотря на встроенную в его мозг программу бездумного убийцы, он все же зачем-то зашел в какую-то дешевую лавку, выбрал там белую спортивную майку и заказал у сидящего рядом художника ярко-красную, бьющую в глаза надпись…
Осколки под ногами перестали хрустеть. Они превратились в пыль…
Евгений Сыч
Знаки
На рассвете солнце встает из-за горы огромное и добродушное — не жжет, а согревает. Добродушие вообще свойственно огромным и непроснувшимся. Но по мере того, как поднимается оно в зенит, чтобы обозреть подвластную ему землю, солнечный круг уменьшается и, наконец, становится тем, чем есть — маленьким раскаленным кружком, посылающим на землю жесткое излучение, которое помогает выжить одним и иссушает других.
Огромное солнце показалось из-за ближней горы и съежилось. Быстро и неотвратимо начиналось утро праздника и несчастья.
В это утро из недалеких деревень приходили в город крестьяне. Они приносили с собой на обмен что-нибудь — вязанку хвороста, мешок кукурузы, приводили с собой детей: здоровых двадцатилетних парней, и дочерей — девиц на выданье, и голоногих подростков, и малышей, совсем еще несуразных.
Трудно ли устроить праздник? Кто его делает, знаете? Праздник люди делают сами, они все делают для того, чтобы был праздник и было хорошо. Только и нужно им — знать, когда праздновать, а еще — чему радоваться. Об этом лучше всегда заранее сообщать, предупреждать. А еще лучше, если программа дня не вчера придумана, если она проверена поколениями, освящена традицией. Вот тогда праздник будет настоящим! За месяцы станут ждать его, вспоминать о нем, о будущем празднике, готовить его в себе. И когда соберутся — все в чистом, все в праздничном, нужно только не обмануть их ожиданий: сделать все так, как они вспоминали, как надеялись — «как в тот раз». А в тот раз сильно хорошо было… Известно — праздник! Отцы все серьезные, матери озабоченные. Дети просто радуются, юноши и девушки присматриваются.
1
Так в американской мафии именуют рядовых членов, исполнителей, иначе — солдат.