Страница 49 из 130
— Слушайте, а может быть, мы все-таки не можем найти ключ к дешифровке? — с какой-то новой интонацией в голосе произнес пан Пепел.
— Вы же сами видели: доказательство строгое. С математической точки зрения этот сигнал не может содержать никакой информации, — тихо произнес Мельников. — Ну, проверьте еще раз, если хотите…
— Я не о том, — с необычной для себя живостью прервал его пан Пепел. — Мне в голову пришла вот какая идея. Наша математика исходит из того простого факта, что мир состоит из отдельных предметов, которые можно подсчитать, а если, допустим, в их мире этого нельзя сделать, а?
— Как нельзя? — воскликнул я. — Ведь фундаментальные свойства мира должны быть везде одинаковыми!
— Это так. Но на Земле, скажем, организмам для выживания необходимо было твердо усвоить то, что мир СОСТОИТ ИЗ ОТДЕЛЬНЫХ ПРЕДМЕТОВ, которых надо было сначала бояться, догонять и есть, а затем, считать, складывать, умножать, делить, логарифмировать и так далее, если разумные существа хотели успешно жить.
А теперь представьте, что где-то в космосе сложились такие условия, при которых организмам, чтобы выжить, необходимо было усвоить другую, тоже, кстати, реально существующую истину: все предметы мира плавно переходят друг в друга, границы между ними относительны, условны (где та граница, где кончается солнечная корона?), они слиты в одно целое. А то, что они отграничены, отделены друг от друга для выживания этих организмов, — оказалось не важно.
В этом случае их математика, в отличие от нашей, будет исходить из того, что предметы НЕЛЬЗЯ ПОСЧИТАТЬ. Они даже не смогут понять, что это такое.
Они не будут уметь считать, — усмехнулся пан Пепел, — потому, что им этого и не нужно.
У них и у нас будут принципиально различные математики, так как они будут построены на совершенно разных, хотя и в равной степени справедливых представлениях о мире.
Так вот, что я хочу сказать, — повысил голос пан Пепел. — С точки зрения НАШЕЙ математики их сигналы могут казаться нам не имеющими никакого смысла, как, впрочем, и наши сигналы с точки зрения их математики.
«Так что же в таком случае делать? — задал каждый из нас себе вопрос. — Как показать тем, с кем мы столкнулись, что мы не питаем к ним никаких враждебных намерений, мысль о которых могла им прийти в голову так же, как пришла она к нам. Мы решили, что их сигнал не содержит и в принципе не может содержать никакой информации. А ведь они оказались точно в таком же положении. Хорошо, если кому-нибудь из них придет в голову (или во что-то другое?) такая же счастливая мысль, как к пану Пепелу. А если нет?..»
Мы молчали. Шли мгновения жизни земной цивилизации. Мгновения, которые могли стать последними лишь из-за неумения собеседников, владеющих космическими силами беспредельной мощи и разрушительной силы, понять друг друга.
«Что делать?»
И вдруг у меня в голове мелькнула тень какой-то идеи, и, еще не успев осознать ее до конца, я выпалил:
— А что, если нам начать передавать для них… музыку?
— Какую музыку? — тревожно вглядываясь в меня своими сочувствующими голубыми глазами, спросил пан Пепел.
— Ну, настоящую музыку… Баха, например.
— А что это даст? — осторожно, словно продвигаясь с шестом по болотной топи, сказал пан Пепел.
— С их точки зрения наша музыка будет тем же бессмысленным набором звуков, как и остальная наша информация. Белый шум и все, — пожал плечами Мельников.
— Но все же кое-какая разница есть, — так же осторожно сказал пан Пепел. — Ведь музыка — это не рациональная система знаний о мире, построенная на какой-то исходной аксиоме, например, на той, что предметы в мире автономны друг от друга, а какое-то другое знание — интуитивное, подсознательное, чувственное, внелогическое, не связанное с какими-то исходными посылками.
— Мы и сами-то толком не знаем, какую информацию о мире несет музыка или поэзия, а хотим, чтобы эту информацию обнаружил в них кто-то другой! — возразил Мельников.
— А может быть, как раз эта-то информация и является понятной для всех живых и чувствующих существ Вселенной? — мягко поблескивая глазами, проговорил пан Пепел. — А?
Академик Мельников посмотрел сначала на меня, потом на пана Пепела. Затем подошел к селектору и нажал клавишу.
— Начинайте передавать им Баха! — негромко сказал он. — Что передавать? Передавайте все подряд! Возьмите в фонотеке полное собрание записей и транслируйте с самого начала! Ясно? — И, повернувшись к нам, добавил: — Может быть, Стас и прав. Что ж, давайте ждать. Больше нам ничего не остается.
В раскрытое окно из-за густых сиреневых кустов проникал не разделимый на отдельные звуки шум большого города. Шли мгновения жизни. Щелкали, словно пролетающие сквозь регистрационное устройство элементарные частицы. Мягко и неразделимо катились, как растекающееся по столу масло. Двигались, словно сцепленные воедино великие звуки бессмертного Баха, в которых жили лучи, бьющие в разноцветные окна торжественных готических соборов, и белые паруса уходящих в таинственную океанскую дымку каравелл, костры из книг и высокие залы библиотек, заросшие травой, спящие под горячим июльским солнцем полустанки и мартеновские огни первых пятилеток, высокое счастье любви и черное горе предательства, вера и надежда, трудные пути рождения древней и юной Земной цивилизации.
Разбросанные по чудовищным холодным Вселенским просторам галактики слушали Баха.
Мы не слышали, когда вошла Геля.
— Геннадий Иванович, — сказала она, — сейчас из Института Материи звонил Скворцов, он с вами соединиться не мог, звонил в приемную и просил срочно передать вам, что инопланетяне прекратили преобразование материи.
Видимо, на наших лицах было что-то странное, потому что Геля удивленно вздернула брови и раздельно повторила:
— Скворцов просил передать, что инопланетяне остановили свои преобразования.
— Станислав Александрович, вы не забыли о своем обещании? — вдруг повернулась она в мою сторону.
И мне показалось, что она… волнуется.
Исчезновение Филиппа Гудзарди
Это случилось утром в здании Главного управления полиции.
Мы стояли вместе с моим коллегой старшим уголовным инспектором Авой Гарднером в холле второго этажа, с удовольствием затягиваясь сигаретами, и неторопливо беседовали.
Я находился в блаженном состоянии безопасности, которого в последнее время мне почти не приходилось испытывать.
Я ощущал опасность всегда, везде — в патрульной машине и в своей собственной квартире, добираясь со службы домой и входя в вертящиеся двери государственных учреждений. Опасность, направленную не только лично на меня, но и на любого другого человека, которую я, по своему служебному и человеческому долгу, должен был заметить, предотвратить или помочь избежать ее. Это заставляло меня все время находиться в нервном напряжении и беспрестанно, словно радар, прощупывать и прощупывать взглядом, всей поверхностью кожи то, что происходит вокруг. И, как правило, мое ожидание оказывалось не напрасным.
Но здесь, здесь в недрах огромного здания Главного управления полиции, я чувствовал себя в абсолютной безопасности, словно защищенный всей мощью республиканских полицейских сил.
Наш разговор с Гарднером, естественно, носил профессиональный характер, то есть был посвящен непрекращающемуся росту беловоротничковой, организованной, общеуголовной и черт еще знает какой преступности. Таким путем мы добрели до сенсаций газетной уголовной хроники последних дней — таинственного исчезновения восходящей звезды киноэкрана Филиппа Гудзарди, двадцатидвухлетнего атлета с внешностью юного греческого бога. Филипп исчез из своей виллы, расположенной в привилегированном районе города, не оставив никаких следов, которые хоть как-нибудь могли бы объяснить происшедшее. Все поиски, предпринятые с того времени, не принесли никаких результатов.
— Говорят, ты был знаком с ним? — спросил меня Гарднер.
— Немного. Мы две недели вместе катались на лыжах в Вермонте. И после этого виделись раза два. Неплохой парень. Мне он даже нравился. Но — баловался наркотиками… И, знаешь, по-моему, водил знакомство с мафией. Во всяком случае, в Вермонте к нему наведывались какие-то явно темные личности, — уж мне ли не знать эту публику! Я даже говорил ему об этом… Предупредил, что такие связи до добра не доводят. Но он, видимо, меня не послушал… И вот, как видишь… Я уверен, это их рук дело!..